Вскоре их нагнали Адамыч и Ростикс. «Дома» они были уже минут через десять после отбытия основной группы, но, пока догоняли своих, несколько раз чуть не нос к носу сталкивались с «чистильщиками». Приходилось отступать и, нырнув в какой-нибудь воздуховод, отсиживаться.

Узнав о смерти Митрича, Ростикс стянул с головы черную вязаную шапку и так и шел, держа ее в руке, будто за гробом. А Адамыч, догнав Симоняна, поплелся рядом, придерживая сумку-тележку с архивом. Плечи старика тряслись – он плакал навзрыд, как ребенок.

Сбегая вниз по эскалатору, Андрей никак не мог решить, куда ехать: домой, на «Волжскую» или на «Маяковку». Он был почти уверен, что Катерина ни в какое подземелье не полезла, сидит теперь дома, отключив телефон. А вдруг она все-таки поехала на Патриаршие? Бродит, как привидение, вокруг пруда… Под землю-то она точно не спустилась. Даже если сумела решетку отодвинуть, вниз глянула – и побежала прочь сломя голову.

«Мне, безо всякой клаустрофобии, и то страшно до усрачки, а она…» – убеждал самого себя Андрей, стоя на платформе. Решение пришло, когда из тоннеля появился поезд, направлявшийся в сторону «Павелецкой». Надо ехать к Людмиле! Катерина, помотавшись по Патриаршим, наверняка поедет к ней, чтобы не оставаться дома одной. А может, она уже там?

Подходя к дому Кривцовой, Андрей явственно представил картину: дверь ему открывает Катя, заплаканная, измученная, бросается на шею и, захлебываясь рыданиями, рассказывает, как ей было страшно и что она так и не смогла… Картинка была такой яркой, что Андрей даже инстинктивно поднял руку, словно желая приобнять Катю за вздрагивающее плечо.

Но дверь ему открыла Людмила. Столкнись с ней Андрей во дворе или на лестнице, не узнал бы. Решил бы: тетка-поломойка, которая убирает подъезд. Всегда тщательно уложенные волосы растрепались и не отливали пшеничным золотом, а торчали в разные стороны серо-желтой паклей. Обычно Людмила даже дома одевалась так, будто собралась на выход. Сейчас на ней была застиранная мужская футболка и бордовые штаны от спортивного костюма. Костюма, который Макс носил на физру в одиннадцатом классе.

– Проходи, – пригласила она и, не оглядываясь, пошла на кухню. Там села напротив, сплела пальцы в замок и глухо сказала: – Только сейчас от меня ушла гадалка. Мне ее одна сотрудница прислала. Сказала, не шарлатанка, все у нее сбывается. – Людмила замолчала и дернула шеей, будто что-то проглотила. – Карты показали: Максим жив, но смерть рядом. Совсем рядом, понимаешь?! – Людмила сорвалась на крик, из глаз брызнули слезы, и, закрыв их ладонями, женщина зарыдала.

Андрей пересел со стула на диван и обнял Кривцову за плечо:

– Теть Люд, вы же умная женщина, ну какие гадания? Ерунда все.

– Не ерунда! – тряхнула головой Кривцова. – Она пять раз карты раскидывала – и все время получалось одно: Макс, а рядом – смерть.

– Но Макс ведь жив, а это главное. А смерть – она за всеми ходит. Все когда-нибудь умрем.

Как ни странно, эти бесхитростные слова Людмилу немного успокоили. Утерев глаза, она спросила:

– Андрюш, а может, Вите Милашкину позвонить? Спросить, что делать? Его хоть и отстранили, а все равно ж, наверное, есть возможность информацию получать. Вдруг он с тобой под землю спустится? Ведь ты пойдешь? – Она наклонила голову и умоляюще посмотрела Андрею в глаза.

Тот молча кивнул.

Людмила судорожно вздохнула:

– Сначала Макс, теперь эта девочка. А если она погибнет? Максим там не один, а она… Гадалка и на нее карты раскинула. Сказала, что Катя находится в незнакомом месте и ей каждую минуту грозит опасность.

По домашнему телефону Милашкиных ответила Светлана Васильевна.

– Вити нет, – сказала она, – он на службе. Его сегодня утром срочно вызвали.

– Так с него что, домашний арест сняли?

– Конечно! – будто даже возмутилась вопросу мама младшего лейтенанта.

