Варлаки ратхи — личная гвардия Ее Величества переняла от королевы все самое лучшее, вы не болеете, не стареете и вашу оболочку очень сложно развоплотить. И все же кому это удалось, тому, кто не знает многовекового страха и не уважает традиции, кто плевать хотел на мифы Белого города, тот, кто мнит себя выше этого. Или как минимум, считает себя равным. Равным Изначальной сущности, одной из тех, кто построил этот мир, одной из шераа ат каддар, которые откликнулись на молитвы и вернулись, когда мир внутри Предела застыл в плену Белой Эры. Милостью Творца шераа снова запустили атмосферные станции и разогрели черные глубины Вод Сеятеля, чтобы спасти жизнь. Кто мог возомнить себя равной Ей — королеве, той, что сидела на троне Белого города почти две тысячи лет, и добровольно отринула в себе все человеческое? Ты чувствуешь озноб, чувствуешь, как шевелит онемевшими от времени щупальцами, страх. Так вот, как это — быть человеком? Печать на груди все еще жжется, в голове проносится мысль протянуть руку и взять один из маленьких ярко-оранжевых квадратиков, которые то и дело мелькают перед глазами, притупить нарастающую боль и выкорчевать страх, но усилием воли ты отбрасываешь эту мысль. Через пару недель эта оболочка кончится и без твоей помощи, а тебе нужен холодный и ясный рассудок чтобы разобраться, что происходит.
На перекрестке Гейт и Предпортовой танцует красивый, цветной фонтан, конечно же в нем не вода, а мутный ауриент, достаточно дешевый, чтобы тратить его на развлечения. На фасадах перемигивается иллюминация, вверх улетают бумажные фонарики, из открытых окон слышится музыка и смех. Ты сворачиваешь на Предпортовую, а потом в Красный переулок. Вдоль красных, глянцевых стен, подпирая основание этого мира, стоят девушки. Короткие юбки, длинные сапоги, раскрашенные лица и татуировки, татуировки, татуировки. Татуировок так много и они такие причудливые, что иногда даже цвет кожи не распознать. Много модифицированных, продолговатые зрачки и чешуя, клыки и бритые черепа. Человеку не нравится быть человеком. Это идеальная почва для кауров, которые всего за несколько десятилетий глубоко проросли в штатах своей грибницей. Их дары — удовольствие и забвение, счастье без чувства вины и искупления, слепые матери заботливо провожают до самого края, за которым ничто, лишь белый, мелкий песок пустыни Арради, чтобы никто и никогда не вспомнил, что мир замкнут в круг из которого выхода нет.
— Эй, сладенькая, погадать тебе на удачу? — кричит хриплый, прокуренный голос. — Могу показать где тут рай, обещанный Единым, за пару латти всего, не скупись!
В воздухе висит тяжелый запах арруто, дхаки и сигаретного дыма. У тебя кружится голова. Боль расходится волнами по телу. Что же все таки значит быть человеком? Как им быть, когда знаешь, что смерти нет. Ты оглядываешься вокруг, каждый здесь, не задумываясь, отдаст все человеческое за щепотку оранжевого порошка.
Ты сворачиваешь в тупик. Перед тобой дверь, тяжелая, металлическая, вся исписаны граффити и оберегами, но изначально на ней двойной слой сеорида. Вот сейчас человеческая оболочка тебе очень пригодится, люди — добыча и их всегда с удовольствие ждут за любой такой дверью. По ту сторону охранник, но ты ему не интересна, он кивает, ставит тебе печать на левое запястье и жестом показывает проходить. Внутри шумно, играет ритмичная музыка. Дым стоит, как туман в Адаре, руку протяни и ее уже не видно. Приходится ориентироваться на слух, ты проталкиваешься через толпу, туда, где судя по разгоряченным крикам идет бой. На твоем пути то и дело попадаются стеклянные витрины, где танцуют, как в замедленной съемке, одурманенные, голые куклы. Мимо проносятся официанты традиционно — хитти, тощие и лохматые генномоды. Ты с трудом добираешься до скамеек, что стоят вдоль ринга, но на них никто не сидит, все толкаются и лезут к канатам. Деньги бросают прямо под ноги бойцам, туда же летят плевки и остальные жидкости. Двое дерутся на кулаках, без защиты, только руки замотаны тряпками. Никаких судей, никаких правил. Даже твое человеческое обоняние улавливает в воздухе кровь, к которой примешиваются пары алкоголя и запах пота. Ты морщишься. Ольги ты не видишь и продолжаешь двигаться дальше, туда, где, как ты помнишь, должны быть вип-столики. Чем ближе ты подходишь, тем отчетливее слышны фильтры и прозрачнее становится воздух, дым рассеивается и ты видишь Ольгу издалека. Между вами метра два и пять ступеней лестницы. Она сидит к тебе в полоборота, за крайнем столиком в компании лысого парня в татуировках и худой блондинки. Детектив Полански не при исполнении. Она прикладывается к бокалу, смеется, наклоняется к девушке и что-то шепчет ей на ухо. Та звонко смеется, закидывая голову. Нарочито и безвкусно, но эффективно. Взгляд Ольги туманится и скользит по шее, плечам и груди. Девушка чуть подается вперед, но глаза опускает, случайным жестом откидывает белую прядь со лба.
