Зато причину знали в народе: храм построен на костях. Дело в том, что новый каменный храм частично занял территорию бывшего кладбища и потревожил прах невинно убиенных жертв Тайной канцелярии. Утверждали даже, что во время строительства нашли остатки костей заключенного с кандалами. Среди жителей слободы пошел ропот, мол, «не будет у храма долгого века». По большому счету так и получилось.

Как бы там ни было, реставрацию поручили архитектору Р. Бернгарду. Он предложил свою собственную, к тому времени еще непроверенную конструкцию. Сумму на восстановление пожертвовал владелец ситценабивной фабрики купец Василий Леонтьев (уже упоминалось, что его внук в ХХ веке станет лауреатом Нобелевской премии по экономике), а также другие купцы, окормлявшиеся в церкви. Реставрация, как это часто водится, заняла в несколько раз больше времени, чем строительство самого храма, и была закончена лишь в 1870 году. Самый сложный момент архитектору пришлось пережить при снятии страхующих купол лесов. В случае неудачи Бернгард, отказавшийся покинуть помещение храма, рисковал быть заживо погребенным. Но все прошло удачно, и окончательно церковь Преображения Господня была восстановлена и освящена в июне 1874 года. За работу архитектор Р.Б. Бернгард удостоился ордена Св. князя Владимира III степени; Совет Академии наук присвоил ему звание профессора.

Лишь после окончания строительства каменного Колтовского Спаса, деревянную церковь, имевшую возраст 113 лет, разобрали. На возвышенности, сохранившейся на месте бывшей церкви, установили деревянный поклонный крест.

Открытый для прихожан новый каменный храм очень эффектно выглядел на фоне деревянных особняков и огородов Колтовской слободы: пять луковичных глав, четырехъярусная колокольня высотой 38 метров, ярко-голубая окраска купола… Если добавить к тому, что в отделке интерьеров использовался красный гранит, а пол был выложен мозаикой, картина станет полной.

Конечно, храм по-прежнему подвергался опасности наводнений, но уже не в такой степени, как прежде. Дело в том, что сразу за церковью, ближе к Малой Невке, разрастался завод, принадлежавший сначала купцу Сиверсу, затем изобретателю первого русского автомобиля Е. Яковлеву, а потом акционерному обществу «Вулкан». Во время строительства корпусов все низины и пруды были засыпаны, и берег Малой Невки стал неприступным для ординарных наводнений. Правда, окружающие церковь предприятия нещадно дымили своими трубами, отравляя воздух, но священники относились к этому со смирением.

По тому, как быстро рядом с пятикупольным храмом вместо покосившихся изб появлялись новые строения причта церковного, можно было судить о растущем благосостоянии всей «страны Колтовской». В 1895 году построили двухэтажный деревянный дом причта, в 1896 году рядом с ним возник еще более массивный особняк. В последующие годы, судя по имеющемуся в ЦГИА делу церкви, всю территорию вокруг храма застроили и облагородили. И неудивительно: Колтовская слобода из страны отставных чиновников к концу XIX века превращалась в промышленную окраину Петербурга. Купцы и промышленники этих мест «разжирели» и не скупились на пожертвования. Старостой церкви в это время состоял (с 1868 по 1874 годы) богатый фабрикант Василий Леонтьев, чей дом располагался по соседству с храмом. Рядом на Колтовской набережной на берегу Малой Невки жил академик архитектуры Михаил Львов, он также участвовал в проектах по усовершенствованию церкви и ее территории.

Священники Колтовского Спаса освящают закладку здания фабрики Керстен. 1895 год

Духовенство принимало участие в освящении всех новых построек в округе, коих было немало. Так, 30 октября 1901 года священники Спаса Колтовского проводили богослужение по случаю открытия на Петровском острове Убежища для престарелых актеров, известного ныне как Дом ветеранов сцены. Кроме священнослужителей, на торжествах присутствовало все городское начальство и весь цвет артистической богемы. Освящало духовенство и закладку новых корпусов ткацкой фабрики Керстена на Большой Спасской улице.

