— А что ты хотела, — Николь сдула прядь волос со лба. — Это не те сведения, чтобы лежать на виду. Здесь всё прикрыто.

Не успела она это произнести, как перед глазами возникла картинка: Стеф с довольным видом поднимает лицо от книги.

— И скоро ты что-то найдёшь, — неуверенно произнесла она. — Я это вижу.

— Ты опять, — строго произнесла Стеф. — Я же просила пока этого не делать.

— А я ничего и не делала. Мы только поговорили про это, и оно раз — и выскочило, — было видно, что Николь сама растеряна.

— Ладно, рассказывай, что ты видела?

— Ты радуешься чему-то, а перед тобой лежит книга.

— Что за книга?

— Я не разобрала. Но она большая с желтоватыми листами. И они были какие-то… обгоревшие, что ли. А вокруг какое-то сумрачное помещение, больше похоже на какой-то шатёр или стены были чем-то завешаны

— Шатёр? Странно, — Стеф поставила последнюю тарелку на полку. — Ты закончила?

Николь кивнула и, подхватив с пола тряпку, выскочила из комнаты. Когда она вернулась, на столе уже стояла тарелка с пирожками, а в чашки был налит душистый чай. Стеф на кухне не было.

Николь взяла пирожок и осторожно поднесла его к носу. Пахло прилично, никаких неприятных ощущений не было.

— Не бойся, — раздался у неё за спиной голос подруги, — пирожки с яблоками и корицей.

— Да я, в общем-то, не боюсь. Просто новый запах. И он на меня не действует.

— А как ты вообще? Целый день была на людях. Как ощущения? — Стеф внимательно смотрела на нее.

— Абсолютно нормально. Да ты же сама видела — всё хорошо, я держусь. Если бы не ощущения в горле, так вообще всё было бы как раньше. Но и они стали какие-то не такие. Ты заметила, даже когда мы обедали, я уже легче проглатывала. А печень мне вообще понравилась.

Стеф улыбнулась при воспоминании о том, с каким азартом Николь расправилась с говяжьей печенью. Она специально попросила запечь её большим куском на гриле. Когда Николь раздирала печень зубами, по её рукам и подбородку тёк розоватый сок. Она на это не обращала внимания, увлечённая едой, но запах полусырой печени её волновал. Стеф поняла это по тому, как у той трепетали ноздри. Зрелище было ещё то: Николь дала полную волю своим разыгравшимся инстинктам.

Хорошо, что в это время посетителей в кафе было мало, и они смогли устроиться на улице в беседке, подальше от лишних глаз.

— Ты всё-таки ещё тот кадр, — улыбнулась Стеф. — Каждый раз меня удивляешь. Никак тебя не раскусить.

— А вот кусать меня не надо. Съешь лучше пирожок и расскажи, что было дальше, — Николь демонстративно откусила кусок от пирожка и, усиленно жуя, смотрела на подругу. — Ты так интересно рассказываешь, как будто я книгу читаю, с подробностями и в красках.

— Когда-то я действительно всё записывала, вела дневник. Но потом решила от него избавиться. Мало ли что, вдруг попадёт в чужие руки. Но я помню все записи, память у меня фотографическая. Вот сейчас тебе рассказываю, а ощущения, как будто это было вчера, — проговорила Стеф, молча глядя вдаль.

Через некоторое время к нам пришёл ещё один мужчина, такой же красивый и бледнолицый, как Омар.

— Здравствуйте, — произнёс он на безупречном английском, который так легко выдаёт иностранца. — Меня зовут Селим.

— Ну, наконец-то, — обрадовалась я, — хоть кто-то говорит по-английски. Где я? И кто эти люди? И что со мной произошло?

— Присядьте, я вам всё расскажу.

Мы уселись на коврик в углу комнаты.

— С вами произошёл несчастный случай. Вас нашёл Омар, сын Мали, — он указал рукой на мужчину. Тот в ответ прижал руку к груди и слегка поклонился.

— Вы упали со скалы в Цветном каньоне и закатились в расщелину. Вас искали, но у нас быстро темнеет, и поиски прекратили до утра. Вы потеряли много крови и повредили позвоночник. Омар принёс вас в дом к Мали, и она вас вылечила.

Я внимательно слушала его. Травма позвоночника, потеря крови…

— А какое сегодня число? — спросила я его.

— Прошло четыре дня, как вы в доме у Мали.

— Сколько? — не поверила я.

