Пустырь на Леонтьевском мысу. Август 2003 года

Через десять минут я был на пустыре. На поляне размером с футбольное поле было тихо; вокруг густая трава, крики чаек и березы, как стражи этого сохранившегося неведомо каким образом первозданного покоя. Слева вдоль захламленных берегов несла свои воды Ждановка, справа – Малая Невка, образуя стрелку, называемую Леонтьевским мысом. Кое-где в траве виднелись фундаменты зданий – построек неизвестных лет, а сквозь листву проглядывали причалы на Малой Невке.

Иногда по раскисшей от грязи дороге проезжал на свалку мусоровоз. Казалось, это место оставалось столь же диким, как при покупке участка земли братьями Леонтьевыми в XIX веке. Будь моя воля, я бы как музей оставлял такие дикие островки на территории города, не благоустраивал бы их, не позволял застраивать, дабы все видели и знали не только парадное прошлое своего города, но и обыденное и захолустное…

– А ведь в начале ХХ века здесь был парк завода «Бавария», – подумал я, – с клумбами и цветами, еще раньше дача барона Котенкампфа, может быть, что-то осталось от тех времен?

Побродив по пустырю, я обнаружил лишь остатки каких-то фундаментов, да наткнулся на самодельную печку, сварганенную из битых кирпичей – очаг местных бомжей. Вдали за забором слышался какой-то стук. Подойдя, я увидел двух потрепанного вида мужчин, судя по всему, именно бомжей, копавшихся в куче строительного мусора. Рядом лежала сегодняшняя их добыча: несколько мотков медной проволоки, утащенной с завода, и алюминиевые листы. Увидев меня с фотоаппаратом, один из мужчин спросил:

– Вы фотокорреспондент?

– Да, – соврал я, – интересуюсь историей «Вулкана».

– Кончилась история завода, – заговорил более пожилой и внешне более интеллигентный мужчина, – корпуса ломают, остались несколько зданий с арендаторами. Я сам здесь раньше работал инженером.

Мужчина мало напоминал инженера, но, по уверенному тону чувствовалось, что на «Вулкане» он действительно работал.

– Снаряды и пушки здесь начали клепать еще до революции, – продолжал он, – в советское время продолжили, хотя делали вид, что делают оборудование для кухонь, а сейчас в корпусах, тех, что еще не снесены, частные конторки мебель собирают. Но, кажется, и им конец.

– Зато какой вид на залив будет из окон жилья, построенного на этом месте, – возразил я с тем, чтобы внести в разговор элемент полемики.

– Элитное жилье на свалке?

– А что свалка? – вступил в разговор другой бомж, – перегниет. Здесь когда-то кладбище существовало при Тайной канцелярии. И ничего. Построили завод, а теперь вот жилье построят. Кладбище, свалка, элитное жилье. Нормально!

Такие хибары сохранялись в устье Ждановки до начала XXI века

Бомжи стали оживленно спорить между собой, было ли здесь кладбище или нет, а я, отойдя в сторону, стал дощелкивать оставшиеся кадры. Вскоре бомжам спорить надоело, и они, прихватив добычу, направились к ближайшему пункту приема цветного лома. По-видимому, вечером на этом пустыре у самодельного очага будет пир.

А мне не составило труда перемахнуть через забор на захламленную территорию завода, который фактически не работал с конца перестройки. Впрочем, забор – это громко сказано: оставались лишь его дырявые, перепутанные колючей проволокой остатки – верная примета многочисленных, некогда процветавших, а нынче заброшенных режимных предприятий. Корпуса усиленно ломали, однако, в вечерний час ни рабочих, ни машин не было. Где-то возле проходной обитала охрана, не обратившая на меня никакого внимания.

«Вулкан» уже ломают… Август 2003 года

Оглядевшись, я не мог отделаться от мысли, что территория «Вулкана» напоминает городские кварталы после бомбежки: перевернутые станки, сорванная со стен проводка, перемешанная с осыпавшейся штукатуркой конструкторская документация. А среди этого хлама и мусора – величественная водонапорная башня, уже причисленная КГИОП к памятникам архитектуры.

Не знаю почему, но в дни моего детства она казалась мне самым ярким символом нашего района. И вот спустя много лет я вошел в эту вожделенную башню. Когда-то это была водонапорная башня, однако надобность в подобном способе подачи воды отпала, и на ее этажах расположились производственные помещения. Как и на всей территории завода, здесь был полный хаос, но, кажется, специально ничего не ломали, лишь только демонтировали оборудование.

Я поднялся по лестнице. На втором этаже среди сломанных вольтметров на верстаке лежала тетрадка. «Рабочая тетрадь мастера участка Васильева Н.П.» – было написано на первой странице. Далее шли всевозможные рабочие заметки, относящиеся к 1966 году: пятого октября получили и проверили новый самописец с завода «Львовприбор»; шестого – запустили станок по намотке трансформаторов; а спустя неделю оформили на него рекламацию…

Записи делались чрезвычайно аккуратным почерком, и сначала меня удивило, что они велись чернильной ручкой, но потом я вспомнил – в 1966 году шариковые ручки еще были в новинку. Держа в руках эту тетрадку, я осознавал, почему у знатоков так ценится антиквариат: старые вещи словно бы переносят тебя в то время, когда они создавались, вызывая в душе цепь ассоциаций и воспоминаний. Вот и я отчетливо вспомнил дымящуюся трубу завода, кольцо трамвая у его проходной и битком набитые вагоны по утрам и вечерам. Советская индустриализация и нынешняя деиндустриализация были перед моими глазами: индустриализация в аккуратно заполненной тетрадке мастера Васильева, а деиндустриализация – в корпусах завода с выбитыми стеклами и демонтированным оборудованием.

Колтовская слобода на протяжении последних ста лет стремительно теряла свои символы. Взорвали Колтовской Спас, исчез увеселительный сад завода «Бавария» на стрелке Леонтьевского мыса, снесли завод «Вулкан»; башня завода как памятник архитектуры сохранилась, но закрыта высотными новостройками. Однако один дом, являющийся вне всякого сомнения знаковым для Колтовской слободы, и по сию пору стоит на наб. Адмирала Лазарева, 10. Многочисленные перестройки внутри участка, принадлежавшего последовательно пяти владельцам, не затронули самого дома (лишь в 1907 г. сделали новую каменную лестницу), благодаря чему он сохранился в первоначальном виде постройки 1810-х годов.

Вообще дом с мезонином типичен для архитектуры начала XIX века, нам же среди наступающих со всех сторон бетонно-стеклянных новостроек он кажется удивительно гармоничным. Стройный четырехколонный портик коринфского ордера, завершенный треугольным фронтоном; лепной фриз, нарядные детали. Подобные особняки без всякого сожаления сносили в начале ХХ века, выстраивая на их месте доходные дома, но дом Глуховского выжил.

Ничем, кажется, не заслужил генерал-лейтенант Александр Иванович Глуховский того, чтобы дом был назван его именем. Он не являлся ни первым, ни последним владельцем участка по Колтовской наб., 10; не производил здесь никаких перестроек, более того, едва ли сам часто наведывался сюда. Жил он, в основном, если верить справочным данным, на Невском пр., 1, в собственном доме. Однако имя Глуховского было известно всему Петербургу благодаря общественной деятельности в должности гласного Городской думы и гласного Земского собрания, поэтому дом и приобрел имя своего знаменитого хозяина, хотя уже с 1907 года участок принадлежал расположившемуся по соседству Железопрокатному и проволочному заводу.

Дом Глуховского. Фото начала XX века