Когда же ему становится невмоготу, она идет на попятную и заявляет, будто не верит в секс без обязательств. Бред какой-то.

Он все отдал бы за душ, по возможности ледяной, но здесь есть только чертова лохань, гордо именуемая ванной.

Господи, как же он ненавидит эту дыру! И почему Молли строит из себя недотрогу?

Пусть за ужином она сказала «нет», но, когда он поцеловал ее, это сладкое маленькое тело отвечало ему «да»! В конце концов, они женаты! Именно ему, а не ей пришлось скомпрометировать себя!

Пришлось признать, что его благие намерения никогда не смешивать бизнес с удовольствием потерпели полный крах. И лучшим подтверждением тому было то, что он, как ни старался, не мог отвести глаз от двери, за которой спала Молли. Он, Кевин Такер, звезда, которой не пристало молить о взаимности.

Да женщины в очередь становятся, чтобы поймать его взгляд!

Ну так вот: с него хватит. Отныне у них будут чисто деловые отношения. Он станет работать в лагере и тренироваться до седьмого пота, чтобы к сборам быть в первоклассной форме. А эта въедливая чертовка, так называемая жена… До самого отъезда в Чикаго он и близко к ней не подойдет.

Лили ненавидела себя за то, что согласилась, но какой ценитель искусства способен отказаться от приглашения посетить дом Лайама Дженнера и посмотреть его личную коллекцию?! Правда, приглашение прозвучало не слишком вежливо. Лили как раз вернулась домой после воскресной утренней прогулки, когда Эми позвала ее к телефону.

— Если хотите увидеть мои картины, приходите сегодня к двум, — неприветливо буркнул он. — Не раньше. Я работаю и не отвечаю на звонки.

Определенно, она прожила в Лос-Анджелесе чересчур долго, потому что сочла его грубость даже занятной. Сворачивая с шоссе на проселочную дорогу, Лили поняла, как привыкла к бессмысленным комплиментам и пустой лести. Так привыкла, что почти забыла о существовании людей, которые говорят то, что думают, и не заботятся о мнении окружающих.

Наконец она заметила облупившийся бирюзовый почтовый ящик, который искала. Он был косо прикручен к помятой металлической трубе, торчавшей из тракторной шины, залитой цементом. Грязная канава, забитая ржавыми кроватными пружинами и пробитым во многих местах листом гофрированной жести, делала табличку, запрещающую нарушать границы владений, абсолютно ненужной. Однако такая табличка все же была воткнута в центре неухоженного, заросшего сорняками газона.

Лили свернула и сбавила скорость, но машина продолжала угрожающе подпрыгивать на выбоинах. Она решилась было выйти и пешком добраться до места, где начиналась полоса свежей щебенки, но тут вдали показался дом, и у нее перехватило дыхание.

Такого она еще не видела. Изящное современное здание с белыми бетонными парапетами, каменными карнизами и стеклянными стенами. На облике дома лежала печать гения Лайама Дженнера. Направляясь к глубокой нише, в которую была врезана входная дверь, Лили гадала, где он нашел архитектора, который согласился работать на него. А она-то думала, что святые давно перевелись!

Лили взглянула на часы и увидела, что опаздывает ровно на полчаса, как и было задумано. Ничего, подождет.

Дверь распахнулась. Она ожидала, что художник набросится на нее с упреками в опоздании, и была слегка разочарована, когда он спокойно кивнул и отступил, чтобы дать ей пройти. Лили тихо ахнула. Стеклянную стену, составленную из нескольких частей причудливой формы, рассекал узкий железный мостик футов на десять выше пола. Сквозь стекло виднелась изумительная панорама озера, скал и деревьев.

— Что за удивительный дом!

— Спасибо. Хотите чего-нибудь выпить?

Предложение звучало достаточно сердечно, но больше всего она была поражена тем, что он сменил заляпанную краской джинсовую рубашку и шорты на черную шелковую сорочку и светло-серые слаксы. Как ни смешно, но дорогая одежда лишь подчеркивала решимость, написанную на его обветренном, грубоватом лице.