— Четыре дня, — повторил он и замолчал. В комнате стало очень тихо.

— Как четыре дня? — моему удивлению не было предела. — А как же повреждённый позвоночник? Вы что, волшебники?

— Нет, не волшебники, но сейчас вы абсолютно здоровы.

У меня с языка был готов сорваться вопрос, но Селим его предугадал.

— Вы стали другой. Совсем другой. Вы теперь такая же, как Мали, Омар, и я, и ещё много других. Мы выглядим как обычные люди, но ведём другой образ жизни. Мы не едим, не пьём, не спим. Мы не болеем и… не умираем.

Вот тогда я реально испугалась. Меня начало колотить мелкой дрожью.

— Кто вы? — почти шёпотом спросила я.

— Мы — вампы, но люди называют нас вампирами. И вы теперь — одна из нас.

Я не могу передать тебе своё состояние, когда я это услышала. Меня заколотило ещё сильнее. Я истерически зарыдала, но из моих глаз не пролилось ни капли слёз. Потом я начала хохотать, бить по ковру руками, а через некоторое время вскочила с места и в истерике принялась метаться по комнате. Мали пыталась несколько раз подойти ко мне, но я видела, как Селим, каждый раз, жестом её останавливал.

Наконец я успокоилась, и в горле у меня опять всё зажгло. Я начала усиленно сглатывать слюну. Мали принесла мне миску с жидкостью. Я жадно её выпила и вопросительно посмотрела на Селима.

— Я живу рядом, в соседнем доме, — произнёс он. — Здесь никто не говорит по- английски, кроме меня. Поэтому, пока вы будете проходить обучение, я буду вашим переводчиком.

— Обучение? — я опять ничего не могла понять. — Какое обучение?

— Ну, не можете же вы в таком состоянии и в таком виде вернуться в свой мир?

— А что со мной не так?

— Сейчас увидите. И давай перейдем на «ты».

Он что-то сказал Мали. Она вышла из комнаты и, вернувшись, протянула мне зеркало.

Я поднялась и, с опаской взглянув в него, невольно вскрикнула. На меня смотрело чужое, но прекрасное бледное лицо. На его фоне ярким контрастом выделялись знакомые глаза с ярко-красными радужками.

— Это я? — невольно вырвалось у меня.

— Да, это ты, — утвердительно произнес Селим.

— Ия теперь всегда буду такая? — задала я вопрос, хотя уже прекрасно знала ответ.

— Всегда.

Меня как будто окатили холодной водой. Я стояла, безвольно опустив руки, и никак не могла поверить в происходящее. Селим, взяв меня за руки, усадил на коврик и сел рядом.

— Пойми, это не болезнь, которую можно вылечить. Это теперь твоя сущность, и тебе придётся либо её принять, либо… Мне не хотелось бы с тобой об этом говорить.

Он опять замолчал. Я, закрыв глаза, пыталась хоть как-то осознать происходящее.

— Мы не создаём себе подобных без нужды, — продолжил Селим. — Мали хорошая знахарка, она пыталась вернуть тебя к жизни, но всё было бесполезно. Ты умирала. Даже если бы ей это удалось, ты осталась бы глубоким инвалидом, навсегда прикованным к постели. Поэтому, когда она увидела, что ничего не получается и ты умираешь, ей пришлось обратить тебя. Так что теперь она твоя вторая мать.

Он опять что-то сказал Мали. Она в ответ улыбнулась и, приложив руку к груди, слегка поклонилась.

— Мне пора идти, — поднимаясь, произнёс Селим, — Постарайся хоть немного выучить язык. Тебе это пригодится.

— А сколько мне нужно здесь находиться? — я никак не могла поверить в происходящее. — Меня ведь будут искать. Да, меня уже ищут. Родители никогда не смирятся с моей пропажей.

— Я всё улажу, не в первый раз. Мы очень далеко в глубине страны. Сюда туристы не заходят, да и власти тоже. Так что месяц у нас есть. Тебе нужно научиться жить по-новому. Ты ведь планируешь жить среди обычных людей?

Я согласно кивнула.

— А люди так сладко пахнут. Ты сейчас даже представить себе этого не можешь. Пока не можешь.

После этих слов его глаза затуманились. Он сделал глубокий вдох, и его тело напряглось, как — будто готовился для прыжка. Я с изумлением смотрела на изменения, происходящие в нём. Длилось это недолго. Через мгновение он снова был тот же Селим.