И Симонян с подробностями, отступлениями и собственными комментариями поведал историю некогда знаменитого оперного исполнителя Константина Дмитриевича Перова.

Карьера и сопутствовавшая ей слава золотого тенора Союза росли как на дрожжах. Зарубежные гастроли, участие в правительственных концертах, выступления на днях рождения и свадьбах самых богатых теневиков приносили и деньги, и награды, и новые выгодные знакомства. Чета Перовых обзавелась сначала четырехкомнатной кооперативной квартирой в тихом центре Москвы, потом дачей на экологически чистом северо-западе столицы, машиной «Волга». Этим комплект дозволенного советскому человеку благосостояния ограничивался (продолжать скупать недвижимость и транспортные средства было чревато), и супруга Константина, искусствовед по профессии, стала вкладывать деньги в картины, вознамерившись собрать коллекцию из произведений русских художников начала двадцатого века. Сам же Перов вкладывался в любовницу, юную балерину. Вчерашняя выпускница хореографического училища, зачисленная в штат ведущего театра благодаря наличию таланта и участию папаши, державшего несколько подпольных цехов по пошиву обуви то ли в Махачкале, то ли во Владикавказе, с первого дня стала бросать на Перова многозначительные взгляды. А через неделю они уже кувыркались в постели на снятой Костиком для любовных утех квартире. Еще через неделю волоокая и длинноногая красотка заявила: Перов должен добиться, чтобы ее включили в состав труппы, отъезжающей на гастроли в Японию. В Стране восходящего солнца балерина сумела так раскрутить возлюбленного, что он впервые вернулся домой без презентов жене и сыну. Дальше – больше. Девочка стала трещать на всех углах, что скоро Костик бросит свою «старуху» и женится на ней. Жаловалась на «грымзу»: «Представляете, какая стервоза! Под предлогом того, что Костик все время на гастролях и ему некогда заниматься хождением по всяким конторам, взяла оформление и дачи, и квартиры, и машины на себя. В общем, формально Костик ничего не имеет, а ведь это он все своим талантом заработал! Но у папы есть один адвокат, и он сказал, что все разрулит!»

На те злополучные выходные в начале июня Константин повез волоокую балерину к себе на дачу. Жене сказал, что едет в Новгород на двухдневные гастроли. Вернулся утром в понедельник. Он был доволен проведенным с красоткой уикэндом и самим собой (шесть секс-сеансов за одну ночь – не каждый может таким похвастать) и умирал от голода (юная служительница Терпсихоры два дня кормила его яйцами вкрутую и сосисками, приготовлением которых она владела в совершенстве). Дверь открылась после первого же поворота ключа. Сама. Видимо, ее распахнул сквозняк. Сердце Константина кольнула тревога. Жена никогда не ограничивалась тем, чтобы дверь просто захлопнуть, – всегда запирала на два замка и ключи поворачивала до упора. В прихожей Костя чуть не упал, запнувшись о сбитый в гармошку ковер. А в комнате увидел жену и сына. С размозженными головами. Растекшаяся под мертвыми телами кровь успела высохнуть и потрескаться и теперь напоминала землю в безводной пустыне.

Дальнейшее Перов помнил смутно. Приехали какие-то люди, тела Оли и Павлика унесли на носилках, а его посадили в машину и увезли. Через сутки ему предъявили обвинение в двойном убийстве. Основанием послужили показания многочисленных свидетелей, старательно и не без удовольствия пересказавших оперативникам и следователю трескотню юной дебютантки Яночки о их скорой с Перовым женитьбе, которая состоится сразу после того, как Константин решит проблему с женой и сыном. Обласканный славой и дирекцией театра, Перов у многих коллег вызывал зависть. Так почему им было не посодействовать следствию, а заодно и не поспособствовать самим себе – место-то в первом эшелоне гастролирующих артистов освобождалось. Яночка же заявила, что три дня назад серьезно поссорилась с Перовым и даже с ним порвала. А также выразила негодование по поводу утверждения подследственного о том, что выходные они провели вместе на его даче.

