— Но ведь до этого ты была замужем, — возразил он, — а у меня ещё не было такого опыта.

— Сомневаюсь, что ты был одинок всю жизнь.

В темноте я не видела его лица. Мы разговаривали шёпотом, потому что хоть нам и выделили отдельную комнатушку, но межкомнатные стены не доходили до крыши, и нас никто не мог подслушать, лишь когда мы разговаривали тихо.

— Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? — спросил он. — Так уж получилось, я всегда был одинок.

— Но не в постели.

Молчание.

— Нет. Когда выдавалась подходящая возможность. А что ты ожидала?

— У тебя была женщина дома?

— Нет, я почти не бываю дома, — вздохнул он, явно не желая продолжать разговор. — Если тебя это успокоит, то у меня нигде не было женщины. Я нигде не задерживаюсь надолго. Когда мне хотелось близости, я получал что хотел, иногда платил, иногда нет. Если я не платил, значит, это была чья-то жена, поэтому мне не пристало рассказывать об этом.

Последнее признание ошеломило меня. Он догадался об этом по моему молчанию, и чуть слышно рассмеялся. — Любовь моя, соблазнять незамужних женщин — противозаконно, при этом можно нажить себе кучу неприятностей.

— Я знаю.

Вдруг он стал серьёзен.

— Нет, не знаешь. Всё это в прошлом. Тогда я не был женат. Как я мог думать о тебе, если ничего про тебя не знал?

Он оказался прав, Агнар, а я — нет, и вообще зря я завела тот разговор. Это не моё дело. Мне было всё равно, с какими женщинами он спал, на самом деле меня тревожило то, что мы слишком мало знаем друг друга. Видишь ли, я чувствовала это, потому что у меня был Торстейн. По сравнению с ним Карлсефни казался неприступным, словно ледяная пустыня, что лежит в сердце Зелёной страны. Я и не думала, что кажусь ему такой же холодной. Мы стали желанны друг другу, но я хотела чего-то большего, поэтому даже то удовольствие, которое он доставлял мне, вызывало у меня возмущение. Ты понимаешь, о чём я?

Нет, ты ошибаешься, он был порядочнее большинства мужчин. В нём была некая чистота; ты напрасно осуждаешь его. Недаром король дал ему прозвище Карлсефни и одарил золотым кольцом, которое тот всегда носил на среднем пальце правой руки. Это был выдающийся человек. Все звали его Карлсефни, потому что видели в нём то, что разглядел король.

Когда я оглядываюсь в прошлое, то вижу лишь собственно неведение. На самом деле я никогда раньше по-настоящему не задумывалась, что Карлсефни сделал для меня — вернул меня в мир, спустив с горных вершин вниз, домой. Мне очень понравилось, когда спустя три года Карлсефни взял меня с собой в Норвегию. Я жила при королевском дворе. Там я подружилась с женщинами, своими сверстницами, и научилась сплетничать. Я посещала игры, пиры и рынки, первый раз в жизни я потратила деньги, купив какие-то безделушки, вещи, совсем ненужные в повседневной жизни. Я вдоволь ела, так что к весне могла ущипнуть себя за располневшую талию, на которой завязался жирок толщиной с запястье. Никогда раньше я не ощущала себя толстушкой. Но мне это нравилось, да и ему тоже. Я купила новые шерстяные и льняные ткани, и заплатила швеям за работу, они сшили мне новую одежду, хотя у меня и так было два платья. Всё это очень далеко от Винланда. Первым делом я должна поведать тебе о Винланде.

Он действительно любил меня, Агнар, с самого начала. Он делал всё что мог, чтобы добиться моей любви, а я в ответ сердилась на него из-за того, что он слишком искушён в отношениях с женщинами. Теперь я повидала достаточно, и могу признать, что была с ним слишком сурова.

Во всяком случае, он решил взять меня с собой в Винланд, и я сказала, что согласна, хотя дала обет, что никогда больше не выйду в западные моря. Как только я согласилась, я сразу же стала частью путешествия. Я не хотела, чтобы окружающие меня мужчины распланировали всё без меня, будто меня здесь не было, я хотела разделить с ними судьбу, что ждала нас всех. Дело пошло быстрее, когда на Сретение по льду Исафьорда из Дюрнеса приехал Снорри. Помню, тогда шёл снег, мужчины собрались у очага, я отошла от ткацкого станка и встала в дверном проёме, слушая их. Они спорили о том, кого из людей взять, а кого нет, так как место на корабле ограничено. Карлсефни рассчитывал, что Снорри пойдёт на своём корабле, но получилось так, что в том году он уже пообещал корабль своему брату Торлейфу. Я выждала подходящий момент и чётко произнесла: — У меня есть корабль, он стоит здесь, в Стокканесе.

