Для всех, похоже, кроме, одного человека по имени Анри Дюваль.

Элан заметил, что сенатор наблюдает за ним, застыв в выжидательной позе. Лицо Шерон омрачилось тенью встревоженной озабоченности.

— Сенатор Деверо, — начал Элан, — если я возьмусь за это дело — в случае, если этот человек на судне пожелает, чтобы я представлял его интересы, — он сам будет моим клиентом. Правильно?

— Думаю, что можно сформулировать и так.

— Иными словами, ответ утвердительный.

Сенатор расхохотался, откинув голову.

— А вы мне начинаете нравиться, мальчик мой. Пожалуйста, продолжайте.

— И хотя за этим делом будете стоять вы, сенатор, — заявил Элан, тщательно выбирая слова, — любые действия, предпринимаемые от имени моего клиента, будут определяться единственно моим клиентом и мною без консультаций с какой-либо третьей стороной.

Старик испытующе оглядел Элана.

— Не считаете ли вы, что тот, кто платит музыканту…

— Нет, сэр, не в данном случае. Я считаю необходимым делать так, как лучше для моего клиента, а не то, что кажется выгодным с политической точки зрения.

Улыбка исчезла с лица сенатора, в голосе его зазвучал явный холодок.

— Я мог бы напомнить, что вам предоставляется возможность, за которую ухватились бы многие начинающие адвокаты.

Элан поднялся.

— Тогда я посоветую вам заглянуть в справочник по профессиям, сэр, — он обернулся к Шерон. — Прости, если подвел тебя.

— Минутку! — окликнул его сенатор. Он тоже встал и уставился в глаза Элану. Голос его гремел на басовых нотах. — Должен сказать вам, мальчик мой, что я считаю вас весьма нетерпеливым, дерзким и неблагодарным… Я принимаю ваши условия!

Они скрепили соглашение рукопожатием, после чего Элан отклонил приглашение сенатора остаться на ленч.

— Мне лучше бы попасть на судно уже сегодня, — объяснил он. — Может статься, что у нас будет не так много времени до отплытия.

Шерон проводила его до двери. Надевая пальто, он ощущал ее близость, запах ее духов.

Слегка смущенно и неловко он проговорил:

— Приятно было повидаться, Шерон.

Она ответила улыбкой:

— Мне тоже, — на какое-то мгновение вновь появилась и тут же исчезла эта ее очаровательная улыбка. — Даже если тебе не нужно отчитываться перед дедом, обязательно приходи навестить нас.

— Никак не могу понять, — радостно признался Элан, — почему я столько времени этого не делал.

После прошедшего накануне ночью дождя в порту остались огромные лужи, и Элан Мэйтлэнд осторожно обходил их, время от времени поглядывая на силуэты судов, мрачно темневших на фоне серого низкого неба. Однорукий сторож с дворнягой — единственный человек, встретившийся ему в безмолвном и безлюдном доке — показал ему дорогу, и теперь, разбирая названия на отшвартованных судах, он определил, что “Вастервик” стоял вторым от начала.

Единственным признаком жизни на судне была тонкая струйка дыма, которую тут же разгонял ветер, едва она успевала подняться. Вокруг “Вастервика” раздавались приглушенные, едва слышные звуки: плеск воды и поскрипывание дерева где-то внизу, сверху доносился тоскливый плач мечущихся чаек. “Голос порта — это голос одиночества”, — подумал Элан. Сколько же портов говорило этим голосом с человеком, на встречу с которым он шел!

Он также раздумывал над тем, что же за личностью окажется этот заяц Анри Дюваль. Газеты, спору нет, описывали его с симпатией и сочувствием, но газеты так часто далеки от истины в своих публикациях. Более чем вероятно, пришло в голову Элану, что человек этот — наихудшего сорта океанский бродяга, который никому не нужен — и по веским причинам.

Он добрался до металлического трапа и стал взбираться по нему на борт судна. К тому времени, когда он вскарабкался на верхнюю перекладину, его ладони были сплошь перемазаны ржавчиной.