Лили отказалась от спиртного и попросила показать ей дом. Лайам охотно согласился.

Пройдя просторную гостиную, кухню, библиотеку и столовую, они спустились на нижний уровень, где находилось несколько спален поменьше. Железный мостик на входе вел в стеклянную башню, где, по словам Лайама, была его студия.

Лили надеялась, что Лайам поведет ее туда, но ей показали только хозяйскую спальню, обставленную с почти монашеской простотой. Повсюду были развешаны великолепные произведения искусства, и Лайам говорил о каждом со страстным увлечением. Огромные холсты Джаспера Джонса располагались рядом с изящными композициями Агнес Мартин в голубых и бежевых тонах. Одна из неоновых скульптур Брюса Неймана переливалась около арочного входа в библиотеку. Длинная стена гостиной была занята впечатляющими картинами Элен Франкенталер, а тотемная скульптура из камня и дерева царила в коридоре. В этом доме были представлены лучшие работы современных художников. Всех, за исключением Лайама Дженнера.

Лили дождалась окончания экскурсии, а когда они возвратились в гостиную, все-таки не выдержала:

— Почему вы не повесили ни одну из своих работ?

— Созерцание моих картин не дает ни на минуту расслабиться. Я начинаю выискивать в них недостатки, думать, как исправить уже сделанное, и волей-неволей приходится брать в руки кисть.

— Понимаю. Но здесь, как нигде в мире, они были бы удивительно на месте.

Лайам с недоумением уставился на нее, и суровое лицо чу№ смягчилось улыбкой.

— Вы и в самом деле неравнодушны ко мне.

— К сожалению. Несколько месяцев назад я пыталась поторговаться за вашу картину «Композиция № 3». На двухстах пятидесяти тысячах мой бизнес-менеджер заставил меня отступить.

— Совершенно непристойная цена, верно?! — воскликнул художник с таким довольным видом, что она рассмеялась:

— Стыдитесь, кровопийца вы этакий! Она никак не стоила больше двухсот тысяч! Вы невыносимый человек!

— Так жить легче, не находите?

— Хотите забраться в башню из слоновой кости и никого к себе не подпускать?

— Я ценю уединение.

— Этим и объясняется постройка столь необычного дома в глуши северного Мичигана, а не на Карибских островах или Бермудах?

— Вижу, вы неплохо меня изучили.

— Поверьте, мое уединение нарушалось куда чаще и бесцеремоннее, но я не стала отшельницей. Знаете, что я до сих пор не могу нигде появиться, чтобы меня не узнали?

— Знакомый кошмар.

— Почему вы так нетерпимы к людям? Стоит ли придавать такое значение вниманию поклонников?

— Это старая история.

— Расскажете?

— Вряд ли у вас хватит терпения выслушать.

— Не сомневайтесь, хватит, — заверила Лили, присаживаясь на диван. — Обожаю всякие жизненные истории.

Лайам, сдавшись, тяжело вздохнул:

— Критики «открыли» меня как раз накануне моего двадцатишестилетия. Уверены, что это будет вам интересно?

— Абсолютно уверена.

Лайам сунул руки в карманы и шагнул к окну.

— Я, как говорят в романах, однажды утром проснулся знаменитым. Поток приглашений, статьи в журналах, дифирамбы, успех, слава и тому подобное. Люди швыряли безумные деньги, лишь бы заполучить самый серенький из моих рисунков.

— Я хорошо знаю, что это такое, — кивнула Лили.

Сообразив, что она действительно понимает, через какие испытания ему пришлось пройти, Лайам немного расслабился, отошел от окна и расположился напротив своей гостьи в глубоком кресле, заполнив его точно так же, как заполнял своим присутствием любое пространство, в котором находился. Лили стало немного не по себе.

Уж очень он напоминал Крейга. Тот тоже имел свойство подавлять окружающих.

— Естественно, голова у меня закружилась, и я поверил в собственную гениальность. С вами тоже такое было?