Легионеры же линейной пехоты продвигались маленькими отрядами — повзводно — и частым огнем из штуцеров подавляли замеченные ими точки сопротивления. Поддерживали штурмовиков. Формировали узлы обороны, стрелковым огнем контролируя те или иные участки территории. Связывали противников боем, ожидая, когда подтянется хотя бы один расчет гренадеров и накроет врага своими оперенными гранатами. В особых случаях они вызывали расчеты полковой артиллерии с их четырехдюймовыми ударными гранатами. Ведь не везде удавалось нормально пробиться к противнику «с неба». У ручных мортир гренадеров, то есть, фактически, минометов, хватало мертвых зон. Да и, иной раз требовалось выйти на прямую наводку, предварительно подавив встречный огонь, и ударить в лоб чем-нибудь тяжелым…

Иван выглянул в выщербленное окно и резко отпрянул обратно. Следом же, не сильно задерживаясь, залетело несколько пуль, растерзавших тряпичную занавеску.

— Янычары, — выдохнул он, доставая из подсумка гранату. Простой полый чугунный шарик, забитый порохом. Гранаты штурмовиков обычным легионерам пока не давали. Мало их было.

Один из бойцов у другого окна тоже выглянул, резко уйдя обратно.

Прожужжало пара пуль, выбив каменную крошку и пыль побелки с противоположной от окна стены.

Тот парень прикурил фитилек своей гранаты и аккуратно метнул ее куда-то за окно.

Раздались какие-то крики.

Взрыв.

И бойцы отделения, пользуясь замешательством, высунулись со своими штуцерами, отработав прицельными выстрелами по наблюдаемым целям. Тем самым, что отвлеклись на гранату.

Все быстро перезарядились. Приготовились. Раз — и полетел новый чугунный шарик.

Новые крики.

Взрыв.

И еще один не слитный, но очень опасный залп, выкосивший янычар из числа тех, кто, либо слишком храбрый, либо слишком глупый. Минуты не прошло, а отделение намолотило уже с десяток «фрагов» и немного остудило горячее рвение янычар. Их к этому дому едва чуть ли не две сотни рвалось.

Полетела новая граната.

Потом еще, еще, еще и еще.

Натиск на домик остановился. Янычары перешли к отступлению.

А бойцы отделения затеяли открытую перестрелку, аккуратно выглядывая из окон дома что с первого этажа, что со второго. По очереди, по мере перезарядки. Так что эффект был такой, будто из окон бьет кто-то из чего-то самозарядного. Высунулся. Выстрелил. Отошел в сторону на перезарядку. Второй высунулся. Выстрелил. Третий. Четвертый…

В это же самое время метрах в двухстах штурмовики пытались взять укрепленный дом, который перед этим обстреляли гренадеры. Но безуспешно. Кончились ручные гранаты. А подошедшее с противоположной стороны дома подкрепление, усилило защитников. Пришлось отходить, унося раненных под прикрытием штуцеров линейной пехоты легионеров. А потом выкатывать полковой «Единорог» и несколькими снарядами взламывать позиции врага. И снова атаковать, выбивая защитников из слегка покореженного дома. Пропускать вперед легионеров, чтобы те заняли позиции у окон и вступали в перестрелки с врагом, пытающимся контратаковать.

И так далее.

А иной раз и отходить без боя, понимая, что контратака янычар угрожала занятию вон того домика, а значит и отрезать легионеров в котле.

Время от времени командир батальона забирался на крышу и пускал небольшую цветную ракету в сторону какой-либо цели. Так он указывал корректировщику на воздушном шаре сложный участок и вызывал туда огонь шестидюймовых нарезных «Единорогов». Командиры старались попусту не рисковать. Резервов-то у них особенных и не было…

Битва за Стамбул кипела.

Дмитрий же не спешил.

Дважды за день он провел аккуратную ротацию войск в зоне боевого соприкосновения. Сначала во время обеда, отведя утреннюю смену войск в тыл на отдых и корм, заменив их свежими и «покушанными». А потом вечером, выдвинув на передовую поспавших днем и поужинавших бойцов. Да с удвоенным запасом патронов и утроенным гранат. Мало ли что? Разве что штурмовиков подменять было не кем. Но им он тоже давал отдых, заменяя легионерами линейной пехоты, временно приостанавливая собственно наступление, переходя к обороне.

Император понимал — город брать нужно. Но он не собирался превращать штурм города во что-то героическое. Скорее напротив, он желал, чтобы штурм превратился в спокойную и методичную работу. Люди не должны были рваться и действовать на грани своих возможностей. Это было совершенно лишним. А потому Дмитрий стремился, чтобы в соприкосновении с врагом всегда были свежие, сытые войска с полным боезапасом. Ротация, поднос боеприпасов и воды, вынос раненых, артиллерийская поддержка трех уровней могущества и доступности и так далее, и тому подобное. Легионы Руси сильно изменились со времен Копенгагена.

Наступила ночь.

Кёсем-султан стояла у окна и смотрела в сторону зоны боев. Оттуда доносились выстрелы и взрывы. Не так интенсивно, как днем. Но все равно. Тревога, охватившая ее сутки назад, становилась сильнее. Дмитрий ввязался в бой и… судя по донесениям, уверенно теснит войска султана. Янычары были поддержаны довольно многочисленным ополчением. Но толку это не принесло, увеличив только количество трупов. Сколько же было убито у Императора, она не знала. Ей до жути хотелось понять, насколько самоубийственна для Дмитрия эта атака. Это бы многое объяснило. Но никаких возможностей прояснить этот вопрос не было. Только слухи. Один дурнее другого. Если им верить, то пора уносить ноги. Однако она доверяла командирам. Обычно они не подводили султана. Тем более, настолько массово и коллективно. Никто из них не верил в то, что сил Императора хватит для захвата города штурмом. И все они твердили о том, что легионеров там поубивало видимо не видимо. Очень хотелось взглянуть, хотя бы одним глазком. Но она не решалась, здраво рассудив, что убить ее там могут слишком легко, просто даже и не поняв, кто она такая.

Что ей оставалось?

Только ждать… ждать, когда у Дмитрия закончатся легионеры. Сколько это? День? Два? Не понятно. А до того держаться, наблюдая как этот рыжий головорез уверенно расширяет свою зону контроля…

28 июля 1621 года, Стамбул

Минуло три дня боев.

Легионеры заняли пригород и, взломав артиллерией старую стену Феодосия в трех местах, уверенно расширяли плацдарм внутри.

Осман II был мрачен как никогда. Этот еще мальчишка метался, пытаясь предпринять хоть что-то. Но с каждым днем сил для сопротивления становилось все меньше и меньше. Янычар повыбили практически полностью в первые два дня. Собственно, на том какие-либо серьезные попытки сопротивления и закончились. И, насколько понимала Кёсем со слов доверенных лиц, Стамбул бы уже пал, если бы этого пожелал Император. Но он, судя по всему, очень осторожен… он все эти дни был очень осторожен, разменивая жизни обороняющихся на гранаты и снаряды, а не на жизни своих людей, которых, кажется, что и вовсе не поубивало. Конечно, все прекрасно понимали — потери Дмитрий понес. Но очень незначительные.

Этим утром с одного из минаретов заметили отряд тимариотов в пару тысяч. Ничего серьезного, но — подмога. