От Гриера осталась кровавая мазня на полу, кости перемолоты в пыль. белую пыль.

— Познакомимся? — спрашиваешь ты.

Тень качается, как маятник, но не нападает. Тот, кто с другой стороны, не может решить или решиться.

— Чего тебе надо? — снова говоришь ты и делаешь полшага вперед. Тень дергается и уже не прячет руки за спиной, а раскидывает их в жесте объятий, и иронично кланяется, ты кожей чувствуешь издевательство, а не почтение. Наркотик вяжет рот и начинает действовать, перед глазами кругами идут цветные пятна. Времени больше нет и ты активируешь печать на руке, бросаешься вперед и хватаешь тень за руку. Как можно схватить пыль? Но ты схватила и держишь, рой начинает метаться, кожа вокруг печати на руке чернеть, теперь уже тот, кто на другой стороне злится, крутится, вертится, рой скрипит, как несмазанная петля, но не может вырваться. Медленно ты втягиваешь его в эту оболочку, медленно, очень медленно, твоя кожа чернеет, вены вздуваются и кровь закипает от активного сеорида. Ты не чувствуешь боли из-за наркотика. Ты больше не слышишь и почти не видишь, ты только знаешь, что рой проваливается в твою плоть, как в черную дыру, из которой ему не выбраться.

И тебе не выбраться.

Королевская печать держит вас обоих.

Изменения сохранены

1700/06/08 Error

Сирена. Очень громко. Боль во всем теле. Свет моргает, ты не понимаешь где ты, ты видишь белый и черный. Ты видишь трещину на стене, ты видишь… Ты видишь девочку, ей три года, она не может ходить, у нее отнимаются ноги. Ты носишь ее на руках и поёшь ей песни, а по ночам плачешь, но утром всегда улыбаешься. Всегда.

Ты любишь яркие цвета. Ярко-синий или зеленый, а еще шляпки, они давно вышли из моды, но ты покупаешь их. Иногда. Он приходит. Он врач, ты знаешь, что не должна этого делать, но он приходит. Каждую неделю. Он дарит тебе спокойствие и тишину, всего капля его яда и девочка бегает весь день на золотой лужайке перед домом, ты плачешь от радости. Во сне золотая лужайка оказывается красной.

Он приходит, когда ты не просишь. Почти каждый день. Ты перестала выходить из дома. С ней занимаются учителя, в другом крыле дома.

Он всегда приезжает ночью, но все соседи знают. Так все устроено. Всегда знают. Мир шатается под тобой, как табуретка.

Ты почти не выходишь из комнаты. Она растет, а мир все меньше.

Он приезжает. Она думает, что он ее отец. Она любит его, а он ее хочет. Он знает, что она нуждается в нем и ему это нравится. Это видно. Он смотрит. Он не видит маленькую девочку, он слышит как кровь бежит по ее венам, но ты смирилась, чтобы жить ей нужен его яд.

Мира больше нет, осталась пустота и тишина. Их больше нет. Они оставили тебя одну и тебя больше нет.

Ты лежишь на песке под ослепительной синевой неба и у тебя кружится голова, словно тебя только что вынули из центрифуги. Над песком поднимается раскаленный воздух, ты обжигаешь пальцы, когда касаешься его. Ты чувствуешь свое тело, но не чувствуешь боли в груди. У тебя снова манжеты и шипы. Ты снова видишь этот мир многослойным. Ты садишься, от яркого света перед глазами мельтешат цветные пятна. Кто-то помогает тебе подняться на ноги. Ты видишь лицо девушки, очень знакомое лицо. Нет, это не ошибка, перед тобой Лавия Амирас, а рядом с ней стоит Гриер. Ты часто моргаешь, сомневаясь в реальности происходящего, меняешь спектры, но никто не исчезает. Гриер пожимает плечами.

— А я откуда знаю, может так выглядит рай Единого? Только вот что я здесь делаю?

Ты наконец оглядываешься.

Песок. Мелкий, белый песок. Пустыня Арради. Чистилище. Хранилище для бесконечной памяти Творца. Это значит, что твоя сущность покинула оболочку, но не переместилась в тело Каролин Леер, а застряла на середине пути. Арради — это промежуточная станция между оболочкой и инкубатором. Своего рода распределительный центр. Ты здесь уже была, ты это помнишь, но очень смутно. Пустыня всегда сохраняется в памяти, как дурной сон и возвращаясь, невозможно до конца поверить в ее существование.