Ты наблюдаешь отстраненно, по привычке убрав руки за спину и чуть наклонив голову к плечу, всем телом ты задаешься вопросом: какого джа она здесь забыла? Откуда то из глубины памяти возникает образ извиняющейся Ольги, постоянно повторяющей, как она занята на работе.
Ты трясешь головой, выбрасывая все не относящееся к этой жизни, к этой оболочке и к этому, конкретному моменту. Ты здесь не для этого.
Ты пропускаешь пьяную, хихикающую парочку и спускаешься по ступенькам в нижний зал, где стоят столики. В этот момент кто-то хватает тебя за руку и резко разворачивает. Ты оказываешься лицом к лицу с незнакомцем в солнечных очках, очки выглядят нелепо, но ты мгновенно понимаешь, что он прячет глаза. Оранжевую радужку. Это последняя стадия, таких уже не лечат. Губы у него потрескавшиеся и бледные, кожа рыхлая, лицо отечное, местами ты видишь гематомы на руках и шее. Он больно сжимает твою руки и притягивает тебя всё ближе к себе. Из-за дхаки в крови образуется большое количество кетонов и он него пахнет растворителем. Ты это знаешь, как знаешь и то, что перед тобой уже покойник, просто он еще этого не осознал. Он и умирать будет, не осознает, ведь его дофаминовые рецепторы поднимут его на небеса намного раньше.
— Ларс, Ларс у тебя есть? — шепчут потрескавшиеся губы. Левой рукой от чуть приспускает очки и смотрит на тебя затравленным взглядом. — Раф мне не дает. Может у тебя есть? Я отдам. Клянусь! Завтра!
Ты не отвечаешь и он начинает ощупывать твои карманы.
— Ларс, ну не будь пфасой, я же тебе помог, помоги и ты мне, — шепчет без пяти минут покойник. — Мне очень надо.
— А чем помог? — спрашиваешь ты и морщишься от отвращения и запаха.
Он злится и больно дергает тебя за руку, потом стонет, отпускает твою руку, сползает вниз, обхватывает твои колени, и как ребенок, упирается лбом. Он почти плачет. В таком состоянии он непредсказуем и ты боишься делать резкие движения. Он может впасть в неконтролируемую ярость и броситься на тебя с кулаками. Ты наклоняешься, пытаешься разжать его руки, и говоришь:
— Отпусти, у меня тут друзья, я сейчас у них попрошу. Хорошо?
Он поднимает заплаканное лицо и озирается в панике.
— Какие друзья? После того, как ты обманула Рафа у тебя не может быть друзей, какой дурак с тобой свяжется кроме меня!
Он отпускает тебя, чтобы подняться на ноги, ты шарахаешься в сторону, туда, где за столиком пять минут назад сидела Ольга, но ее там уже нет. Татуированный на месте, он пьет, а девчонка рядом с ним пересчитывает деньги. Сейчас она совсем не выглядит глупой дурочкой. Пока ты растерянно смотришь по сторонам, твой новый знакомый снова настигает тебя, хватает и тащит за собой вверх по лестнице. Ему мешает толпа веселящихся подростков, выпускающая клубы дыма и толкающих друг друга, их глаза затянуты пеленой арруто и просить их о помощи бесполезно. Ты надеешься на охранника на выходе, но не сильно, чаще всего, пока нет крови, они не вмешиваются, да и ты не выглядишь, как девушки из эскорта, с этим бледным лицом, синяками и грязными, серыми волосами ты сама напоминаешь наркоманку в поисках дозы, кому надо за тебя заступаться?
