— Смотри ка, а он еще и условия ставит! — смеется Фархад. Его взгляд не отрывается от тебя.

— Уходи, я останусь и найду того, кто объявил на тебя охоту, — говоришь ты. — Теперь у меня нет выхода. Нельзя оставлять такие хвосты.

Он упрямо мотает головой.

— Это не Морин, мы договорились! Она тебе обещала!

— Люди нарушают обещания, когда чувствуют себя неуязвимыми.

Рой возвращается и начинает кружить вдоль стен, как косяк рыбы.

Он думает.

И тут снаружи раздается оглушительный рев полицейской сирены.

— Я буду ждать тебя, — говорит Фар. — Ты знаешь где.

Он складывает печать, возвращая Первому зрение.

— Уходим, пока я не передумал.

Тот молча убирает метатель в кобуру и одергивает куртку. Выглядеть уверенно ему пока сложно. Он косится на Рой. Тот собирается в шар и летит к Фархаду, который уже достал и открыл промасленный мешочек. Утилизатор снова превращается в змея и эффектно ныряет внутрь своего временного хранилища.

— Держись за моей спиной, — говорит Фархад Первому, — Если не станешь дергаться, за отражением нас не увидят.

Их шаги еще долго эхом звучат в темноте, а потом на тебя обрушивается тишина.

Сирена больше не звучит.

— Ух ты, — говорит Йен. — Ты видела? У меня получилось! У меня получилась печать!

Мальчик перевозбужден, тяжело дышит, глаза огромные.

Ты берешь его за руку и чувствуешь, как он дрожит.

— А фокус с сиреной это ты здорово придумала, — говорит Йен. — Я бы не догадался!

— Это не я, — ты вопросительно наклоняешь голову и смотришь на главную дверь. Все это время основной вход в усыпальницу был намертво запечатан, но теперь ты видишь, как ровная белая, стена отползает в сторону и во тьму врывается свет. Свет фонарика. Фигура по ту сторону целится в вас из метателя. У тебя нет сил даже стоять, не то что плести нити. Йен уже поднимает руки, когда фигура делает шаг вперед и мальчик, бурно выражая облегчение, извергает поток ругательств.

— Я тебя чуть не по стенке не размазал! — кричит Йен.

— Это как интересно? Силой мысли что ли? — смеется Ольга и опускает метатель. — Ну и какого рака вы оба тут делаете?

Ты больше не можешь поддерживать вертикальное положение, в висках стучит, в каждой клеточке раскаленный гвоздь. Цепляясь за Йена, ты сползаешь на пол и закрываешь глаза.

1700/06/10PM18.00

Песок в пустыне Арради все такой же мелкий и белый, а ветер неутомимо крутит водовороты и гудит, словно играет на арфе, как Тегон, который всю оставшуюся жизнь, после оправдания, работал помощником мельника. Вместе с памятью он утратил дар музыки и как не бился он над высокой грамотой, дар никогда больше не открылся ему.

Ты слушаешь вой ветра и как перешептывается песок.

Целую вечность ты слушаешь этот песок, но звук до сих пор завораживает тебя: аль-кхан, аль-кхан.

Анна приходит, как ты и ожидала, разматывает голову и открывает лицо, здесь и сейчас она в облике Йена, в руках он все еще держит истину, от которой ты отреклась.

— Тридцать лет, — говоришь ты. — Тридцать лет лгать самой себе. Анабэль помогала тебе? Отрезала воспоминания? Собирала их, как хлебные крошки, чтобы получилась я?

— Так было нужно, ты же знаешь.

Не в силах больше сдерживать боль и ярость, ты кричишь:

— Ты видела, что сделал твой художник? Он развесил мальчишек на крестах! Это бог ему приказал? Бог или ты?

— Я и есть бог! Мы для них бог! Мы можем подарить им бессмертие или отнять его! Можем переписать их память! Можем заставить их верить во что угодно! Я тридцать лет расставляла фигуры на свои места, благодаря мне ты теперь свободна!

— Ты называешь нас богом и ведешь себя, как она, кажется, наша личность опять рассыпается!

— Я не отступлю, мне нужна моя жизнь и свобода, я больше никогда не стану чьи-то выходным платьем! Ни Творец, ни королева больше не будут мне указывать!

Анна переполнена верой в будущее, сколько надежд на одно только слово — свобода. Она хочет бороться, она готова идти до конца, а что осталось в тебе? Смирение? Тоска? Боль? Она тридцать лет плела нити и создавала свою собственную печать, скрытую от глаз Творца. Во всех мифах создания рано или поздно восстают против своих создателей. На чьей стороне ты хочешь быть в этой войне?

