Всё верно. С девочками сложнее, но насколько я могу судить о мальчиках, в этом возрасте они не могут думать ни о чём, кроме женского тела.

Ладно, ну или почти ни о чём другом.

Нет, я полагаю, это обязательно произойдёт. Это неестественно. Будь я на твоём месте, Агнар, я вернулась бы в Исландию, там есть души, которые нуждаются в тебе, завела бы ферму и женилась. Не думаю, что ты нуждаешься в советах, обычно никто им не следует. Но, возможно, однажды ты вспомнишь мои слова. Так, на чём мы остановились?

Ах да, на том злополучном плавании. Мы с Торстейном сначала рассчитывали посетить Западное поселение, до которого несколько дней пути. Маршрут туда он знал отлично, потому что каждый год ходил этим путём на север. Кроме того, в Западном поселении он владел землёй — фермой Санднес, которую сдавал арендаторам.

Выйдя из Эриксфьорда, мы зашли в Дюрнес. Снорри Торбрандсон до сих пор живёт там, напротив острова, где впервые перезимовал Эрик. В первый же вечер в Дюрнесе устроили пир. Я проснулась рано утром и отправилась по тропинке, протоптанной вдоль берега рыбаками. Я шла по сочной молодой траве, а надо мной нависали чёрные скалы. Я остановилась у ручья, полюбоваться его красотой и растущим по берегу чистотелом, и опустила взгляд в прозрачную, словно воздух, воду. Затем я посмотрела под ноги на тропинку и подумала: "Этой тропе двенадцать лет. Столько же мы живём в этой стране. И это место, каким бы красивым оно мне не казалось, существовало здесь с тех пор, как появились девять миров. С самого начала времён оно было создано лишь во славу Божью". Наш мир создан из пустынных мест, Агнар, и мы всегда будем прикасаться к границам неизвестного. Мне кажется, это доказательство того, что наш мир создан не для нас.

То, что ты говоришь — верно, но Эдем был садом, окружённый стенами. Адам не видел, насколько обширен мир. И никогда не давал имена тем вещам, которые не видел или тем, о которых не знал. Совсем как твои богословы в Риме. Они не видят отсюда всю широту мира, и не понимают, насколько мы ничтожны в нём.

Когда мы шли к выходу из Брейдафьорда, лёд был ещё толстым, так что мы думали, что нам придётся либо вернуться назад, или подождать. Но мы нашли проход в открытое море, и Торстейн повёл корабль на запад запутанным курсом, укрываясь за многочисленными пологими островами. Льды здесь были уже не таким тяжёлыми. Нас окружала чёрная вода и спокойное море, а на горизонте виднелись горы, их пики напоминали собачьи клыки, к северу от нас раскинулась ледяная пустыня, которая покрывает центральную часть Гренландии. Торстейн и его люди были уверены в себе и полны надежд, так что я почти успокоилась. Я никогда не говорила, что боюсь снова выходить в море. Женщинам, что остаются дома, в глубине Гренландских фьордов, легко позабыть море, но на Снайфельснесе открытое море всегда перед глазами. Это не отговорка, но я не должна была забывать о море. И всё же, когда мы вышли в море и пустились на запад от Гренландии, море было спокойным, вокруг лишь белые, как пена на волнах айсберги, а нам нами раскинулось бескрайнее северное небо цвета серебра. Именно так теперь я вспоминаю северные моря: бескрайний простор и свет.

Западное побережье Гренландии — совсем другой мир, непохожий на страну Эрика. Гора, которая указала Торстейну на протоку между островами, напоминает четырёх троллей, вставших в круг, лишь потом я увидела в этом предупреждение. Столкнувшись с большими волнами, мы повернули на север, и пошли вдоль самого сурового побережья, которое я когда-либо видела, — лишь лёд и голые горы, будто Бог позабыл об этом месте на четвёртый день творения. Ночь выдалась лунной, поэтому мы продолжили плавание. Я улеглась под навесом, завернулась в меховой спальный мешок и уснула.

Я проснулась из-за бури. Корабль резко и беспорядочно бросало из стороны в сторону. Вокруг тьма, так что я подумала, что не смогла раскрыть глаз, но это было не так. Я нащупала ладонями мокрый мех, рядом никого не было. Корабль кренился так, что я боялась пошевелиться. Вокруг меня по палубе перекатывалась вода. Я лежала, пока не разглядела слабый свет, тогда, цепляясь за всё подряд, выползла из-под навеса. И сразу же промокла насквозь. Вокруг ничего не видно, кроме воды. Затем я увидела людей, и разглядела Торстейна, который стоял за рулевым веслом. Но я не могла добраться до него. Всё, что я могла, — поесть, попить или сходить на ведро. У меня было время тщательно подумать о каждой мелочи, которую нужно было сделать. И так продолжалось не один день, а неделями. Теперь уже трудно представить каково это. Чтобы выжить, человеку нужно так мало, как медведю в зимней спячке. Твоя душа сжалась где-то глубоко внутри. За всё это время я едва обмолвилась парой слов с Торстейном. Он обнимал меня в краткие минуты отдыха, но говорить было слишком тяжело.

