Его сломанный клык на человеческой стороне лица, делает тебе больно. Он это видит и говорит:

— Никаких имплантатов, хочу оставить так. На память. И тебе стоит думать немного иначе, скольких еще они убьют, если твоя месть будет служить для них оправданием?

В такие момент ты вспоминаешь сколько лет его бесконечной сущности и сколько жизней он прожил, прежде чем вы встретились.

— Тебе нужна еда, вода или адвокат? — говорит Гереро, входя на его территорию. Следователь шутит, но Фархад шуток не понимает и чуть наклоняет голову к правому плечу. Это вопросительный жест, который Гереро не считывает. Он принес с собой стул и теперь не понимает куда его поставить — пол мягкий. Еще Владислав шурится от слишком яркого света и сильно потеет, для человека в палате очень жарко. Стул он отдает охраннику, закрывает дверь и садится на пол. Ты наблюдаешь за ними через внутренние камеры на посту охраны. Это неожиданный жест со стороны Гереро и ты благодарна.

— Вы давно живете в Штатах? — спрашивает Гереро. Вы договорились, что он не будет ничего записывать в блокнот или на терминал. Гереро согласился отложить официальный допрос свидетеля и подождать пока Фархада выпишут из больницы.

— Ты хорошо говоришь на латти, — добавляет Гереро.

— Он похож на вестэри, — отвечает Фар. — Вообще-то моей сущности много сотен лет, мои корни помнят Вестников, а ваши языки очень похожи.

Ты улыбаешься, он хвастается, хочет произвести впечатление.

Гереро поднимает брови, изображая удивление и кивает, вроде как выражая почтительность.

— Так давно вы здесь?

— Я помню последние десять лет, — отвечает Фар.

— Но живете вы здесь дольше? — настаивает Гереро.

— Отта Ксарави впервые привезла меня в Латирию тридцать лет назад.

— Значит у тебя была другая жизнь? Ты ее не помнишь?

— Память прошлых жизней накапливается медленно, я вспомню предыдущую ипостась после первой сотни, — отвечает Фар. — Примерно. Зачем вам эта информация? Хотите узнать о нас побольше, купите книжку, “Между двух миров”, отта написала ее пятнадцать лет назад, она все еще продается в букинистических магазинах.

Гереро кивает.

— Хорошо, назови, пожалуйста, свое полное имя.

— Зачем, вы же не ведет протокол?

Гереро снова кивает.

— Тогда давай перейдем к тому дню, когда все случилось. Утром, как я знаю, ты был в лаборатории, потом отта отвезла тебя в школу, так? Ты обычно сам возвращаешься домой?

— Да, иногда она присылает за мной машину.

— А в этот раз?

— Нет, я сказал что доберусь сам.

— Но до дома ты так и не добрался? Так куда же ты пошел после занятий?

— В Сад Трех Сестер, — отвечает Фар. — Отта позвонила около пяти и сказала, что у нас к ужину будут гости и я захотел прогуляться. Мне нравится Скорбный Сад, там никогда не бывает людей. А еще он кажется мне самым честным из всех памятников вашей культуры.

— Интересное мнение, — говорит Гереро. — Ты считаешь что нашу культуру лучше всего отражает горечь потерь?

— Нет, я имею в виду время, которое идет для вас очень быстро.

— Ну что ж, в этом ты прав, но давай вернемся к твоей прогулке, сколько ты там пробыл? В парке?

Фархад не отвечает, он поднимает глаза и смотрит туда, где висит камера.

— Я не хотел возвращаться домой, — говорит он тебе, а не Гереро.

— Почему? — спрашивает Гереро, делая вид что не заметил этой демонстрации.

— Мне не нравится детектив Полански, а именно ее отта пригласила к нам в гости. И прежде чем вы спросите почему, я скажу, что нет никакой причины, просто Дом — это Дом. И нас в нем только двое.

Гереро разумно отпускает эту тему и продолжает уже о другом:

— Ты не испугался остаться в парке после комендантского часа?

— А чего мне бояться? — отвечает Фархад и пожимает плечами, как сделал бы человек. Ты раньше не видела у него этого жеста. — Я — хищник.

— Ты считаешь, что в этой, новой среде, у тебя нет врагов?