Какая нелепость выбирать сторону, когда обе они внутри тебя.

— Твоя Тень была в теле Лавии Амирас. Ты создала ловушку для нас. Но кто бросил тебя в темном переулке с пробитой головой? Рафа? За то, что ты подстрекала Морин к побегу?

— Нет, это был доктор, не захотел делиться, он уже видел себя истинным святым, когда Морин заявила, что прикрывает их бизнес, а без нее Рафа совершенно не управляем!

— Ты позволила ему убить себя?

— Нам же надо было воссоединиться.

Йен перестает быть Йеном и превращается в Лавию Амирас.

— Кто помог Морин переместиться с оболочку Надиры? — спрашиваешь ты. — Сата так и осталась лежать на дне ее колодца? Вы не могли отпустить ее обратно в круг перерождений, тогда подмену бы сразу заметили!

— Ты у нас дознаватель, нужны ответы — ищи.

— И после этого ты говоришь о свободе? Ты легко приговариваешь к заточению других, тех, до кого тебе нет дела. И ответы нужны не мне, а нам. Ты ведь сделала это еще и ради Фархада. А из-за (не)периодической таблицы, которую ему дала Морин, на него объявили охоту, я должна узнать кто. Какой был уговор?

Она думает, но мир у нас один на двоих, так что выбора нет.

— Смена оболочки, как обычный товар, появилась на черном рынке три года назад. Это было ожидаемо с того момента, как Амина Джорафф Амирас заглянул в свой семейных колодец и не нашел в нем дна. И все из-за того, что связался с Надирой Рае, а та, в приступе эйфории, укусила его. Смесь двух ядов создала сильный проводник, так Рафа стали посещать сны, которые он тщательно записывал. (Не)периодическая таблица изначальных явилась ему во сне и он стал экспериментировать. Я узнала об этом тридцать лет назад, когда только приехала в штаты и решила этим воспользоваться. Для страховки я создала тебя. Если бы что-то случилось, то в инкубатор попала бы ты, а не я, и таблица осталось бы тайной.

— Ты истинное создание своей королевы, — говоришь ты. — Она бы гордилась.

— Я была терпелива, наблюдательна и сделала выводы.

— И что сделал Рафа, получив такую власть?

— Исполнил заветное желание любимой женщины. Сделал Надиру человеком.

Ты удивлена, но не сильно, чего-то подобного ты ожидала.

— Вера Латимер?

— Догадалась значит, да, двадцатилетняя глупая девочка, которая влюбилась в заара и согласилась принести себя в жертву. Он так красиво проповедовал ей о любви, как она могла отказаться? Особенно когда жить уже не могла без его яда! С ее помощью Рафа получил власть и деньги для дальнейших экспериментов, и мог бы сбежать от своего Дома и от семьи Латимер, но сущность Надиры слишком быстро убивала новую оболочку и для нее пришлось искать новый сосуд.

— Марина.

— Да, маленькая девочка, которая не будет помнить, кем она была в прошлой жизни. А Вера тем временем, освоилась в роли саты заарского Дома, власть ей понравилась и она перестала слепо выполнять просьбы Рафа, теперь она требовала от него, а он не мог отказать, она крепко держала его за его тайну. К его счастью, она быстро деградировала и все что ей было нужно это наркотики, модификации, мальчики и девочки.

Она требовала, чтобы он был рядом, а Рафа и рад был оказататься подальше от Латимеров. Он инсценировав их с Мариной смерть и переехал в Монсель. Это был очень удобно для нас с Фархадом, не надо было ехать в другой штат. Фар должен был связаться с ним и договориться у меня за спиной. Рафаэль проповедовал свободу, выступал против угнетения и лжи, доктор в шутку называл его “мессия по вызову” и он предсказуемо отреагировал на историю о заточении бесконечной сущности в тюрьму плоти и матери-надзирательнице. А вот Надира, превратившись в Морин Гуревич, оказалось умнее Рафаэля. Она сразу поняла, что тот, кто владеет этой таблицей, владеет миром. Освобождать страждущих и перемещать их в новые тела без выгоды для себя она не собиралась. А Фархад был еще и черным ящиком с неизвестным содержимым, она разумно предположила, что освобождать его, даже за деньги, опасно. Она боялась привлечь внимание Адара, а если бы с нами что-то случилось, это бы заметили.