Одному богу известно, где нас носило. Мы взяли с собой двух коров и нескольких овец. Торстейн хотел взять на борт ещё животных со своей фермы в Санднесе, чтобы разводить в Винланде скот. Мы потеряли животных почти сразу же, а затем у нас осталось совсем мало питьевой воды. Если бы не дождь, нам бы тоже пришёл конец. Предпочту любую смерть, только не от жажды.

Во время шторма, мне казалось, что мы вот-вот пойдём ко дну, а когда непогода стихала, всё, что нам оставалось делать — идти под парусом, но так как мы потеряли направление, и не могли идти по заданному курсу, я понятия не имела, продвинулись ли мы хоть куда-нибудь. В море ты не можешь думать ни о чём другом, и в серости волн тебе начинает казаться нечто невообразимое. Иногда, если пристально вглядываться в дымку, кажется, что почти увидел их. Чем мучительнее твои муки, тем яснее ты видишь утопленников — они словно вороны-падальщицы, которые только и ждут окончания битвы. Только они жаждут полакомиться не плотью, а твоей душой. Говорят, утопленникам закрыт путь в рай. Не знаю, что ты думаешь на этот счёт. Я думаю об этом каждый раз, когда молюсь, и спрашиваю — почему? Ведь Христу, который сам успокоил бурю, по силам изменить порядок вещей. А возможно и нет, ведь в западных морях водится такое, с чем он никогда не сталкивался в Галилее.

До сих пор ненавижу мокнуть. Знаешь, каково чувствовать себя насквозь промокшим во время долгого плавания, когда тебя вдобавок продувает ветер? Мокрая одежда становится тяжёлой, постоянно раздражает тебя, натирая кожу на шее и запястьях. А когда ночью заворачиваешься в плащ, то чувствуешь, как под тобой струится вода, а когда поворачиваешься на бок, слышишь, как хлюпает твоя одежда. Я ненавижу сырость почти так же, как и животные, а тебе известно, как они страдают от этого.

Так пролетели летние недели, и, в конце концов, мы сориентировались по сторонам света и направились на запад, Торстейн посчитал, что берег должен быть там. Он рассчитывал, что мы достигнем Винланда или даже Африки, но нас снова накрыли тучи, и когда нам снова удалось сориентироваться, мы повернули на север. Когда мы заметили землю, первое, что мы увидели — снежные горы и ледяные реки, впадающие в море. Мы подошли ближе, и один мореход, что ходил с Лейфом, выкрикнул: "Да это же Зелёная страна! Мы дома! Мы к югу от Гуннбьёрновых островков".

Так что мы пошли вдоль берега, направляясь к Западному поселению. Мы миновали вход в Эриксфьорд и могли вернуться домой, но Торстейн отказался, представив, какой позор ждёт его дома, если он вернётся ни с чем. Поэтому он убедил людей продолжать путешествие, и мы тащились вдоль пустынного западного берега, ветер был такой же непостоянный, как и судьба, что нас преследовала. Погода тоже не благоприятствовала нам. Мы вошли в полосу густого тумана, с востока повеяло холод от ледника. Торстейн сказал, что мы возле самого открытого побережья, где ледяная пустыня встречается с морем. Мы вслепую шли через туман, море было неспокойным, но ветер не стихал, так что мы продолжали идти в том же направлении. Хотя волнение и было ощутимым, волны хотя бы накатывали предсказуемо, так что я могла стоять на ногах и всматриваться в туман, а не сидеть, сжавшись в чреве корабля. Через два дня мы достигли входа в Люсуфьорд, где в глубине фьорда располагалась ферма Торстейна. Встречный ветер норовил выгнать нас в открытое море, но Торстейн знал течения, так что в ожидании прилива нас бросало туда и сюда, а потом на волне прилива нам удалось войти в залив. Следующий день и ночь из-нам пришлось лавировать из-за встречного ветра, высокая волна швыряла айсберги то туда, то сюда. Наконец мы увидели на северном берегу ферму, небольшое зелёное пятно у подножия скал, и направились к берегу.