Никто не говорит ни слова. Нельзя.

Тихое касание. Едва уловимое. Легкое. Его дыхание на коже. Пальцы пробегают по бедру. Касаются щеки, легонько гладят живот, вызывая острую вспышку жара. Кажется, я пытаюсь развести ноги шире, пытаюсь добиться хоть какого-то облегчения… Кожа пылает, выступают капельки пота.

Чужие губы прокладывают дорожку по бедру вверх. Чужие зубы легонько прикусывают кожу, все-таки вырывая долгожданный для нас обоих стон.

Быстрее! Острее! Ярче! Ближе!

Кожа к коже, так, чтобы захлебнуться ощущениями, чтобы в полной мере почувствовать, каково это — любить, жить, отдаваться тому, для кого бьется сердце. Таять от ласк чужих сильных рук, всхлипывать беспомощно, когда он вылизывает шею, намечая место для укуса. Брачной метки.

Но он медлит. Медлит, почему? Доводит до исступления, сводит с ума ласковыми медленными ласками. Пальцами, что дразнят, касаясь груди, что легко танцуют ниже, вырывая крики, всхлипы, отчаянные сладкие звуки нашего наслаждения.

Царапая отросшими когтями его спину, вслушиваясь в довольный рык, я дрожу, чувствуя, как он двигается, как дарит мне ни с чем не сравнимое удовольствие, как убыстряется, доводя до грани, до вспышки, до ответного рыка!

Как острые крепкие зубы смыкаются на плече, даря боль и наслаждение, как я, уже готовая сорваться в бездну наслаждения…

Просыпаюсь в собственной постели. Снова вся мокрая, возбужденная, дрожащая от, проклятье его подери, неудовлетворения! И оттого, что рабскую печать на спине ощутимо припекает, заставляя резко подскочить.

Что происходит? Почему она активировалась и чем это грозит?

Я не бросилась бежать сломя голову — не в майке же на голое тело это делать?

Наспех оделась — в удобные штаны и рубашку, которую отыскала в шкафу. И бросилась из комнаты. Печать припекало все ощутимее, заставляя припоминать по бабушке, по маме и по всем прочим хвостатым предкам неугомонного лорда. Удивительно — но в темноте я видела прекрасно. Свет был тусклым, едва заметным — только в огромные окна порой заглядывала серебряная тарелочка луны.

Постоянно казалось, что за мной кто-то наблюдает. Может, так оно и было. Но до самых покоев Лорда — до знакомых плотно закрытых дверей — я никого не встретила.

Да и там было пусто. И заперто.

Вот только стоило мне подойти к двери и коснуться её — та распахнулась.

А я застыла, столкнувшись взглядом с сияющими в лунном свете ледяными светло-голубыми, до дрожи знакомыми глазами зверя. Огромного великолепного волка, наверное, мне по грудь ростом. Белоснежная шерсть зверя встала дыбом, и он тихо и угрожающе рычал.

Пот прошиб? Мурашки разбежались? Да как у меня сердце не разбежалось, тьфу, сбежало — не знаю. Ноги вросли в пол, крик застрял в горле, а пальцы пытались судорожно нащупать несуществующую ручку — дверь беззвучно закрылась и отказывалась открываться снова.

Волк сел поудобнее, продолжая скалиться и провожать меня взглядом. Я застыла, боясь не то, что шевелиться, а даже дышать.

Я ему на один укус. И разума — ни на гран. Не человек, не оборотень. Действительно — зверь. Застыла, прикрывая глаза и чувствуя, как тело сковывает от прохлады — в комнатах гулял ветер. Неужели его не беспокоит нечисть?

Ноги дрожали, пытались предательски подогнуться. Мы играли в гляделки… сколько? Полчаса? Час? Меня здесь вообще кто-нибудь отыщет?

Я почувствовала, как страх уступает место раздражению. Волчара прямо-таки издевался! Лег, вывалил свой язык из пасти и ухмыляется!

Выпрямилась. Оперлась спиной о стену под немигающим взглядом шерстяной версии лорда-Жнеца.

— Что, волчара, просто так девушки к тебе в гости уже не заходят? Правильно, если ты всех так любезно встречаешь — не удивлюсь!

В ответ уши зверя встали торчком, он недовольно зашевелился. Не нравится?

