Мужчины ни за что не признаются, что им страшно, но, тем не менее, они чувствуют, что магия этого места действует на них. Они сильны и деятельны, они пришли сюда, за пределы мира, издалека, они привычны к тяжёлой работе, к холоду и лишениям во время морских путешествий, они безжалостно берут всё что хотят. Но здесь невозможно усердно трудиться в летнее время. Люди постепенно теряют силы, а эта колдовская жара замедляет их работу, ставя под угрозу весь план. После обеда нет ничего лучше, чем подремать на солнышке. Но они уже уяснили, что, если человек поддаться дрёме, солнце жестоко накажет тебя, ты проснёшься и почувствуешь себя больным, закружится голова, будто тебя ударили, хочется пить, а кожа горит, как после ожога. Здесь не нужно бороться с холодом или лишениями, рядом в дымке лишь загадочный лес, нависающий над их лагерем, полный сладких ароматов и незнакомых звуков. Охранять лагерь не от кого, как не с кем и сражаться, значит, и бояться нечего. Они свободно берут всё, что хотят. Мужчины пятятся, когда под ударами топора первое высокое дерево валится в подлесок, ломая деревья и разрывая лианы, все замерли, оглушённые шумом от его падения, разноцветные птицы кричат и взмывают во внезапно образовавшийся просвет. Лес медленно успокаивается, и копьё солнечного света осуждающе пронзает лесной покров сквозь образовавшееся отверстие в кронах деревьев.
Лагерь кажется крохотным, зажатый между лесом и морем. Люди расчистили от кустарника оконечность песчаной косы, что отделяет лагуну от моря. Это в сотне ярдов от устья лагуны, приливные волны наполняют её, словно ведро, а затем, через несколько часов вода уходит, будто ведро вылили. Песчаные дюны между открытым морем и лагуной — единственное открытое пространство, по которому легко перемещаться. Среди трав растёт и дикая пшеница, совсем как возле домов Лейфа. На дюнах нет камней или дёрна для строительства жилищ, поэтому летние хижины построены из расколотых пополам брёвен и покрыты парусиной, на которую уложены ветви с листьями. Скот пасётся, поедая незнакомые листья, травы и водоросли. Возможно, животные скучают по северным пастбищам, да и люди тоже, тоскуя порой по дому.
Мы назвали наш лагерь Хопом, потому что рядом была приливная лагуна, где мы пришвартовали корабль. В реке водилось великое множество рыбы, как нигде больше, так что мы не голодали. В устье лагуны мы ловили и форель, и палтуса. Было очень жарко. Мы построили хижины, а скотина свободно паслась на дюнах, хотя, на ночь мы укрывали животных в загоне, потому что слышали волчий вой. Ранней весной бык оборвал путы и сбежал. Его побег оказался для нас ударом, но не катастрофой, потому что у нас уже было два бычка, и мы посчитали, что коровы будут давать молоко весь следующий год. Как только мы обжились в нашем лагере, то начали заготавливать лес. Человека, которому поручили эту работу, звали Гуннаром. Он работал на верфи в Норвегии, пока не познакомился с Карлсефни, который предложил ему щедрое вознаграждение за то, чтобы корабельный мастер присоединился к его команде. Ему нужен был такой человек, на случай, если придётся ремонтировать корабль в Гренландии. Когда Карлсефни женился на мне и решил отправиться в Винланд, роль Гуннара возросла ещё больше, так как корабли были для нас нитями, что приведут нас обратно в наш мир. Карлсефни, как и Лейф до него, рассчитывали строить лодки в домах Лейфа, но никому ещё не приходила мысль построить здесь кнорр. Так что у Карлсефни был корабельный мастер и все необходимые инструменты.
Как только мы переехали в новый лагерь, Гуннар повёл людей в лес на поиски подходящих деревьев. Там было множество поваленных стволов, поэтому они подумали, что, если повезёт, они отыщут недавно упавшие деревья, уже достаточно подсохшие. Некоторые деревья были нам незнакомы. Гуннар сказал, что многие из них отличаются от тех, что растут в Норвегии, он срубал с них ветки и вместе с Карлсефни осматривал древесину. Самое главное, он нашёл множество дубов, что нам и было нужно. Они срубили один большой дуб для киля, ещё один для носового и кормового штевней, остальные стволы пошли на доски для корабельной обшивки. Для мачты нашлась подходящая сосна, достаточно тонкая, чтобы использовать её целиком. Новый корабль должен получиться меньше, чем корабль Карлсефни, иначе мы не сможем доставить заготовки для его постройки к домам Лейфа. После долгих обсуждений, Гуннар вырезал киль длиной семь метров.
