Маша окидывает меня довольным взглядом... Она старается быть серьезной, но глаза ее смеются и ликуют от восторга. Она встает, подходит к Вечеру, берет его за руки… Нежно обнимает… Поднимается на цыпочки и дарит ему глубокий бесконечно долгий поцелуй.Тонкие женские руки змеями обвивают его шею. Он осторожно поддерживает ее за талию. Их губы соединяются в вечном экстазе. Несколько минут продолжается эта немая сцена, во время которой у меня все внутри буквально закипает от тихой ярости. А в голове красным знаменем реет один единственный слоган: «ТВОЮ МАТЬ!»… Потом они отстраняются и долго смотрят друг другу в глаза. Улыбаясь каким-то своим мыслям, Маша говорит своему бойфренду:
- Димка… Он действительно крут… Просто нереально! Ты настоящий волшебник. Я очень довольна! Спасибо тебе. А теперь отпусти его… К ней.
- Конечно, милая! Я так счастлив... Удачи, Эрм! Не волнуйся, ты ничего не будешь помнить о нашей встрече, когда вернешься к своей ненаглядной Смерти… И Тени.
- ДА ИДИТЕ ВЫ ОБА В ЖОПУ!!!
Звезды меркнут вокруг меня и гаснут одна за другой. Я проваливаюсь в зеленый туман с радужными кольцами и всполохами разноцветного огня. Как же я вас всех ненавижу!... Люди.
24.
«Здравствуй, Тень! Как там твое «ничего»? Наши дела пока идут весьма неплохо... Утром мы с Эрмитажником наконец-то снялись с якоря и покинули его гостеприимные хоромы. Но как только мы вышли на Невский проспект, с Эрмом случился странный приступ… Он успел сделать лишь пару шагов и тут же упал, как подкошенный! Пульс его почти исчез. Я сделала все возможное, чтобы привести его в чувство. Минут через пять он очнулся. И сказал, что видел странный сон. Но мало что запомнил. Только звездное небо и светящийся зеленый круг. Больше ничего... После этого мы двинулись дальше. И около развалин Казанского собора наскочили на полицейский патруль. В гиперлете, припаркованном у стены, спали вповалку в разных забавных позах несколько служителей закона... Сначала я подумала, что Эрмитажник после приступа совсем страх потерял. Потому что он ухмыльнулся, подошел к полицейским и начал тыкать одного из них стволом в забрало гермошлема и приговаривать: «А ну вставай, салага! Рапортуй по форме: сколько дедушке до дембеля осталось?!» Кто такой салага и что такое дембель я так и не узнала... А ошалевший от такого обращения полицейский подорвался спросонья и чуть не разрядил в Эрма всю обойму из табельного бластера. Но в последний момент в его перекошенном от злобы лице что-то прояснилось... И он заорал что есть мочи: «Твою мать! Это же ты, скотина! Упор лежа! Сто раз упал-отжался!» После этого начались всякие слюнявые обнималки и прижималки. Два здоровых мужика радостно голосили на весь радиоэфир и без конца дубасили друг друга по спине. Эти бледно-розовые иногда ведут себя так странно!
Полицейского звали Мишка-Смайл. Оказалось, что они с Эрмитажником еще сто лет назад учились в одном универе на историков. Потом их забрили в армию и должны были послать на линию фронта в самое мясо. Накануне отлета парней отпустили домой. Попрощаться с родней. А на следующий день родилась сверхновая, и уже некому стало их отправлять. Да и некуда… После этого пути друзей разошлись. На целых сто лет. И вот теперь они сидели на капоте гиперлета обняв друг друга за плечи, вспоминали прежние времена и не могли наговориться. Остальные члены боевой полицейской единицы под кодовым названием «гипербабон» уже давно были разбужены диким ревом радиопередатчиков, которые чуть не закоротило от воплей, сопровождавших встречу старых дружбанов. Переминаясь с ноги на ногу они обступили Эрма и Смайла со всех сторон. Сквозь запотевшие стекла гермошлемов светились их заспанные улыбки.