— Нет, чтобы дать присесть, отдохнуть, выспаться! Так ты девушек изводишь? Сына бросил, теперь за секретаря принялся? По-другому я вас, оборотней, представляла. А вы как люди. И папаши из вас ничуть не лучше, мохнатый, что бы там ваши СМИ не вещали, что бы в сети ни говорили.

Тихий, недовольный, рык, как будто он все понимает. Но меня уже понесло, что того Остапа из старых земных поговорок.

— Что у тебя тут вообще творится? На жизнь покушаются, работать не дают, всячески притесняют! Невесты твои обманщицы все — и то извести хотят. Конкурентку в человечке видят. Послали меня на улицу ночью, браслетик потерянный искать, как тебе предлог? Не нравится?

— А мне — продолжила, все больше распаляясь, — нравится, что вы свои обещания не выполняете? Что я никто перед вами? Рабыня без документов, которой нигде не существует? Не знаю, что там за игра идет и на каких уровнях, но тебе, морда мохнатая, сложно понять, как может вымотаться человек! Я не железная! — почти кричала, отступив от стены и наступая на явно опешившего волка.

Не знаю, что со мной произошло. Все, что я так долго копила в себе, не выплескивая наружу, не позволяя себе оказаться слабой и беззащитной… все это вырвалось в обвинениях теперь. Выплеснулось отчаянным криком. Я не плакала. Нет, такая вот дикая, неправильная, громкая истерика.

Ещё бы немного — и я бы ринулась, наверное, на волка с кулаками. Я забыла, где я и кто я на самом деле. Забыла, кто такие оборотни и как они опасны. Да что там — я никогда в жизни до этого не видела их второй ипостаси! Ну, кроме уже случившейся с этим клыкастиком встречи.

Конечно же, я не успела среагировать, когда волк напружинился — и прыгнул. Подбил меня под ноги — и я завалилась на пол, хорошо, хоть на ковер — едва не стукнувшись своим бестолковым затылком.

Меня крепко прижали к полу, воскрешая воспоминания о нашей “приятной” ночи. Волк не пах псиной. Шерсть пахла морозом, льдинками, первым снегом и хвоей. Мощные лапы не давали пошевелиться, огромная туша буквально нависала, лишая спокойствия.

А потом он… смачно лизнул меня. Шершавый горячий язык прошелся по лицу и волосам, заставляя выдохнуть и возмущенно булькнуть. Не сразу я поняла, что метку больше не жжет, я снова перестала её чувствовать. По телу пробежала дрожь. Я обмякла, не представляя, что теперь делать, как вообще смотреть в глаза оборотню, если он вспомнит все, что я наговорила.

— Маленькая пугливая конфетка. Ты была такой смелой совсем недавно…

Теплое дыхание обдало мою щеку, и я вздрогнула, открыв глаза.

Прямо на меня смотрели холодные волчьи глаза на вполне человеческом лице Жнеца. Губы мужчины изогнулись в задумчивой усмешке. Он что… действительно все слышал?

— Зачем же вы тогда притворялись неразумным зверем, милорд? Зачем это представление с меткой?

— Я и был зверем. После твоей химии мой контроль порой пропадает, — хмуро заметил лорд Вайре, не спеша, впрочем, с меня подниматься.

И это было весьма пикантно, поскольку уважаемый лорд был несколько раздет… Слава космосу, хоть трусы на месте!

— Тогда что было с моей меткой? И когда вы её снимете? Не тогда, когда мое неприятное положение выйдет наружу? — голос предательски дрогнул.

И торс, этот треклятый торс с кубиками и идеальным прессом — такой можно закапать слюнями и все мало будет! Как завороженная, а проводила взглядом белую дорожку волос, чувствуя, что сейчас начну неудержимо краснеть — и хорошо, если только глубоко в душе. Маленькая тряпочка отнюдь не скрывала радости волчары от нашего излишне тесного общения. А некоторые его достоинства впечатляли… до гадских мурашек, которые снова, заразы, атаковали, не давая взрослой адекватной женщине прийти в себя!

Да как тут прийти, а? Как, я вас спрашиваю? Тут гора тестостерона, вагон наглости, воз обаяния и… ох, какой же он горячий — во всех смыслах. Серебристые волосы мужчины щекотали мое лицо. Глаза не отпускали, смотря пристально, внимательно, он раздевал одним взглядом. И специально — клянусь хлором — специально, зараза такая дернулся и словно невзначай так потерся о меня… всем телом! Сссс…