Погода позволила нам работать всю зиму на улице, и к весне мы заготовили достаточно древесины, которую требовалось высушить. Кроме того, мы мастерили бочки, потому что эта область Винланда была богата виноградом, а те из нас, кто не были заняты заготовкой древесины, занимались изготовлением вина, наполняя им все свободные бочки. На самом деле, производством вина занялась я, мне помогали свободные от другой работы мужчины. Мы наполняли бочки виноградными гроздьями и давили их большими толкушками, а затем заколачивали бочки крышками, заливали их смолой и оставляли бродить. Очень важно чтобы в бочки не попадал воздух. Но ты делал вино у себя в монастыре, и мне ни к чему рассказывать тебе об этом.
Летом становилось очень жарко, почти так же, как и здесь. Вокруг незнакомая страна. Хотя местность вокруг домов Лейфа тоже отличалась от Гренландии, мы уже успели привыкнуть к ней. Сердце Винланда — совсем другой мир. Однажды ночью, когда мы с Карлсефни остались наедине, я сказала ему, что мы, несомненно, находимся за пределом мира людей, и он признался, что думает так же. За исключением того, что, по его мнению, мы всё же не пересекли внешний океан, омывающий наш мир. — Но, — продолжал он, — даже если бы это место не принадлежит миру смертных, здесь должны обитать боги или великаны, или хотя бы души умерших. Но здесь такая же пустынная земля, как и та, которую мы покинули. А если мир гораздо больше, чем мы предполагаем? Ты сама говорила, что где-то на юге от нас должна быть Африка. Я думаю, мы где-то в опоясывающих наш мир землях, и вообще не сможем заплыть за них.
— Это ни небеса и не преисподняя, — согласилась я, — но Торфинн, этот мир какой-то особенный, совсем иной. Возможно Альвхейм, а не часть нашего мира. Что бы ни обитало в лесах, звери или духи, нам не суждено проникнуть вглубь этой страны. Я вообще удивлена, как нам до сих пор удаётся жить здесь.
Он сказал, что я выдумываю неприятности на пустом месте. Как только он увидел эту землю, то сразу же понял, что найдёт здесь хорошую древесину, и нет смысла задаваться вопросами, на которые у нас нет ответа. Затем он отвернулся и вскоре уснул. Рано утром на следующий день пришли скреллинги, и это событие развенчало нашу уверенность в том, что Винланд необитаем.
Я стояла среди дюн вместе с Карлсефни и Снорри, мы осматривали большой дубовый ствол, который накануне притащили из леса. Я оставила спящего Снорри в корзине. Ему уже исполнился год, и он был очень подвижен. Он научился ходить, но ползал ещё быстрее, и мне казалось, что я провожу всё свободное время, стараясь оградить его от опасностей. Но он по-прежнему засыпал после обеда. В тот памятный день несколько человек работали на берегу, а остальные — в хижинах. Раннее утро, трава ещё серебрилась росой. Море было спокойным, волны мягко накатывали на берег.
Раздался шум, который заставил меня поднять взгляд. Странный шум — какое-то дребезжание, которое я не могу описать, напоминающее бормотание тетерева, как если бы множество птиц собрались в стаю, или звук камушков, которые просеивают сквозь сито, но нет, совсем не то. Более громкие звуки, слишком необычные. Я огляделась по сторонам и остановила взгляд на море.
Я увидела лодки. Не похожие на наши. Меньше. Уже. Позже я разглядела, что они из шкур, натянутых на деревянный каркас. В лодках сидели люди. Почему я поняла, что это лодки, а не какие-либо животные? Люди сидели лицами к нам, держа в руках вёсла, причём гребли они наоборот, непривычным для нас способом, без уключин. Смуглые, совсем не похожие на людей. В каждой лодке стоял один человек, который раскручивал над головой что-то напоминающее цеп, вызывая тот необычный шум. Всего было девять лодок. Я вспомнила о сыне и вцепилась в Карлсефни обеими руками.
