— О, Кевин, ты не должен так плохо думать о себе. Я люблю Молли, но если когда-нибудь услышу от нее что-то подобное, объясню, что я думаю по этому поводу.

Кевину хотелось рассмеяться, но глаза почему-то защипало, ноги понесли его вперед, и не успел он оглянуться, как руки вдруг раскинулись. Всякая мать бросится на защиту сына, когда ему плохо. Даже если этот сын — жестокий негодяй и ничего подобного не заслужил.

Он яростно, неистово стиснул вновь обретенную мать.

Лили издала нечто весьма напоминавшее мяуканье новорожденного котенка, но Кевин еще крепче прижал ее к себе.

— Я кое о чем хотел тебя спросить.

Прерывистое всхлипывание где-то в области его груди.

Кевин откашлялся.

— Ты когда-нибудь училась играть на пианино?

— О, Кевин… я до сих пор нот не знаю…

— А от помидоров у тебя бывает лихорадка на губах?

Она вцепилась в него еще крепче.

— Если слишком много съем.

— А как насчет батата?

Очередное всхлипывание.

— Всем он нравится, кроме меня, так что я подумал… — Он осекся, потому что говорить стало еще труднее. В то же время разрозненные кусочки головоломки, что он так долго носил в душе, начали складываться.

Несколько минут они просто держали друг друга в объятиях. И наконец разговорились, пытаясь наверстать три десятилетия за одну ночь, замолкая и плача, находя все новые слова, которыми заполняли пустоту, так долго обеднявшую их жизни. По молчаливому согласию они не упоминали ни о Молли, ни о Лайаме Дженнере.

В три часа ночи, когда они расставались на верхней площадке, Лили перед уходом погладила его по щеке.

— Доброй ночи, милый.

— Спокойной ночи…

«Спокойной ночи, мама», — хотел сказать Кевин, но это было похоже на измену Майде Такер, и он промолчал. Пусть Майда — не та мать, о которой он мечтал, однако она любила его всем сердцем и он тоже ее любил.

— Спокойной ночи, мама Лили, — улыбнулся он.

— О, Кевин, мой дорогой малыш… — растаяла она.

Он так и заснул с улыбкой на губах. Когда звон будильника столкнул Кевина с постели, он сразу вспомнил о прошедшей ночи и о том, что отныне Лили навеки станет частью его жизни. Здорово. Как здорово!

В противоположность всему остальному.

Спускаясь в серую пустую кухню, он твердил себе, что нет ни причины, ни смысла терзаться угрызениями совести из-за Молли, но ничего не помогало. Пока он не придумает, как загладить вину, не сможет думать о чем-то другом.

И тут его осенило. Идеальное решение!

Молли хмуро уставилась на поверенного Кевина.

— Он дарит мне лагерь?

Адвокат переместился ближе к упаковочному ящику, на котором стоял компьютер Молли.

— Он позвонил мне вчера утром. Я заканчиваю оформление документов.

— Мне ничего не нужно! Я не возьму у него ни цента!

— Должно быть, Кевин знал, как вы к этому отнесетесь, поскольку велел передать, что, если вы откажетесь, он позволит Эдди Дилларду пригнать бульдозер и сровнять это место с землей.

Как только она не взорвалась от злости!

Ей хотелось наорать на адвоката, но при чем тут он? Разве поверенный виноват, что Кевин хитер и обожает манипулировать людьми?

Она постаралась взять себя в руки.

— Мне что-то мешает немедленно избавиться от лагеря?

— Ничего. Никаких условий.

— Хорошо. Я согласна. И немедленно продам его.

— Вряд ли это придется Кевину по душе.

— Купите ему пачку бумажных салфеток вытирать слезы.

Адвокат был еще довольно молод и поэтому послал ей полупризывную-полуоценивающую улыбку, прежде чем взять портфель и пробраться к двери через горы мебели и коробок. Хотя по случаю июльской жары он был без пиджака, в квартирке Молли не имелось кондиционера, поэтому на спине адвоката проступило влажное пятно.

