Конфликт в капиталистическом мире будет усиливаться, по мере того как честолюбивые замыслы Японии будут приходить в столкновение с притязаниями основных участников политической игры — Соединенных Штатов и Европы, вызывая в памяти строки, написанные 23 августа 1915 г.: «...возможны и Соединенные Штаты Европы, как соглашение европейских капиталистов... о чем? Только о том, как бы сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии против Японии и Америки...»[522]

Автором их был малоизвестный революционер по имени Владимир Ильич Ленин, еще не ставший главой Советского Союза. А как бы он представил современные события?

Как и крушение коммунизма, стремление к западноевропейской интеграции было запущено в действие наступлением Третьей волны с ее новой системой создания богатства. По словам Джанни де Микелис, председателя Совета министров иностранных дел Европейского Сообщества (ЕС), «интеграция была политической реакцией на необходимость перехода от индустриального общества к постиндустриальному». Де Микелис прогнозирует колоссальный бум, когда рыночная экономика получит распространение в Восточной Европе. Однако картина не столь радостна.

Падение марксистско-ленинских правительств в Восточной Европе дало народам их стран почувствовать вкус свободы и ощутить дуновение надежды. Однако оно же внесло изменения в условия трехсторонней борьбы между Европой, Соединенными Штатами и Японией, создало силовой вакуум и вывело Западную Европу на уровень новой и неожиданной стратегии.

Допустим, что европейский регион остается мирным, не считая бурлящих зон этнических конфликтов в Югославии, Болгарии, Румынии и где-нибудь еще. Допустим также, что демагоги не затеют пограничных споров между немцами, поляками, венграми и румынами, что здесь не возникнет военных конфликтов, гражданских войн и прочих переворотов. Допустим еще, что Советский Союз не разобьется на ослепленные взаимной ненавистью осколки. (Советские газеты предаются рассуждениям на тему, что даже само «понятие» Союз Советских Социалистических Республик, возможно, «исчезнет с политической карты мира».)

И если несмотря ни на что в регионе возобладает относительная стабильность, наиболее вероятная перспектива для Восточной Европы: как только Советский Союз оттуда уйдет, место его займет Западная Европа. И это будет — со всех практических точек зрения — Германия.

Вряд ли жизнь у восточноевропейцев под опекой Западной Европы будет столь же плоха, как при Советском Союзе или до него — при Гитлере. Новый бархатный колониализм, возможно, и принесет им с собой более высокий жизненный уровень. Но вот чего западноевропейцы не допустят никогда или по крайней мере длительное время — чтобы Восточная Европа в своем развитии пошла дальше «фабричных трубы».

Восточноевропейцы будут лелеять с трудом завоеванную независимость, а объединившись в своего рода федерацию, они, пожалуй, смогут усилить свои рыночные позиции, что позволит им отстаивать собственные интересы в столкновении с Западом. Государственный секретарь США Джеймс Бейкер[523] предлагал даже создать польско-венгерско-чешскую ассоциацию. Однако ни возрождение Австро-венгерской империи, ни, так сказать, «реинкарнация» императора Франца-Иосифа (некоторым представителям чешской молодежи хотелось бы, чтобы Вацлав Гавел, драматург-президент новой Чехословакии, именовался «королем»), ни, коли на то пошло, «Соединенные Штаты Восточной Европы» никак не смогли бы воспрепятствовать появлению этой новой формы сателлитизации.

Причина такого положения выясняется, едва лишь мы сравним триаду силового потенциала центральной Европы — ее военные, экономические и интеллектуальные ресурсы с теми, что имеются в распоряжении ее западных соседей.

Европейское Сообщество, даже без учета дополнительно инкорпорированных в него государств, выкладывает на континентальный стол колоссальную мощь своей триады.

Только мельком взглянем на его чудовищный военный потенциал, не принимая во внимание НАТО и Варшавский договор, и представим, что из Европы отведены части стоявших там войск США и СССР. Под началом у западноевропейцев все равно останется несметная военная сила.

Еще в октябре 1988 г. канцлер ФРГ Гельмут Коль предлагал создать паневропейскую армию[524]. Хотя он и расточал похвалы партнерству с Соединенными Штатами, однако уже довольно четко прослушивалась тема «янки, убирайтесь-ка домой». С предполагаемым уменьшением советской угрозы немцы уже больше не считают необходимой и американскую защиту. Несомненно и то, что с окончательным выводом американских оккупационных войск расходы на содержание вооруженных сил Западной Европы возросли бы вдвое[525]. Однако эти расходы вполне можно было бы упорядочить, распределив их между странами-участницами, и сделать их тем самым более или менее терпимыми. В результате появилась бы могущественная и хорошо вооруженная Новая Европа.

Если возникнут какие-либо сомнения относительно того, кто же будет командовать будущей евроармией, то всего несколько цифр смогут их развеять. До сих пор Франция и Западная Германия были почти равны по численности войск, оснащенных неядерными средствами ведения войны. Французские войска насчитывали 466000 живой силы, а западногерманский Бундесвер — 494000. У Франции имелась 21 подводная лодка, а у Западной же Германии — 24. У Франции было 9 эскадрилей штурмовых бомбардировщиков класса «Мираж» и «Ягуар», у Западной Германии же — 21 эскадрилья, укомплектованная машинами класса «Торнадо», «F 4- Fs» и «Альфа»[526].

Однако воссоединение Германии совершенно исказило всю картину. После объединения вооруженных сил Востока и Запада военные расходы Германии увеличатся на 40%, а армия ее — почти на 50%, при этом боеспособность ее штурмовых бомбардировщиков почти в три раза превзойдет имеющуюся в наличии у Франции. Воссоединение положило конец французской политике, выразителем которой был президент Франции Жискар д'Эстен, заявивший, что «вооруженные силы Франции должны быть равны по величине остальным вооруженным силам нашего континента, то есть германской армии»[527].

Конечно же, у Франции есть ядерное оружие — ее «ударная сила», и у Англии тоже есть самостоятельный ядерный потенциал. Однако более или менее ясно, что и у Германии есть все условия, чтобы в один прекрасный момент приобрести собственный ядерный потенциал, если она сочтет это необходимым, — обстоятельство, которое в полной мере осознается Францией, Англией и всем остальным миром.

Еще более дестабилизирующим моментом для любого соотношения военной мощи внутриевропейских сил является тот факт, что Советский Союз тайно передал Восточной Германии находившиеся у него на вооружении 24 ракеты SS -23 средней дальности действия прежде, чем в соответствии с договором их потребовалось уничтожить. С завершением процесса воссоединения они, по-видимому, станут собственностью войск объединенной Германии, чего Советский Союз уж никак не имел в виду.

Пока все толки европейских политиков сводятся к разговорам о единстве и полном благоденствии и благополучии, генералы всех заинтересованных сторон тщательно взвешивают имеющееся в наличии количество вооружений. Заключение о боеспособности невозможно сделать, гадая на кофейной гуще, а в повторение 1870, 1914 и 1939 гг. никто всерьез не верит. Но даже из такого примерного сравнения становится ясно, что за исключением, пожалуй, только самого крайнего случая — когда разыгрывается ядерная карта — именно Германия внесет, так сказать, свою лепту в любой евромилитаризм.

Современные немцы — это уже не пушечное мясо нацистов. Они насквозь пропитаны идеалами общества изобилия и буржуазно-демократическими ценностями, и они уже кто угодно, но только не милитаристы. И тем не менее если случится так, что Западные вооруженные силы будут призваны усмирить беспорядки в Восточной Европе, то окончательное решение будет принято не в Париже или Брюсселе, а в Берлине.