«Черт побери, Смерть!... Я только что видела такой сон!… Он был настолько странный, что я подорвалась среди ночи и решила его записать, пока ты не успела меня сменить. А приснилось мне вот что… Я в Питере. Но не в этом, а в каком-то другом. Даже не могу объяснить, как такое возможно. Просто он… Другой. И я… В нем. У меня длинные вьющиеся черные волосы. На мне изодранные в клочья джинсы. И какая-то фантастическая темно-красная рубашка до колен. А в руках я держу черную фетровую шляпу. И в ней… Деньги. Этого мира. Бумажные. И монеты. Все вперемешку… Я протягиваю шляпу проходящим мимо людям, и они кидают туда свои бабки. А рядом стоит невысокая девочка в очках. Я знаю, что это моя подружка Булавка. Она играет на блок-флейте. А меня зовут… Кукла… Банш. «Кукла, давай прервемся! Доставай свои палочки смерти!» Я протягиваю ей сигареты. Булавка опускает флейту во внутренний карман джинсовой курточки и щелкает зажигалкой. Мы закуриваем… У моей подруги слабый иммунитет. Она все время простывает... А еще у нее астма! Играть целый день в сыром питерском подземном переходе - для Булавки это медленная смерть. Но лучше уж так сдохнуть, чем на быдловской работе от звонка до звонка каким-нибудь оператором 1С... А здесь она работает уличным музыкантом. А я работаю… Ее «шляпой». Собираю деньги с толпы за приобщение к искусству. В последнее время тяжело стало играть в подземном переходе на Невском. Местная панкотня устроила нечто вроде рэкета для музыкантов. Каждый день, ближе к вечеру, они подтягиваются и собирают с нас долю немалую. Хорошо, если день фартовый… А если нет?... Да никого не колышет чужое горе! Аренду вынь да положь!... Сегодня мы тоже не в шоколаде. И надо бы уже валить с тем, что есть… Пока не началось. Хотя… По ходу дела… Уже началось! Вон они прутся... Здоровые. Накачались на своем баскетболе. Или чем они там раньше занимались?... Как всегда бухие. Эх… Давно надо было валить. Хорошо, мы хоть купюры успели заныкать. А мелочь пускай забирают… Суки. Вот они подходят. «Здорово, Кукла! Зиг хайль, Булавка… Ну как сегодня с капустой?! Говорите: мелочь одна?!... Да не может быть! Выворачивайте карманы, телки… Пусто?! Ну пойдем в подъезд тогда… Уж мы-то знаем, где вы обычно крупняк прячете. Заодно может и еще кой-чего нам предложите… Не хотите идти?! Да вы, телки, совсем охренели!» Пьяные морды с поникшими засаленными ирокезами дышат перегаром прямо в лицо. Я оглядываюсь на Булавку... Ей же нельзя волноваться! Все ее переживания обычно заканчиваются приступом удушья. Вот и сейчас… Она постепенно бледнеет и начинает судорожно хватать губами воздух. Кое-как нашаривает в кармане куртки ингалятор. Пытается вдохнуть из спасительного флакона… Но один из панков метким ударом ноги выбивает его прямо из рук. Флакончик падает на каменный пол перехода и быстро катится, исчезая под ногами проходящей мимо толпы. Моя подруга удивленно смотрит ему вслед… Ее ноги подкашиваются и она начинает медленно оседать на мраморные плиты. А я складываю ладони вместе, сплетаю пальцы в замок, разбегаюсь и со всей мочи бью эту мразь, которая лишила Булавку последнего шанса на жизнь… Я попадаю ублюдку прямо в середину жирной веснушчатой хари. Пальцами чувствую, как ломаются хрупкие носовые косточки. Кровь брызгами разлетается во все стороны. Так тебе и надо, мразь!… Получи, скотина!… Смотри, не подавись. А у меня еще есть. На всех вас хватит… Твари! Меня сбивают с ног. И начинают тупо и методично пинать. А потом… Они достают ножи. Ну слава тебе, господи! Спасибо, что хоть не стволы. И так же тупо, как раньше пинали… Они начинают меня… Резать! Окровавленные лезвия поднимаются… Зависают надо мной… И падают вниз. Медленно и плавно входят в меня. Из открытых ран по всему телу хлещет кровь. А я… Как будто разделяюсь надвое! Часть меня бьется под ударами ножей. А другая часть… Стоит рядом с моими палачами. Среди них. И смотрит на меня!… Я смотрю на свое окровавленное тело. Заношу над ним руку с ножом… И опускаю вниз! Вонзаюсь вместе с лезвием в собственную плоть!... И просыпаюсь.» 