— Вам придется выехать немедленно. Кевин уже в городе, и за лагерем некому присмотреть.

— Ошибаетесь. Он кого-то нанял.

— Похоже, эти люди с ним не ужились.

Молли не употребляла бранных слов, но на этот раз едва сдержалась Она только успела привыкнуть к славе, и тут на голову свалилась новая неожиданность.

После ухода адвоката она пробралась к дивану, разыскала телефонный аппарат и позвонила своему агенту, лучшему специалисту в городе по контрактам.

— Фэб, это я.

— Привет новой знаменитости! Переговоры идут хорошо, но я все-таки недовольна суммой аванса, которую они предлагают.

Уловив злорадное удовлетворение в голосе сестры, Молли испугалась:

— Только смотри не разори их!

— Искушение велико.

Они немного поболтали о переговорах, прежде чем Молли перешла к делу, стараясь при этом не заикаться:

— Кевин сейчас совершил благороднейший поступок.

— Прошел с завязанными глазами на красный свет?

— Не нужно так, Фэб. Он прекрасный человек. И если хочешь знать, подарил мне лагерь.

— Шутишь?!

Молли сильнее сжала трубку.

— Он знает, как мне там нравится.

— Понимаю, но…

— Завтра же выезжаю. Не знаю, сколько пробуду там.

— По крайней мере выберешься из своего жалкого обиталища, пока мы не закончим обсуждать новый контракт. Я должна быть благодарна Кевину хотя бы за это.

Молли вспомнила, как унизительно было признаваться Фэб в продаже своего кондоминиума. К чести сестры, та не предложила денег, но это еще не значило, что она собирается молчать по этому поводу.

Молли, скомкав остаток разговора, положила трубку и взглянула на Ру, старательно делавшего вид, что новости его не касаются.

— Ну давай, высказывайся. Я наделала кучу глупостей. Стоило подождать две недели, и мы по-прежнему наслаждались бы прохладой и уютом в старой квартире.

Может, ей только привиделся осуждающий взгляд Ру?

Предатель скучал по Кевину.

— За работу, приятель. Завтра на рассвете мы отправляемся в Северные Леса.

Ру навострил уши.

— И нечего радоваться, потому что мы там не останемся. Я серьезно, Ру. Этот лагерь будет продан!

Ну да, как же! У нее рука не поднимется!

Молли со злости пнула коробку, жалея, что это не голова Кевина. Видите ли, ему совесть покоя не дает! Пытается подлизаться к ней. И все из-за того, что она влюбилась в него, а он в нее — нет.

Сделанный из жалости дорогой подарок.

Кому от этого легче?!

Лили замерла в дверях кухни. Молли уснула прямо у стола, подложив под голову руки. В пальцах был зажат альбом для набросков, волосы рассыпались по старой дубовой столешнице, как разлитый кленовый сироп. Как могла Лили поверить когда-то, что она всего лишь дилетантка?!

За те десять дней, что Молли провела в лагере, она успела закончить иллюстрации к «Дафна едет в летний лагерь», начала новую книгу и написала статью для журнала «Чик» о том, как принимать гостей. Но никак не могла расслабиться, хотя и сказала Лили, что новый контракт наконец-то обеспечил ей финансовую стабильность.

Лили знала, что Молли старается не думать о Кевине, и сочувствовала ее безмолвным страданиям. Временами Лили хотелось удавить своего сыночка.

Молли пошевелилась, приоткрыла глаза и, увидев Лили, улыбнулась. Под ее глазами чернели огромные круги. Такие же, как у матери Кевина.

— Хорошо прогулялась?

— Очень.

Молли села и заправила волосы за уши.

— Лайам приходил.

Сердце Лили пропустило удар. После предъявленного художником ультиматума она видела его в городе лишь издали.

Сам Лайам больше не заговаривал с ней, и разлука действовала на Лили угнетающе. Она держалась из последних сил.

— Он кое-что принес для тебя, — продолжала Молли. — Оставил в твоей комнате.

— Что это?