Трубку сотового Милашкин долго не брал, ответил только после седьмого гудка:

– Да, я. Давай короче – времени нет.

С рассказом о Екатерине Андрей уложился в полминуты.

– В общем, так: тебе спускаться никуда не надо, – отрезал Виктор. Говорил он тихо. – Я сам только что оттуда и через полчаса – снова туда. Принимаю участие в операции «Зачистка». Внутри Бульварного кольца ни Катерины, ни Макса нет. Хотя, конечно, гарантировать не могу – там столько всяких ходов, подвалов старых домов, склепов. Может, где и прячутся… Сейчас подтянули еще силы, будем расширять охват и прочесывать центр еще раз.

– А у тех, кого удалось отловить, ты про Макса и Катю не спрашивал?

– Кого спрашивать-то? Наверх подняли только компашку обдолбанных наркоманов да полдесятка пьяных вусмерть бомжей. Остальные снялись и ушли.

– Куда?

– Если б знать! Даже судя по карте, в подземной Москве тысячи ходов и лабиринтов, а на деле умножай на два… Ну все, сейчас сбор трубить будут!

– Погоди, погоди! А тебя вызвали потому, что с Макса обвинение сняли, или как?

– Ну, да, там вроде что-то прояснилось. Но скорее всего, просто людей не хватает… Отбой. Завтра утром позвоню. Если будет что важное – то раньше.

Пересказав Людмиле разговор с Милашкиным, Андрей засобирался домой.

– Андрюш, может, останешься?

Просьба прозвучала с Катькиной интонацией – точно так же она просила его остаться во вторую ночь пребывания Макса в подземелье. И теперь, как и тогда, он не смог отказать.

Постелив Андрею в гостиной, Людмила встала на банкетку и извлекла с антресолей стильную кипенно-белую найковскую футболку. Наблюдавший за ней Шахов отметил, что вещица явно не Макса, который предпочитал «ти-шеты» черного и серого цвета. Значит, Георгия. Повертев футболку в руках, Людмила со злостью швырнула ее к дальней стенке. Спрыгнула с банкетки, пошарила в стоящей на дне шкафа-купе коробке и извлекла оттуда серую борцовку.

– Вот тебе вместо пижамы. Это Макса. Она стираная и глаженая. Макс как-то ночевал у меня и оставил.

Андрей был уверен, что заснуть не сможет, и приготовился лежать до утра, уставившись в потолок. Но через десять минут уже крепко спал. Ему снилась Катя. Она шла внутри огромной железной трубы с большим букетом ромашек и что-то напевала. Впереди, метрах в тридцати, в правильном круге виднелось ярко-голубое небо. Там, в своем сне, Шахов никак не мог понять, почему в этом ограниченном окружностью пейзаже нет ни деревьев, ни травы, а только небо и облака? Ведь труба лежит на земле, а не стоит на торце. А если ее поставили на попа2, как же Катя может по ней идти?

От станции «Маяковская» до Малой Бронной Катя добралась за десять минут. У пруда, некогда звавшегося Патриаршим, потом Пионерским, а потом снова Патриаршим, она вместе с бабушкой бывала несколько раз. Отправляясь в Концертный зал имени Чайковского или Театр сатиры, они всегда выезжали пораньше, чтобы успеть посмотреть на уток, на памятник дедушке Крылову и погулять по аллеям. За прошедшие годы здесь почти ничего не изменилось: те же деревья, те же стилизованные под газовые фонари на чугунных толстых ногах, и дедушка Крылов в окружении героев своих басен. А вот и желтый девятиэтажный дом с вдавленными французскими лоджиями, про который говорил Шахов.

Кате повезло: она подошла к калитке в тот самый момент, когда в нее пыталась протиснуться то ли мамочка, то ли няня с двухместной детской коляской. Катя придержала калитку и вошла следом. Благодарно улыбнувшаяся женщина и не думала задавать незнакомой девушке вопросов.

Место спуска она нашла сразу. Решетка была задвинута не плотно. Катя посветила вниз и увидела сваренную из арматуры лестницу. Протиснув в щель ноги, ступила сначала на верхнюю перекладину, потом – на вторую, третью… Дальше, особенно со снаряжением, было не пролезть. Катя уперлась руками в выступающий над землей край бетонного колодца, поясницей отодвинула решетку еще сантиметров на двадцать. Перевела дух и повторила маневр. Теперь дыра расширилась настолько, что она могла продолжить спуск вместе в рюкзаком.