— Это не рай, — говоришь ты. — И не ад. К сожалению, все намного хуже, это кладбище осколков личности и выброшенных воспоминаний. Оборотная сторона забвения.

— Вокруг один песок! — говорит недовольным тоном Гриер. — Тут есть город какой-нибудь? Демонический? Ты ведь демон?

— Тут нет городов, — отвечаешь ты. — Это зал ожидания на вокзале или изолятор временного содержания.

Ты делаешь пару шагов и ноги увязают в мелком песке, у тебя нет тела, нет мышц, нет крови в венах, но идти тяжело, потому что ты помнишь, как это — идти по песку. Если избавиться от памяти, то здесь можно даже научиться летать, как птица. Здесь возможно все. Все, кроме жизни.

Ты смотришь в лицо Лавии, лицо, которое совсем недавно было твоим и видишь ее страдание. Она обхватывает себя за плечи и ищет глазами за что бы зацепиться, но горизонт лишь растекается горячей дымкой и дрожит. Пустыня Арради выглядит безжизненно и безжалостно, ветер играет песком, подбрасывая его вверх и закручивая в водовороты. Все вы одеты так же как при жизни. На Гриере грязная рваная рубашка с оторванными рукавами и штаны, на ногах шлепанцы. Он топчется на месте, поднимая то одну ногу, то другую, песок горячий. Лавия в узких брюках, блузке и плаще, хотя его на тебе не было в момент развоплощения, твоя память услужливо добавляет эту деталь. Если одежда все та же, значит все это время Лавия была в своей оболочке, была в ней вместе с тобой.

Ты щуришься. Ты помнишь опухоль и татуировку и можешь рассмотреть ее под внешними энергетическими слоями даже сейчас. Ты совершенно точно ошиблась, когда решила, что ее сущность покинула тело. А что если во всех остальных случаях, ты тоже ошиблась? Если печати на девушках предполагали иную цель, тогда изменится и мотив, а это очень важно.

— А наркота тут есть? — спрашивает Гриер и облизывает губы, его начинает мучать привычная жажда.

— Нет, добро пожаловать в персональный ад, Гриер, тут нет наркотиков, но ломка твоя никуда не денется, хуже всего, она тебя не убьет, теперь она с тобой бесконечно. Это ведь был твой выбор.

Гриер стонет и подпрыгивает на месте.

— Когда мы уже куда-нибудь пойдем? — спрашивает он. — Ноги уже горят от этого песка!

— Он здесь везде такой, идти некуда, — отвечаешь ты и поднимаешь глаза вверх. Ни единого темного пятнышка. Ни облаков, ни складок. Идеальное. Такое когда то было на земле. Ты опускаешь глаза, они слезятся и не понятно от яркого света или от тоски, которая поднимается откуда-то из глубин колодца, коллективного разума, общего Древа с его глубокими корнями, уходящими в далекое космическое все. Ты его чувствуешь — далекий свет звезд, погасших звезд. Целый мир, сохраненный в памяти, памяти человека, и отраженный в искусственное сознание. Даже самый совершенный ИИ, не мог похвастаться таким диапазоном, на фоне человеческого восприятия, он казался лишь бледной имитацией.

— Лавия, расскажите мне, что с вами случилось, — просишь ты. — Ваше тело нашли в переулке, в вашей груди была опухоль, а на ней печать… Вы знаете, как она там оказалась?

— Пфаса! Серьезно? — кричит Гриер. — Ты вот сейчас без этого никак не обойдешься? Может будем искать выход? Ну не стоять же нам тут вечность!

Лицо Лавии дергается, ты видишь страх, Грер кричит и пугает ее. Ты делаешь два шага и нависаешь над ним, он почти на целую голову ниже тебя. Шипы напрягаются, но манжеты обхватывают запястья очень туго.

Гриер пугается, чуть приседает от страха и натянуто улыбается.

— Я просто не в себе, мне знаешь ли, обосраться как страшно! Я думал, ну, нет тут ничего!

Ты думаешь, что Гриер похож на маленького трясущегося грызуна, у него выпирает челюсть и глаза бегают.

— Молчишь, пока не спрошу, — тихо говоришь ты и поворачиваешься к Лавии. Та застыла, отбрасывая тень под ноги, как стрелку часов и стоит.