Удивлённые тем, что в их разговор вмешались, мужчины оглянусь. Лишь Карлсефни не пошевелился. Он сидел так, что мог видеть меня, и просто молча смотрел на меня. По закону, корабль, который принадлежал моему отцу, а затем Торстейну, теперь перешёл к Карлсефни, но я считала его своим, с ним было связано моё прошлое, а не с его. В конце концов, мне ответил не Карлсефни, а Лейф.

— Итак, что ты предлагаешь, Гудрид? — сказал он.

— Корабль, — сказала я. — Но с условиями.

Снорри тихо выругался. Карлсефни сидел с задумчивым видом, а Лейф сказал:

— Вполне разумно. Присядь и расскажи нам.

Я села возле очага между ними, чего не могла сделать с тех пор, как была маленькой девочкой. Я чувствовала, как колотится моё сердце, но выглядела уверенно, как сказал Карлсефни.

— Корабль принадлежал моему отцу. Мы пришли на нём из Исландии. Потом им владел Торстейн, и однажды мы отправились с ним в плавание. Теперь он мой, я привезла на том корабле тело Торстейна в Братталид. Он простоял всё лето, и Торстейн Чёрный починил и подготовил его для меня. Это прекрасный корабль, совсем как новый.

— Так и есть, — сказал Лейф. — Я видел его работу.

— У Карлсефни свой корабль, — сказала я, — и, конечно, я поплыву вместе с ним. Я могу одолжить корабль моего отца Снорри Торбрандсону; думаю, отец понял бы, что времена изменились. Взамен я хочу долю в грузе, и так как я отправляясь в это плавание, то буду принимать участие во всех обсуждениях по этому поводу.

Лейф улыбнулся мне, и я поняла, что наши замыслы совпали. Если он сам не мог защитить интересы своей семьи, то я, как никто другой, сделала это за него.

— Думаю, это справедливо, — сказал он. — Что скажешь, Карлсефни?

Карлсефни перевёл взгляд с него на меня.

— Превосходно, — сухо ответил он, и мне оставалось лишь догадываться, что это значит.

Остальные мужчины обрадовались возможности заполучить второй корабль на любых условиях, так что никто не возразил против моего присутствия, и ни тогда, ни потом, никто не пытался помешать мне говорить всё, что я думаю. Агнар, я понятия не имею, почему я была настолько уверена в себе, почему я настояла на этом, но это сработало, и на самом деле я считаю, что мы сами создаём свою жизнь, совершая подобные смелые поступки. Не добейся я уважения среди них, я была бы просто женой Карлсефни, и тот день, когда пришли скреллинги, стал бы нашим последним днём, так мне кажется. Так что норны прядут наравне с нами, иногда на наше благо, а не для того, чтобы кто-то верил в них.

Мы решили, что Карлсефни возглавит экспедицию, а Снорри будет командовать вторым кораблём. Сын Снорри — Торбранд отправится вместе с ним; он был прекрасным молодым человеком, и мне до сих пор невыносима мысль о его смерти. Но откуда мы тогда могли знать? На каждом корабле должен быть по меньшей мере один человек, который раньше побывал в Винланде. Лейф менее охотно дал людей и поделился сведениями со Снорри, нежели чем с Карлсефни, который, в конце концов, теперь стал его шурином. Он едва согласился, настояв на том, что одалживает свои дома в Винланде, только из-за уважения к нам с Карлсефни, а остальные могут находиться там только в качестве гостей Карлсефни. Это вызвало некоторое недовольство, но, как всегда, Карлсефни удалось всё уладить, он относится к людским капризам также, как и к погоде, считая это заурядной трудностью, которую нужно просто преодолеть, а не повод демонстрировать свою гордость.

Поскольку Карлсефни и его исландская команда никогда не были в Западном поселении, Эрик дал нам человека, который хорошо знает побережье, так как часто отправлялся на охоту вместе с Торстейном. Нам достался самый опытный проводник, но я восприняла этот дар с тревогой. Его звали Торхель Охотник — грубый мужлан, который любил перебродивший напиток из ягод можжевельника. Карлсефни сказал, что это самый крепкий напиток, который он когда-либо пил. Мне не довелось попробовать. Торхель мог перепить любого, а что касается его самого, я никогда не была уверена, пьян он или трезв. Когда он говорил, я не могла разобрать ни слова, и это его раздражало. Если он мне не нравился, то и Торхель едва меня терпел. Торхель уже состарился, и недовольно ворчал, что его отправляют вместе с нами, но Эрик настоял на своём и отсыпал ему серебряных монет, чтобы тот успокоился. Эрик всегда ладил с Торхелем, они пьянствовали вместе и злословили насчёт новой религии, что превращает мужчин в овец, женщин в законников, а смерть в бесконечную муку и покаяние за свои грехи. Но если бы не познания Торхеля в кораблевождении, нам не удалось бы зайти за пределы нашего мира так далеко.