Но Колтовскому Спасу был отмерен недолгий век. После революции в 1930 году церковь закрыли, некоторое время использовали в качестве клуба одного из заводов, а вскоре и вовсе взорвали, построив на ее месте школу. Пожалуй, с этих пор слово «Колтовские» применительно к местности все реже и реже употреблялось в обиходе. И не только потому, что переименовали улицы Колтовские (Средняя Колтовская, к примеру, сохраняет свое название и по сию пору), а потому что местность лишилась своего Спаса, своей доминанты, своей притягательной силы.

Когда в начале 1990-х годов пошла волна переименования улиц, казалось, что и Большую Спасскую вернут на карты города вместо улицы Красного Курсанта. Но потом подумалось: а зачем? Колтовского Спаса больше нет, восстанавливать его не собираются, а курсанты, пусть уже и не «красные», есть! Так путь и называется улица в их честь!

Если устье Ждановки в начале ХХ века превращалось в промышленную окраину города, то пространство вокруг Большого и Малого проспектов в это же время обстраивалось доходными домами, архитектуру которых не раз высмеивали современники, но обожествляем мы, их потомки.

Так в «Петербургской летописи» Ф.М. Достоевский назвал петербургскую архитектуру «бесхарактерной», приведя довольно распространенное мнение о ней, опубликованное в некоей статье. В этой статье говорилось, «что нет ничего бесхарактерней петербургской архитектуры; что нет в ней ничего особенно поражающего, ничего национального и что весь город – одна смешная карикатура некоторых европейских столиц; что, наконец, Петербург, хотя бы в одном, архитектурном, представляет такую странную смесь. Греческая архитектура, римская архитектура, готическая архитектура, архитектура rococo, новейшая итальянская архитектура, наша православная архитектура – все это говорит путешественник, сшито и скомкано в самом забавном виде…»

Не правда ли, забавно читать эти критические строки в наше время торжества безликой бетонно-стеклянной архитектуры! Однако они отражают суть – подражательность петербургской архитектуры. И до Достоевского, и вслед за ним сей факт отмечали многие, однако осознание, что именно это и есть истинный петербургский стиль, придет позже… По-настоящему, пожалуй, только в конце ХХ века, когда начнется война за каждый сносимый старый дом.

Нам уже не режет глаза самая невозможная смесь классицизма, модерна и эклектики (с конструктивизмом в придачу), и потому казавшееся несочетаемым Ф. Достоевскому, Г. Лукомскому, В. Курбатову вполне мило нынешним обитателям Петербурга. И если в начале ХХ века горожане сожалели об утрате «деревянного Петербурга», а мы бьемся за каждый подготовленный к сносу доходный дом, то вполне можно предположить, что лет где-то через семьдесят общественность будет отчаянно защищать стеклянно-бетонные творенья начала XXI века. Если они, конечно, достоят до того времени.

К тому, что написано о петербургской архитектуре и доходных домах Петербургской стороны, едва ли можно добавить что-то новое. Отметим лишь улицы и здания, с которыми субъективно связаны наиболее значимые и интересные события. Начать, следует, видимо, с улиц, прилегающих к Тучкову мосту и по достоинству пока неоцененных в краеведческой литературе: Ждановской набережной и ее продолжения – Ждановской улицы.

Окружающие улочки и переулки полностью подпадают под определение «бесхарактерной архитектуры», являя собой жгучую смесь архитектурных стилей, а вот Ждановскую улицу и набережную в бесхарактерности не обвинишь. Значительная часть зданий здесь выполнена в духе классицизма и неоклассицизма (сталинского ампира) и отличается архитектурно-стилистическим единством.

А ведь менее ста лет назад Ждановская была тихой и провинциальной. Такой увидел ее в 1920-х годах Н.П. Анциферов: «Тянутся длинные заборы, теперь значительно разрушенные… Заборы прерываются деревянными домами с одной стороны, а с другой – казенными унылыми строениями; вдали можно разглядеть фабричные трубы. Так было здесь и в те времена, когда захаживал сюда Достоевский, чтобы посетить родных, проживавших на Большом проспекте».