Проход на палубу перегораживала цепь, с которой свисал кусок фанеры. Грубо намалеванная на нем надпись предупреждала:

Элан снял цепь с крючка и ступил на палубу. Не успел он сделать нескольких шагов к металлической двери, как его остановил резкий голос:

— Табличку видели? Хватит с нас репортеров! Элан обернулся. По палубе к нему спешил высокий худой человек лет тридцати — сорока. Помятый коричневый костюм, на лице заметная щетина. Его акцент — невнятное, мягкое “р” — выдавал скандинава.

— А я не репортер, — возразил Элан. — Мне нужен капитан.

— Капитан занят. Я третий помощник. — Высокий закашлялся, прочистил горло и метко сплюнул через борт.

— Крепко же вы простыли, — заметил Элан.

— А! Вся эта ваша страна — одна сырость и холод. У нас дома, в Швеции, тоже холодно, но воздух-то, воздух сухой. Зачем вам капитан?

— Я адвокат, — отрекомендовался Элан. — Пришел выяснить, не смогу ли чем помочь вашему зайцу, Анри Дювалю.

— Дюваль! Дюваль! Всем вдруг нужен Дюваль. Он становится у нас здесь самой важной фигурой. Ну, вам ему не помочь. Мы — как это сказать? — влипли. Он останется с нами, пока судно не затонет. — Высокий язвительно усмехнулся. — Оглянитесь вокруг, ждать уже недолго.

Элан посмотрел на ржавчину и облупившуюся краску. Принюхался — зловоние гниющей капусты напористо било в ноздри.

— Да, — ответил он. — Я вас понял.

— Раз вы не репортер, — уступил высокий, — капитан, может, вас и примет. Пошли! Я провожу вас — мой вам подарок на Рождество.

В капитанской каюте стояла удушающая жара. Ее владельцу она явно нравилась, поскольку, заметил Элан, оба иллюминатора были задраены наглухо. Воздух в каюте в основном состоял из дыма крепчайшего табака.

Капитан Яабек в рубашке с короткими рукавами и старомодных матерчатых шлепанцах поднялся из кожаного кресла навстречу входившему Элану. Он читал книгу — тяжелый фолиант, который сейчас бережно отложил в сторону.

— Рад, что вы согласились со мной встретиться, — поблагодарил его Элан. — Моя фамилия Мэйтлэнд.

— А я Сигурд Яабек, — капитан протянул ему узловатую, поросшую волосами руку. — Мой третий помощник говорит, вы адвокат.

— Совершенно верно, — подтвердил Элан. — Прочитал о вашем зайце и решил посмотреть, не смогу ли ему помочь.

— Садитесь, пожалуйста, — капитан указал на стул и сам опустился в кресло.

В отличие от остального судна, обратил внимание Элан, каюта капитана выделялась комфортом и чистотой, дерево и медь так и сияли. Три переборки были отделаны дубовыми панелями, обстановку составляли зеленые кожаные стулья, небольшой обеденный стол и полированный складной письменный столик. Портьера прикрывала проход, по всей вероятности, в спальню. Взгляд Элана скользил по окружающим предметам, потом с любопытством остановился на отложенной капитаном книге.

— Достоевский, — подсказал капитан Яабек. — “Преступление и наказание”.

— Вы читаете ее в оригинале, на русском! — изумленно воскликнул Элан.

— Боюсь, что получается медленно, — признался капитан. — Как раз по-русски я читаю не очень хорошо.

Он взял из пепельницы трубку, выбил пепел и стал набивать ее табаком.

— Достоевский верит в то, что справедливость в конечном итоге всегда торжествует.

— А вы разве нет?

— Иногда нет сил ждать так долго. Особенно когда молод.

— Как ваш Анри Дюваль?

Капитан задумался, посасывая трубку.

— Что вы надеетесь сделать? Он же никто. Его просто не существует.

— Может быть, ничего и не удастся, — не стал возражать Элан. — Но все равно я бы хотел с ним поговорить. У людей пробудился интерес, и кое-кто из них не отказался бы помочь, если есть такая возможность.

Капитан Яабек испытующе взглянул на Элана.

— И сколько продержится этот интерес? Или мой юный заяц станет, как у вас говорят, “чудом на девять дней”?

— В этом последнем случае у нас остается только семь дней, — уточнил Элан.