После того, как страсти немного улеглись, парни вспомнили обо мне. Смайл оценивающим взглядом просканировал мою фигуру с ног до головы, задумчиво передернул затвор лучемета и пробасил: «Слушай, Эрмитажник… Я знаю, ты классный пацан и доверяю тебе, как самому себе. Но убей меня бог, если у этой девушки кожа не отливает небесно-голубым!... Короче говоря, по всем правилам военного положения, которое еще никто не отменял, я обязан задержать вас обоих и сообщить обо этом «куда следует». Что ты на это скажешь?» Эрмитажник воскликнул: «Что скажу?!... Да иди-ка ты на хрен, родной! Ты не сделаешь этого, потому что ты мой кореш. И наше пацанское прошлое не позволит тебе опуститься до роли быдла и стукача!» Смайл усмехнулся: «Ты прав, как всегда! Не стану я вас вязать. И парням своим скажу, чтобы молчали. Но ты хотя бы можешь нас просветить, что за дерьмо ты сейчас разгребаешь на пару с этой очаровательной небесно-голубой девчонкой?» Эрм посмотрел в мою сторону, помолчал… А потом пожал плечами и скормил полицейским ту же самую душераздирающую лапшу, которую я не так давно повесила ему самому на его «суровые пацанские ушки». И мне даже стыдно стало… Веришь-нет, Тень?! Я стояла и стремалась, что обманываю этих несчастных бледно-розовых парнишек. Может быть в душе они и понимали, что моя история - полный гон... Но отмахивались от правды, потому что доверяли своему командиру Смайлу.А он верил Эрму. Такой странный народ эти БОГи! Я здесь всего несколько дней, а уже жалею о многом из того, что нам предстоит совершить… Эти бледно-розовые - просто нереальные сволочи! Они затягивают нас в свой спейс, выворачивают душу наизнанку и каким-то им одним известным способом заставляют их любить... Да они просто нагло переманивают нас на свою сторону! Вот уроды.
Выслушав Эрмитажника парни подумали… И предложили нам свою помощь! Это был уже удар под дых. Да они что, совсем с ума посходили?! У меня же на лбу написано: «СМЕРТЬ БЛЕДНО-РОЗОВЫМ!» Если выберемся из этой заварухи живьем - точно подам в отставку! Ты, Тень, как хочешь… А мне хватило уже по самые помидоры! Ну как можно использовать в столь мерзких целях этих милых веселых небритых парней?! Они роют могилу своей цивилизации с улыбкой на лице. С шутками и прибаутками! С хлебом-солью и паштетом… Придурки конченные! Ненавижу их всех! За то, что они помогают мне убивать себя.
Узнав о наших планах, Смайл начал категорически возражать против спуска в метро. Он сказал, что путь через подземку очень опасен. Лучше уж он сам подбросит нас до Васьки на гипербабоне. А его пацаны пока пошерстят по развалинам ближайшего супермаркета на предмет обнаружения шотландского виски «для опохмела после вчера». По воздуху дорога не займет и двадцати минут, а в обвалившихся подземных туннелях можно проплутать и сутки… Эрмитажник очень обрадовался такому неожиданному подспорью в дороге. Он все время бросал на меня героические взгляды в духе: «пацан сказал - пацан сделал!» и весело подмигивал. А мне что-то было не очень прикольно. Бледно-розовые везли меня навстречу своей собственной гибели. Вот такие, блин, дела.
До Васильевского острова Смайл нас так и не доставил. Уже на подлете к Расстральным колоннам в наш гиперлет угодила ультразвуковая ракета, пущенная каким-то придурком с берега. Да-а… Не любят в этом городе полицию и все, что с ней связано! Пассажирский отсек вместе с нами успешно катапультировался, а останки гипербабона навсегда исчезли в волнах Невы. Пока опускались на парашюте к Расстральным, разъяренные Эрм и Смайл залили всю набережную кубометрами плазмы! Бесстрашный крендель с ракетницей наверное не успел даже подумать: «Говорила мне мама: «Не делай это дело против ветра!».» Спустившись вниз мы нашли его обгоревший скелет. Он сидел прислонившись спиной к парапету. А его удивленные костлявые пальцы тянулись в небо и до последнего сжимали обе пятерни в знаменитой бессмертной композиции глухонемых всех времен и народов под поэтическим названием «fuck off!». Питерская панк-революция пережила все мировые и галактические катаклизмы. И оставила нас без колес… То бишь без крыльев.
Весь дальнейший путь пришлось проделать пешком. На что и был потрачен остаток дня. По пути мы раза три напарывались на засады мародеров… Которые, после общения с нами, становились «мертвыми засадами». Я хоть и не корифей кун-шу, но из бластера в глаз попаду за километр, даже макияж не пострадает. И парни мои оказались такими же: «палец в рот не клади»! Неожиданная потеря средства передвижения сильно их разозлила. Поэтому на своем пешеходном пути в магазин гиперлетов они грустили. Сильно злобствовали… И валили все, что валится.