      Вечер достал меня даже во сне. Я закрыл глаза, только приготовился вздремнуть и тут… Здрасте! Добрый Вечер!... Вспышка света! И снова я стою под черным звездным куполом, а у ног моих загадочно пульсирует зеленый круг... Плохо то, что в его мире я помню все события собственной жизни, а возвращаясь к себе - напрочь забываю и о Вечере, и о его садо-мазохической подружке, и вообще обо всем, кроме звездного неба и зеленого круга. Может если бы я знал о том, что меня ждет и кто на самом деле моя небесно-голубая спутница, я бы смог изменить расклад в пользу БОГов. Но Дмитрий Вечер позаботился о моей тотальной амнезии. Поэтому оставалось лишь расслабиться и получать удовольствие. Ведь довольно глючно общаться с собственным создателем тет-а-тет. Независимо от того, какую судьбу он тебе уготовил. По крайней мере Вечер честен со мной. А это ведь уже немало… Он встречает меня крепким рукопожатием.

      - Салют, Эрм! Рад тебя снова видеть в добром здравии!

       Ну что ж… Взаимно… Как ни странно! И спустя некоторое время мы уже сидим на краю его мира вечной ночи, свесив ноги в мерцающую звездную пропасть, и затягиваемся по очереди из моей волшебной трубочки. А стен здесь действительно… Нет.

      Оказалось, что Вечера хлебом не корми - дай только вспомнить какой-нибудь случай из бурной юности. Вот и сейчас, изрядно вдохнув целебного дыма, он пускается в подробные рюминисценции:

      - Были у меня в той, «другой» жизни два хороших питерских друга. Костыль и Паштет. Сам я тогда играл на гитаре в группе «Шлюхи Преисподней» и познакомился с этой неразлучной парочкой на одном из многочисленных беспонтовых клубных фестов. Я стоял в гримерке и ждал, когда моих «Шлюх» объявят на выход. И тут подруливают ко мне два изрядно подпитых чела. Один толстый, другой тонкий. У обоих в руках по стакану портвейна. Они достают третий, наливают мне, чокаются. Я делаю вид, что пью. Зачем им знать о том, что я уже пять лет, как завязал?

      Толстый пацанчик смотрит на меня почтительно и говорит, обращаясь к другу:

      - Прикинь, Костыль… У меня в школе кореш был, такой прожженый лысый гопник. Он слушал метал и мечтал отрастить длинные волосы, и играть в группе на чо-о-орной гитаре! И чтоб клюшка была обязательно вверх.

      А я тогда носил хайр до пояса и играл на черном Джексоне. И гриф моей гитары как раз попирал клювом небеса! Худой крендель добил свой портвейн, оглядел меня с ног до головы и пробасил:

      - Ну вот… Мечта сбылась!... Только не у него.

      Вот так я познакомился с ритм-секцией далеко не самой хреновой питерской группы «Задний Космос». Толстяка звали Паштет, он был ударником. А худощавый жилистый блондинчик терзал басуху и откликался на прозвище Костыль. Мы как-то сразу нашли общий язык… К тому времени я уже несколько лет не пил. Посадил себе печень, как назло... Почему назло? Да потому, что сдохла она у меня еще в Сибири! Но я все равно принимал участие в питерских пьянках моих друзей, как трезвый наблюдатель. И даже так было прикольно... Паша и Костя - так их звали по нормалу. Время от времени они приглашали меня «поприсутствовать» на своих алк-н-ролльных загулах. А я никогда не отказывался, потому что считал их клевыми людьми.

     Однажды мне позвонил Костыль... Сказал, что у него хата свободна и мы с Пахой можем подъезжать бухать. Я позвонил Паштету - он был не против. Договорились встретиться втроем в девять вечера у метро, рядом с которым жил Костыль. Я конечно опоздал на полчаса... Зато Паштет опоздал на час! Но Костыль с героическим упорством, достойным лучшего применения, дождался нас обоих. В десять часов мы застрелковались и пошли за бухлом. В супермаркет... Костя предупредил, что ему завтра на работу с утра. Так что: «Возьмем пузырь бренди и на сегодня все!» Паштет согласился... А я сказал: «Берите два! По-любому же не хватит... Потом опять станете шампанским догоняться.» А они мне: «Да нее... Мы цивильные люди. Одна бутылка на двоих - в самый раз!» Ну ладно... А в Питере тогда был закон: «После 23.00 - бухло крепче пятнадцати градусов продавать нельзя!»