— К кому же, если не к генералу Гошу?

— К шевалье де Тэнтеньяку. Вчера утром, получив ваше предупреждение, я немедленно отправил гонца в Ла Нуэ.

— Но Ла Нуэ в ста милях отсюда. Как могли вы вчера вечером сказать, что помощь уже в пути?

Кантэн пожал плечами.

— По-моему, все довольно понятно. Мне надо было что-нибудь сказать, дабы угрозой заставить их отказаться от нападения.

— И помощь прибыла почти сразу. Поистине счастливое совпадение.

— На редкость счастливое. Разумеется, если вы не предпочитаете, чтобы меня зарезали. Уж не в этом ли причина вашего огорчения, Жермена, что я остался в живых?

Этот ироничный вопрос превратил враждебность Жермены в подлинное душевное страдание.

— Все оттого, что вы не откровенны со мной; оттого, что стечение обстоятельств подтверждает слухи, будто вы — санкюлот в душе. Мне постоянно напоминают, что сперва вы прибыли во Францию с охранной грамотой, выданной вам санкюлотами, потом их благосклонность позволила вам получить Шавере; и вот, когда из-за всего этого ваш дом подвергается нападению, республиканские солдаты спешат вам на выручку.

— Внешне все так и выглядит, — признался Кантэн. — Но я могу дать объяснения по каждому из перечисленных вами пунктов. И все-таки не вижу, чем я заслужил ваши обвинения.

— Не видите? Вы заявляете, что вы — маркиз де Шавере. В таком случае, где ваше место, как не рядом с французским троном?

— Согласен, но лишь в том случае, если существует сам трон. Но где сейчас трон Франции?

— Да, я знаю, трон повержен в прах. Но он вновь поднимется, как и алтари, поверженные и оскверненные.

Вспомнив, о чем говорил Гош, Кантэн вздохнул.

— Если бы я мог разделить вашу уверенность! Но, по меньшей мере, я могу развеять клевету относительно моих республиканских симпатий.

— Что значат отрицания, когда на другую чашу весов положены дела!

— Дела? Ну-ну... О некоторых из них вы скоро услышите. Я уезжаю, чтобы заняться ими. Позвольте мне надеяться, что они не будут превратно истолкованы.

— Что вы имеете в виду? Вы уезжаете? — в голосе Жермены зазвучали властные ноты. — Куда вы едете?

У Кантэна был ответ, который развеял бы все ее подозрения. Но он вовремя сдержался, представив себе, как она, в свою очередь, делится услышанным с Констаном. Он понимал, что Констан, движимый непримиримой враждебностью, без колебаний использует против него полученные таким образом сведения, даже сознавая, что тем самым вносит свою лепту в крах дела реставрации монархии. Констан предупредит Корматена, и, десять против одного, что те, кто предал Пюизе, уничтожат Кантэна, прежде чем ему удастся осуществить задуманную попытку нарушить их планы.

Ему любой ценой необходимо держать свои намерения в тайне, пока он не отыщет Тэнтеньяка.

— Куда я отправляюсь — не суть как важно. Не думаете же вы, что я буду спокойно сидеть в Шавере и ждать повторения вчерашнего набега!

— Но вы говорили о делах.

— Естественно. Я и не буду предаваться праздности. Надо все довести до конца и потом спокойно пользоваться тем, что мне принадлежит по праву.

— Если вы не решаетесь рассказать мне, что это за дела, нам не о чем говорить до тех пор, пока они не завершатся.

И Жермена взяла со стола хлыст и перчатки.

— Если только вы не желаете поздравить меня со вчерашним избавлением.

— Существуют вещи, Кантэн, высказывать которые нет необходимости, — ее лицо стало серьезным, почти грустным. — Я буду ждать от вас вестей... вскоре.

И она протянула ему руку.

Кантэн резким, порывистым движением оттолкнул руку Жермены и схватил девушку в объятия.

— Хоть немного веры, Жермена! — умоляюще проговорил он. — Хоть немного веры! Что значит без нее любовь?!

— Ничего, Кантэн, я знаю, — се глаза были печальны. — Вы должны пробудить ее во мне.

— Очень хорошо, — он выпустил Жермену из объятий, вздохнул, и лицо его снова затуманилось. — Я надеюсь представить вам противоядие.

Видя, что она направляется к выходу, Кантэн поспешил открыть перед нею дверь. Когда он помог Жермене сесть в седло, она снова заговорила, но лишь для того, чтобы еще раз повторить:

— Я буду надеяться... я буду молиться... вскоре получить от вас какие-нибудь вести.

Кантэн смотрел ей вслед, пока тополя аллеи не скрыли ее из виду, затем с унынием в сердце пошел готовиться к отъезду.

Через день после описанных в предыдущей главе событий, в полдень, усталый Кантэн въехал в лес Ла Нуэ, где его немедленно остановили двое, выросших словно из-под земли, шуанов.

Кантэн заявил, что он — эмиссар графа Жозефа и что ему надо видеть шевалье де Тэнтеньяка.

— Его здесь нет.

— А где он?

— Мы проводим вас к тому, кто ответит на ваш вопрос, — тон говорившего слегка обнадежил Кантэна. — Сойдите с коня.

Ему завязали глаза, и один из шуанов пешком повел его на довольно значительное расстояние, второй, ведя коня под уздцы, следовал за ними. Пока они шли, тишину леса трижды нарушал крик совы.

Когда ему, наконец, сняли повязку с глаз, он обнаружил, что находится на той самой просторной вырубке, куда его впервые привели Корматен и Тэнтеньяк. Кантэн увидел там сборище человек в триста: кто готовил пищу, кто возился с оружием и снаряжением, а кто и просто бездельничал. Немного поодаль, на краю вырубки, несколько десятков облезлых бретонских пони щипали скудную траву.

В низком дверном проеме хижины углежога стоял невысокий человек в гусарском доломане с белыми кантами; его блестящие темные глаза пристально наблюдали за новоприбывшими. Но вот он узнал Кантэна и, повелительным взмахом руки отпустив его провожатых, легкой походкой поспешил ему навстречу. Это был Сен-Режан.

— Господин де Шавере! Сам Бог хранит вас!

— Верно замечено, — сказал Кантэн, здороваясь с Сен-Режаном. — Я разыскиваю шевалье де Тэнтеньяка.

Темные глаза сверкнули на смуглом лукавом лице, испещренном морщинами, словно иссохшее яблоко.

— Черт возьми, сударь, чтобы найти его, вам потребуется перебраться за море. Шевалье в Англии с графом Жозефом.

— Когда он уехал?

— Да уже с месяц.

Ответ разбил надежду, с которой был задан вопрос.

— Значит, он уехал слишком рано.

И Кантэн в нескольких словах рассказал Сен-Режану о предательстве, которое готовит в Ренне Корматен.

Веселость слетела с лица шуана. Он фамильярно схватил Кантэна за руку и потянул его в хижину.

— Жорж должен услышать ваш рассказ.

В маленькой грязной каморке спал Кадудаль. Разбуженный криком Сен-Режана, он с ворчанием сел и инстинктивно потянулся за мушкетом.

— Что за дьявол?

— Друг. Господин де Шавере.

— Вот чума! Зачем так кричать? Я думал — «синие».

Он с усилием поднялся на ноги.

— Подходящий прием, Кадудаль. Я — гонец дурных вестей. Но прежде чем я начну, дайте мне смочить горло. У вас найдется что-нибудь выпить?

— Сидр, — Сен-Режан вышел наполнить кружку из бочки, что стояла рядом с хижиной. — Добрый бретонский сидр прошлогоднего урожая так и ударяет в голову.

Кантэн с благодарностью осушил кружку, устало опустился на табурет у стола, вытянул обутые в сапоги ноги и рассказал о том, что он услышал от Гоша.

Изумление Кадудаля сменилось бурным протестом.

— Это все республиканские выдумки, — заключил он.

— Гош не похож на лжеца, — сказал Кантэн.

— Значит, он — сумасшедший.

— На сумасшедшего он тоже не похож. В разговор вмешался Сен-Режан.

— Во всяком случае, встреча в Ренне, назначенная на среду, реальный факт.

— Но не ее цель! — взорвался в ответ Кадудаль. — Силы небесные! Перемирие — тоже факт. Но кто его добивался?

— Гош говорит, что Корматен.

— Он лжет. Разве все они не лжецы, эти демократы? Сами факты опровергают их заявления. Не они ли умоляли о перемирии? Оно им отчаянно необходимо. Республика рушится и вынуждена идти на соглашения. Жалкие республиканские войска, которые Конвент может выкроить для отправки на Запад, движутся здесь с риском быть уничтоженными. Они прекрасно это понимают и перемещаются только тогда, когда им это удается. Все остальное время они сбиваются в кучу, как стадо перепуганных баранов, почуявших запах волка. Волков ли это дело — блеять им о мире?