Последствия, как ни прискорбны были они для Тэнтеньяка, оказались все-таки менее тяжелыми, чем он опасался. Этим он был обязан Кадудалю и его морбианцам. По численности они составляли половину сил шуанов и не только, сохранили верность своему предводителю, но и призывали к верности остальных. Вскоре обнаружилось, что за Констаном последовало меньше четырех тысяч; таким образом у Тэнтеньяка осталось от шести до семи тысяч человек.

Стоя на обочине аллеи, шевалье уныло наблюдал за уходом мятежников. С ним были Кантэн и три предводителя шуанов, но ни одного члена штаба.

Гиймо, чем отряд поредел более других, несмотря на все его усилия остановить дезертиров, изливал бессильный гнев в нескончаемом потоке проклятий.

Перед тем как уехать, Констан обратился к шевалье с последними словами утешения. Упоминание о взводе стрелков помогло ему проглотить угрозу Тэнтеньяка. Однако, переварив ее с военной точки зрения он почувствовал, что его уверенность в оценке шага, на который он решился, несколько поколебалась.

— Завтра, когда я вернусь, Тэнтеньяк, вы простите меня.

Суровый взгляд шевалье послужил единственным ответом на слова господина де Шеньера. Кадудаль был менее сдержан, и его ответ высокородному бахвалу излил все презрение, которое тот, по мнению шуана, заслужил сполна.

— Если ты совершишь еще одну ошибку и вернешься, то увидишь, какое прощение мы тебе приготовим.

Не удостоив шуана вниманием, Констан предпринял еще одну попытку помириться с Тэнтеньяком.

— Кроме этих парней с приведу с собой вандейцев. Подумайте, какая сила тогда будет за нами. Если вы подождете меня до полудня, у нас хватить времени поспеть в Плоэрмель к сроку.

— Ваши слова лишний раз подтверждают, насколько вы глупы, — сказал Сен-Режан. — Если бы эти скоты были понятливый, ни один из них не сделал бы и шага вместе с вами.

— Я со своей стороны обещаю вам, — наконец, заговорил Тэнтеньяк, — если вы вернетесь живым, я отдам вас под трибунал и позабочусь, чтобы вас приговорили к расстрелу.

Гиймо услышал последние слова командира и дал волю душившему его гневу.

— Чего ждать? Проклятый интриган, я положу конец твоим шутовским выходкам.

Он вытащил из-за пояса пистолет и прицелился. Здесь бы и конец безумной авантюре, а вместе с ней и Констану, если бы Кантэн не схватил Гиймо за руку и не поднял ее верх, благодаря чему он выстрелил в воздух.

Звук выстрела остановил шуанов. Те из них, кто догадался, что он означает, с угрозами подались назад, однако Констан удержал их и, развернув коня, прикрыл группу Тэнтеньяка, а шуанам жестом приказал продолжать путь.

Затем он взглянул на Кантэна и Кадудаля, которые пытались унять бушевавшего Гиймо. На его хмуром лице появилось удивленное выражение.

— Я ваш должник, господин де Морле. Справедливости ради признайте, что я отнюдь не стремился к этому.

Кантэн не ответил ни словом, ни взглядом, и Констан, наконец, медленно направил коня вдоль двигавшейся по аллее узкой колонны.

Когда последний мятежник скрылся в клубах пыли, Тэнтеньяк отослал троих предводителей готовить людей к выступлению.

— Я не стану дольше задерживаться. Надо мне было послушаться вас, Кантэн, и не приходить сюда. Это место принесло нам несчастье. Однако, хоть нас и стало меньше из-за предательства, мы должны быть достаточно сильны и выполнить то, что нам поручено. По крайней мере, мы должны попытаться больше не задерживаться. Как только люди поедят, мы выступаем. Позаботьтесь об этом.

Едва они поднялись на террасу, стайка дам обступила их и засыпала вопросами о случившемся.

— Мятеж, — холодно ответил Тэнтеньяк. — Мятеж, возглавленный недоумком, которого я по собственной глупости принял вчера в свой штаб.

Перед Тэнтеньяком остановилась госпожа де Белланже, за ней, всем своим видом давая понять, что готов в случае необходимости прийти к ней на выручку, высился ее супруг.