— Физически я сильнее и быстрее любого человека, я не привык бояться. Самоуверенно ли это? Да, но это объективно. Все дело в том, что я не ожидал. Они просто застали меня врасплох, а еще я до последнего не верил, что это происходит. Отта часто говорит мне, что люди другие, они не ведут себя как мы, они не охотятся, не делят мир на добычу и хищников, они просто живут и им бывает любопытно, бывает страшно, но чаще всего они условно беззащитны. Я вижу своих ровесников в школе и они слабые, они умеют только говорить за спиной, тех, кому хватает смелости посмотреть мне в глаза, единицы.

— Тебя оскорбляют в школе? Ты не ладишь с одноклассниками? — спрашивает Гереро.

— Ладить? Это как? — спрашивает Фар и снова вопросительно опускает голову к плечу. — Сглаживать что ли? Прикладывать? Не понимаю этого слова.

— У вас бывают конфликты? Кто-то из школы нападал на тебя физически?

— Конечно, нет! — смеется Фар, улыбка обнажает сломанную иглу. — Они не смотрят мне в глаза, даже учителя! Кто-то написал статью в школьной газете про заарское запечатление и теперь все думают, что я могу заставить их со мной дружить.

— А ты можешь? — спрашивает Гереро.

— Могу, — перестает улыбаться Фар. — Но зачем? Для доверия у меня есть Дом.

— Так ты сказал, что тебя застали врасплох, когда это случилось? Помнишь точное время?

— Это случилось до полуночи, было слишком тихо, а когда после комендантского часа дроны взлетают, то воздух вибрирует. Я вышел за ограду Сада, на ту сторону где последнее кладбище, там красивые склепы и всегда темно, освещение туда так и не провели, я иногда там охочусь, приношу с собой мышь, чтобы выпустить ее и ловить. Лабораторные мыши правда чаще всего не понимают, что должны убегать и это скучно…

— Ты вышел за ограду, — напоминает ему Гереро, возвращая к событиям. — А дальше что случилось?

— Там стоял фургон, двое курили у входа в склеп, запах я учуял раньше, но обходить не стал, это большой круг, а я и так… опаздывал. Пошел мимо кладбища. Они меня отвлекли, выпустили кого-то теплокровного, он метнулся под машину, я проводил взглядом, а потом дверь фургона открылась и мне что-то прыснули в лицо, я мгновенно ослеп, дальше они что-то мне вкололи. Очнулся я уже в холодильнике, во рту была вставлена такая штука, как и в лаборатории, когда я сцеживал яд, она держала мою челюсть, но позволяла до определенного предела выдвигать ее и прикусывать, они подставляли под иглы банку с мягкой крышкой, которую я легко прокусывал. От холода я очень плохо соображал, зрение было мутным, видел только тепло их тел, их было четверо.

— Сосредоточься на запахах, что ты вспоминаешь первое?

— Масло и дамарит, пахло как в автомобильной мастерской.

— А звуки? Что-нибудь особенно выделялось?

— Гудение, там были холодильники, их было много и из-за этого снаружи было очень жарко.

— Люди? Мужчины, женщины? Имена называли?

— Точно люди, терма у всех была одинаковая, была одна девушка, она отличалась по запаху, имена не называли, они использовали номера, говорили: первый, второй, третий.

— Уверенно себя вели? Будто уже не раз это делали?

— Да! Все, кроме одного, этот и сломал мне клык, о край банки, перестарался.

— Что-то говорили? Спрашивали?

— Нет, я думал они собираются убить меня, они относились ко мне так, будто я уже мертв.

— Что-то еще можешь вспомнить? Может у кого-то из них был акцент? Они говорили на латти? Рядом с тобой могли быть другие заары?

— Нет, я постоянно терял сознание из-за холода, никого рядом я не чувствовал.

Фар наклоняет голову к плечу.

— Тот, который меня боялся и сломал мне иглу, был картавый, глотал звук “л”. Больше ничего не помню.

Ты видишь, как Гереро кивает и поднимается на ноги, он исчерпал свои вопросы. Ты тоже поднимаешься и идешь к двери в палату. Заходишь и с порога спрашиваешь его:

— Какой двигатель? Дамарит или кристал?

Фар не сразу понимает твой вопрос и растерянно моргает, потом отвечает: