— Это… это было безумием.

— Твое тело великолепно! — свирепо прошипел он. — Роскошное, спелое, каким и должно быть женское тело. Неужели не видишь, как падает свет на кожу? Или на груди? Они невероятны, Лили. Большие. Сладкие. Изобильные. Я никогда не устану их рисовать. А соски…

Лили задрожала, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Господи, что он говорит? Что говорит?! И что делает с ней этот невероятный, возмутительный, странный человек?

— Твое тело. Лили… разве не видишь? Такое тело когда-то дало жизнь человечеству.

Его слова противоречили всему, что ценил и почитал мир, в котором она жила. Диеты. Ограничения. Культура юности и худобы. Голода. Уродства. Страха.

На какое-то мгновение Лили прозрела, чтобы увидеть истину. Истину о мире, настолько запуганном мистическими силами женщины, что единственным выходом казались усилия уничтожить самый источник этих сил — естественные формы ее тела. Видение, чуждое затверженным, затертым постулатам, тут же померкло.

— Мне нужно идти, — прошептала она, прижимая руку к колотящемуся сердцу. Наклонившись, она поспешно подобрала трусики и бросила в корзинку вместе с лоскутами. — Это… это было слишком легкомысленно.

— А что, есть опасность забеременеть? — улыбнулся Лайам.

— Нет. Но разве только в этом дело?

— Ни вас, ни меня нельзя отнести к людям неразборчивым. Мы прекрасно понимаем все значение секса.

— А как вы назовете это? — прошипела она, тыча пальцем в пол.

— Страстью, — коротко бросил он, кивком показывая на высыпавшиеся из корзинки лоскуты. — Вы дадите мне посмотреть, над чем работаете?

Но разве можно позволить такому гению, как Лайам Дженнер, увидеть ее незатейливое рукоделие?

Лили отрицательно покачала головой и направилась к двери, но какая-то сила заставила ее остановиться и оглянуться. Он смотрел ей вслед, великолепный в своей наготе.

На бедре у самого паха темнел мазок краски.

— Вы были правы, — призналась она. — Мне пятьдесят.

Его тихий ответ летел за ней до самой машины:

— Слишком стара, чтобы праздновать труса.

Ко вторнику Молли окончательно вымоталась из-за непредсказуемости своего вдохновения, то вспыхивавшего ярким пламенем, то едва тлевшего. Работа над новой книгой «Дафна едет в летний лагерь» отнимала чрезвычайно много сил, как, впрочем, и попытки развлечь Кевина. Говоря по правде, он не просил, чтобы его развлекали. После того субботнего ужина от него исходили волны злобы. Мрачный как туча, он всячески старался избегать ее. Мало того, имел наглость вести себя так, словно она навязывалась ему! Пришлось пригрозить забастовкой, чтобы заставить его пойти с ней на озеро.

Следовало бы оставить его в покое, но Молли не могла.

Она намеревалась уговорить Кевина не продавать лагерь. А для этого необходимо было убедить его, что здесь не так скучно, как во времена его детства. К сожалению, пока ей это мало удавалось. А значит, пришло время сделать следующий ход.

— Смотри, Кевин! Вон там, на дереве!

— Что ты вытворяешь, Молли?! Садись!

Но Молли взволнованно подпрыгнула.

— Кажется, это и есть тот самый дрозд!

— Сиди смирно!

Еще одно неосторожное движение — и каноэ перевернулось.

— А, черт!

Они рухнули в воду. Но Молли думала только о поцелуе, от которого земля ушла из-под ног, том самом, который перевернул ее душу три дня назад. С тех пор Кевин держался на расстоянии, а во время нечастых встреч едва удостаивал ее взглядом. Как только она объяснила, что не собирается спать с ним, он потерял к ней интерес. Если бы только…

Что «если бы только», ты, идиотка? Если бы только он каждую ночь ломишься к тебе в спальню, умоляя передумать и впустить его? Как же, держи карман шире!

Ну неужели он не мог показать, что хотя бы немного интересуется ею? Сама же Молли последние три ночи металась в кровати, не в силах уснуть. Естественно, от всех этих переживаний страдала работа. Только сегодня утром Дафна призналась своей лучшей подруге, Древесной Лягушке Мелиссе, что Бенни выглядит как-то особенно сексуально в модном наряде!

Молли с отвращением отшвырнула блокнот и отправилась на поиски Кевина.

И сейчас приводила в исполнение свой план.

Она нащупала планшир каноэ, проплыла под ним и очутилась в воздушном мешке, чуть ниже корпуса, достаточно просторном для ее головы. Черт, до чего трудно притворяться утопающей! Еще с полчасика таких болтанок в воде — и она вся сморщится подобно сушеной сливе.

Молли знала, как вернуть его интерес. Для этого нужно всего-навсего раздеться. Но она хотела стать для Кевина чем-то большим, а не просто мимолетным увлечением. Она хотела…

Она на секунду задумалась. «Друг», вот нужное слово. Их дружба только завязалась, когда он отдалился от нее и при каждой встрече рычит как медведь. Стоит им переспать — и прежних отношений не вернуть.

Молли снова была вынуждена напомнить себе, что Кевин — никудышный любовник. Да, целуется он изумительно, ничего не скажешь, и действительно спал в ту несчастную ночь, но она уже заметила, что он не эпикуреец. Никогда не смакует еду или вино, не восхищается вкусом вслух, не разбирает меню по строчкам. Ест с удовольствием, не чавкает, умеет пользоваться ножом и вилкой. Пища в его представлении — всего лишь топливо для тела, не более того. Кроме того, сколько энергии вынужден тратить миллионер, спортсмен-профи и к тому же красавец, чтобы совершенствоваться в искусстве любви? Особенно если учесть, что женщины десятками вешаются ему на шею?

Нет, не стоит себя обманывать. Ее сердце жаждет романтики, того самого водоворота чувств, о котором пишут в романах, но она еще не готова продать за это свою душу.

Несмотря на три бессонные ночи, несмотря на дрожь смущения, от которой в самые неподходящие моменты подкашивались ноги, она не хотела мимолетной связи. Ей нужна дружба.

Дружба, напомнила себе Молли.

Она представляла, как выглядят мокрые кроличьи уши, торчащие из-под утонувшего каноэ, когда рядом показалась голова Кевина. Здесь было слишком темно, чтобы увидеть выражение его лица, но, судя по голосу, он был в ярости.

— Почему я был уверен, что отыщу тебя здесь?!

— Я перестала ориентироваться в воде.

— Клянусь, ты самая разболтанная особа, какую я когда-либо встречал! — прошипел Кевин и, грубо схватив ее за руку, рванул вверх. Они медленно всплыли навстречу яркому свету.

День выдался прекрасный. Солнце сияло, и сапфировая вода отражала прелестное пушистое облачко, удивительно похожее на меренги Молли, когда они, конечно, не подгорали.

Единственным мрачным пятном на общем фоне оставался Кевин.

— О чем ты только думаешь, черт побери?! И почему уверяла, что умеешь управлять каноэ, когда заманивала меня сюда?

Молли, рассекая воду, тихо радовалась, что в отличие от него догадалась оставить кроссовки на причале. Но ведь он не знал, чем все кончится!

— А вот и умею! В лагере я катала шестилеток!

— Интересно, сколько из них остались в живых?

— Не понимаю, к чему столько шума. Ты ведь любишь плавать!

— Но не с «Ролексом» на руке!

— Я куплю тебе новый.

— Ну да, как же! Подумать только, я ведь вообще не собирался садиться в каноэ! У меня работы полно. Но каждый раз, когда я пытался что-то сделать, откуда ни возьмись возникала ты и все шло кувырком! То ты воображаешь, что в коттедж ломится грабитель, то не можешь готовить, если перед этим не нырнешь с утеса, И сегодня ты не отстала, пока не уговорила меня побегать наперегонки с твоей паршивой шавкой!