Близ берега нас швырнуло на камни. Раздался ужасный скрежет, и корабль резко остановился. В месте соединения шпангоутов с килем треснула обшивка. Торстейн расстроился по-настоящему впервые за всё время всех наших скитаний. Это означало, что мы застряли на берегу фьорда, на полпути к нашей ферме, там, где нас ждала горячая пища, чистая вода и убежище от непогоды, до фермы оставалось лишь несколько часов пути. С начала зимы уже прошла неделя, а тонкая корка льда начинала сковывать берега залива.
В том не было вины Торстейна. Над кораблём висело моё проклятие. Не стоило ему брать меня замуж. Я хотела стать ему самой лучшей женой, но, в конце концов, погубила его. За эти недели, проведённые в море, я стала уважать его больше, чем за всё время, проведённое вместе в Стокканесе. Я обмолвилась, что не имела понятия, какой он на самом деле. Мне казалось, Торстейн жил настоящей жизнью лишь во время охотничьих поездок на север, и люди до сих пор рассказывают истории о его подвигах на севере. Заполучи Торстейн корабль пораньше, он мог бы стать таким же великим мореходом, как и его братья. Но как бы то ни было, он знал лишь побережье у западного поселения и охотничьи угодья, и первое же дальнее плавание, в которое он отправился, было обречено. Он был хорошим вождём. Торстейн ел и пил не больше своих людей, и у меня, его жены, тоже не было особых привилегий, и я считаю, он поступал правильно. Ради своей гордыни он заставил людей продолжать путешествие, и я вновь думаю, что и в этом тоже оказался прав. Прежде чем вернуться домой, к отцу и брату, он должен был доказать, чего стоит. Ему было наплевать, погибнет ли он, главное — избежать позора.
Он никогда не жаловался и не делился со мной сомнениями. Иногда ночью он забирался в наш промокший спальный мешок, и во тьме, под укрытием тента, быстро и яростно занимался со мной любовью, причиняя мне боль, вдавливая меня своим весом в жесткие доски обшивки, поверх которых набросано немного сена. Не могу сказать, что получала удовольствие, но, возможно, ему становилось от этого легче. Не знаю, приходило ли ему в голову, что причиной наших неудач была я. Конечно, он знал, что я ранее была на борту злополучного корабля, но никогда не упоминал об этом. Я знаю, он очень хотел сына. Не знаю, почему мы так часто занимались любовью, возможно, он нуждался в этом. Днём он был со мной обходителен, но никогда не говорил, что у него на уме. Думаю, он просто привык ко мне и полагался на меня во всяких мелочах. Как только он свыкся с тем, что у него есть жена, это перестало занимать его мысли. Но он мне нравился, и я делала всё возможное, чтобы дать ему всё, что он хотел. Я никогда не желала ему зла, и теперь, каждый день в своих молитвах я изо всех сил стараюсь искупить вину перед ним. Как ты считаешь, если душа неосознанно причиняет кому-то вред, будет ли её вина не такой тяжкой?
Рада, что ты сказал мне правду, Агнар. Я знаю, ты хотел бы меня обнадёжить, но, если бы ты поступил так, я бы тебе не поверила. Ты хороший священник. Надеюсь, однажды ты вернёшься в Исландию и будешь там полезен. Но вернёмся к Торстейну, моему бедному Торстейну. Позволь мне рассказать до конца, и тогда ты поймёшь, в чём я виновата.
Торстейн плохо знал эту часть поселения, здешнее побережье населяли нищие изгои. Они доброжелательно отнеслись к нам и приютили наших людей по домам. Отвечая на вопросы Торстейна, они сказали, что самый главный здесь — Торстейн Чёрный, его усадьба находится в полдне пути верхом вглубь фьорда. Торстейн отправил к нему несколько человек, сообщить о нашем появлении. Сам он, тем временем, не хотел покидать наш корабль, опасаясь, что народец, живущий поблизости, может растащить товары в его отсутствии. У нас было немало ценных вещей, по крайней мере они считались ценными в Гренландии, — железные инструменты для постройки корабля, кузнечные и столярные орудия. Кроме того, у нас было оружие и бочонки с молочной сывороткой и маслом. Поэтому мы с ним соорудили из паруса тент и разместились под ним прямо на корабле, вытащенном на берег.