Следователь требовал, чтобы Перов сказал, куда спрятал вынесенные из дома картины и драгоценности. По его версии, глава семьи, убив жену и сына, нарочно имитировал ограбление. «Отпираться бессмысленно, – убеждал он обвиняемого. – Посторонние грабители не могли знать, какие именно полотна в коллекции являются самыми ценными. тем не менее исчезли именно эти пять картин. И побрякушки из шкатулки унесли не чохом: взяли только настоящий жемчуг и украшения с драгоценными камнями, а вот низкопробное золотишко и позолоченное серебро не тронули. Откуда человеку с улицы было знать, что сколько стоит?»

Отсутствие отпечатков на черенке топора доблестных представителей правоохранительных органов не смущало: поскольку убийство было не спонтанным, а заранее спланированным, Перов, прежде чем взять орудие преступления в руки, предусмотрительно надел перчатки. Отпечатки же его пальцев на шкатулке с драгоценностями, на рамах картин, ручках ящиков секретера и комода сочли дополнительным доказательством вины. И аргумент был железный: ну и что, что Перов в той квартире хозяин? Зачем мужику, если он только не собирается что-то спереть из дома, прикасаться к жениным цацкам и лазать в ящики, где лежит белье?

Перова продержали в СИЗО шесть с половиной месяцев. Следователь несколько раз пытался спихнуть дело в суд, но начальство заворачивало: найдя «мелкие несоответствия», требовало их устранения. Да еще и втыкало подчиненному по полной: дескать, ты что, не соображаешь, мы тут не дядю Федю из Бирюлева под статью подводим, а самого Константина Перова. Если в суде какая нестыковка всплывет, нам так надают – мало не покажется.

Во время очередного этапа «устранения мелких несоответствий» бойцами вневедомственной охраны прямо на месте преступления были задержаны двое грабителей, а при обыске в гараже одного из них нашли две картины из дома Перовых. Поначалу прокурорские и милицейские из кожи лезли, стараясь пристроить Константина к этим двоим ублюдкам в соучастники (или их к нему), но ничего не вышло. Пришлось Перова отпускать. Но идти из изолятора Константину оказалось некуда. За время следствия родственники Ольги стали полновластными хозяевами и квартиры, и дачи, и даже машины.

В театре Перова восстанавливать не собирались: директор, с которым Костя выпил не одну бутылку привезенного с гастролей дорогого коньяка, помявшись, сказал: «Ну, ты же понимаешь, старик, какое сейчас у нас положение: финансирование нулевое, мы и так ставки сократили до минимума… И потом: я-то знаю, что ты ни в чем не виноват, с самого начала был в этом уверен, но людей, общественность не переубедишь. У нас же как: побывал человек под следствием – и все, репутация, доброе имя псу под хвост. Так и будет теперь за тобой этот шлейф тянуться: то ли ты украл, то ли у тебя украли, то ли ты убил, то ли на тебя кто топором замахнулся. Пресса опять же. Нам, если тебя обратно возьмем, только и дела будет, что всем все объяснять да оправдываться…»

Многочисленные друзья и приятели, прежде почитавшие за счастье принимать звезду сцены Константина Перова у себя в доме, в ночлеге не отказывали, но и восторга по поводу его присутствия у своего очага не испытывали. Помыкавшись в Москве пару недель, Перов решил уехать в родной Нижний Новгород. У него там оставалась тетка с многочисленным семейством, проживавшим в небольшом доме на окраине. Перов с ходу заявил, что стеснять их не собирается, а как только устроится на работу – сразу съедет на съемную квартиру. В местный оперный театр Константина взяли почти без колебаний. Грядущие сборы от спектаклей, в которых столичная знаменитость будет принимать участие и на которые публика повалит валом, перевесили подмоченную репутацию. Более того, нашлись в дирекции провинциального театра люди, утверждавшие: даже те из земляков, кто не отличает оперу от балета, теперь будут ломиться в театр, чтобы посмотреть на артиста, который «только что из тюряги».

Администрация театра договорилась с ректоратом Института инженеров водного транспорта, и в расположенной неподалеку от храма искусства вузовской общаге «золотому тенору» выделили комнату. Днем Перов репетировал, вечером пел перед переполненным залом, а ночами пил. Сначала в обществе студентов – будущих механиков речных и морских судов, а потом и один. Через год из театра его поперли с формулировкой: «За систематическое нарушение дисциплины». Костя к тому времени пил беспробудно.