— Но, шевалье, — воскликнула виконтесса. — Он поспешил помочь вандейцам. Как можно обвинять его за это?

— Можно, сударыня, — отбросив церемонии, Тэнтеньяк отвернулся от хозяйки замка и добавил: — Господа, через час мы выступаем. Я должен просить вас быть готовыми к этому времени.

Виконтесса пришла в ужас:

— Через час? У вас почти не остается времени на обед. Виконт присоединился к ее протестам:

— Но почему, шевалье? К чему такая спешка? У нас еще есть время.

Нервы Тэнтеньяка не выдержали.

— Таков мой приказ, — резко сказал он и вошел в дом.

Кантэн было последовал за ним, но Белланже бесцеремонно схватил его за руку.

— Что на него нашло? Уж не вы ли тому виной?

— Ему не по вкусу воздух Кэтлегона, — сухо ответил Кантэн. — Он оказался не слишком здоровым.

— О, маркиз! — воскликнула виконтесса, очаровательно изображая отчаяние. — Я не упустила ничего, что доступно в наше время, дабы сделать ваш отдых приятным.

— Напротив, сударыня. Вы сделали слишком много. Мы прибыли сюда не ради удовольствия, а чтобы соединиться с отрядом, который так и не появился.

— Боже мой! И вы, как я слышала, обвиняете меня в этом несчастье. Первое впечатление нас часто обманывает.

— Объясните ему, что вы имеете в виду. Тогда, быть может, он воздержится от оскорбительных предположений.

— Как это несправедливо, — сокрушенным тоном проговорила виконтесса. — Мишель, то есть человек, прискакавший из Жослэна, когда то был здесь грумом. И на этом основании вы делаете вывод, , будто он по-прежнему служит у нас. Вы забываете, в какое время мы живем.

— Надеюсь, вы удовлетворены, сударь, — произнес виконт, глядя на Кантэна сверху вниз.

— Глупо думать, что мною движут столь низменные, эгоистичные мотивы. И не только глупо, Чудовищно. Мне просто смешно.

Слова виконтессы оставили Кантэна равнодушным.

— Коль скоро мы сейчас выступаем, то все это уже не имеет значения, сударыня.

— Вы пренебрегаете моим гостеприимством.

— Это необходимость, продиктованная долгом.

Кантэн поклонился, собираясь уйти, но Белланже снова удержал его.

— Слабое покаяние за столь недостойные предположения, сударь.

— Мне будет стыдно, если они не подтвердятся, — уклончиво ответил Кантэн и пошел прочь.

В дверях он столкнулся с Жерменой и ее взволнованной тетушкой.

— Мне сказали, — объявила госпожа де Шеньер, — что мой сын отправился выручать господина де Шаретта и — что еще хуже — будто его доблесть вызвала осуждение командира. Никак не ожидала такого отношения от христианина и дворянина.

Кантэн вяло ответил, что первый долг солдата — повиновение и, бросив на Жермену взгляд, в котором хотел выразить то, о чем было немыслимо говорить в присутствии госпожи де Шеньер, покинул их.

Он нашел Тэнтеньяка в шумном окружении офицеров штаба.

Щедрое гостеприимство госпожи де Белланже вновь встало преградой перед его желанием немедленно покинуть замок. Он с неохотой уступил настойчивости своих офицеров, заявивших, что столь поспешный отъезд будет верхом неблагодарности и что необходимо остаться хотя бы на обед, который уже готов. Однако, уступив, он обнаружил, что и обед задерживается.

Когда, наконец, после бесконечных проволочек, часа через три после отъезда Констана, веселая, шумная компания уселась за стол, шевалье с трудом сдерживал гнев, в который его приводила беспечность офицеров-эмигрантов.

Пока в замке не спеша вкушали трапезу, за его стенами шуаны, наскоро закусив хлебом, луком и остатками вчерашнего ужина, с нетерпением ожидали выступления.

Внезапно смех и веселую беседу за длинным столом заглушил ружейный залп, долетевший из парка.

Пока побледневшие и встревоженные мужчины и женщины задавали вопросы соседям, прогремел второй залп и где-то поблизости раздались возгласы: «К оружию! К оружию! Синие!»

Кантэн и еще несколько обедавших одним прыжком подскочили к высокому окну и увидели густую пелену дыма над деревьями милях в полутора от замка.