Так мы провели три дня. Пожалуй, единственное время, когда мы были наедине. Парусина укрывала нас от дождя и ветра, поблизости протекал ручей со свежей водой, которую мы пили, и не могли напиться. Ни одна святая вода, благословлённая святыми, не могла быть большим чудом. Мы отстирали от соли одежду, и, вернувшись на корабль, развесили её сушиться, мы устроились на корабле довольно удобно, насколько это вообще возможно без огня. Теперь у нас было вдоволь пресной воды, но нас мучил голод. На второе утро один из наших людей убил тюленя и принёс нам свежее мясо, которое они варили в одной из хижин. В первый же вечер пошёл дождь, но, теперь, по крайней мере, мы находились на суше. Дождь прекратился на третью ночь, и нам удалось развести снаружи огонь и приготовить мясо, так что мы впервые, с самой весны, отведали горячей пищи. Я никогда не забуду вкус свежего горячего тюленьего мяса с толстым слоем жира. Мы ели до отвала целый день, по пальцам стекал жир, мы ели и ели, покуда могли глотать. Сумерки опустились рано, ясные и холодные, с небес нам сияли миллионы звёзд. Мы устроились в тепле, укутавшись в мокрые плащи. Торстейн снова повеселел, несмотря ни на что. Он сохранил свой корабль и людей. Мы сможем перезимовать здесь, а потом наступит новый год и придёт лето. Он не мог сказать, что удача снова повернулась к нему лицом, но, определённо, он приободрился. Торстейн никогда долго не сидел без дела, даже будучи изнурённым, принялся вырезать доски для повреждённой обшивки, работая при свете огонька из тюленьего жира, чтобы лучше видеть. Я помню его, стоящего над огнём, он трудился с такой же сосредоточенностью, как и всегда. Я наблюдала за ним и жалела, как никогда раньше, что не могу подарить ему сына. Но я ничего не предпринимала по этому поводу. Возможно, я слишком хорошо научилась у Халльдис принимать то, что дано, или жить с этим. Конечно же, я знала достаточно заклинаний, и применяла их на других, но до этого дня в нашей палатке мне и в голову не приходило, что я должна сделать что-то особое, чтобы родить Торстейну дитя, но было уже слишком поздно.
Понятно, что мы не могли и дальше прозябать в нашей палатке, ведь год близился к концу, хотя, я не думаю, что кто-то из нас с нетерпением ждал вестей. Помню, что после долгого морского плавания, мы всё ещё нетвёрдо ступали по суше, а в тесной палатке вообще становились неуклюжими. Если бы Торстейн провёл в плаваниях столько же времени, сколько и Лейф, он бы привык, и в первый же день твёрдо ступал по суше. А передвигаться в ограниченном пространстве ещё труднее, мы кое-как выбирались наружу, если требовалось подтянуть парусину. На четвёртое утро земля укрылась белым снегом, ударил морозец, слабые волны взламывали ледяную корочку и выбрасывали обломки льда на берег.
Земля настолько смёрзлась, что мы услышали стук копыт задолго до того, как увидели приближающихся лошадей. Мы выглянули из-за борта: несколько лошадей, трое всадников топтались по лужайке перед нами. Никого из наших людей не было видно. Торстейн нахмурился.
— Ступай обратно и спрячься внутри, — а сам взял лук и наложил стрелу на тетиву. Он не целился, а просто держал лук перед собой, не высовываясь из-за борта.
Сидя в палатке, я услышала, как к борту подошли лошади и остановились.
— Есть кто живой? — раздался голос.
— Есть, нас двое, — сказал Торстейн. — Кто спрашивает?
— Я — Торстейн Чёрный, хёвдинг этого поселения. А ты — Торстейн, владелец фермы Санднес. Ты отправил мне послание, так я узнал о тебе. Ты не успеешь починить свой корабль и доплыть до Санднеса. Я приглашаю тебя и твою жену перезимовать у меня в качестве гостей.
Торстейн взглянул на меня, подняв брови, я сидела на корточках под навесом из паруса. Я кивнула. Торстейн убрал свой лук и поднялся на ноги.
— Мы рады принять приглашение, — сказал он. — Но я не хочу бросать здесь свой корабль и груз без присмотра.
— С твоим кораблём ничего не случится, если мы закрепим его как следует и построим на зиму укрытие. Если тебе нужно поработать на корабле, ты можешь приезжать сюда с моей фермы. Если хочешь, завтра я смогу отправить телегу, и ты перевезёшь свой груз в мой дом на хранение.
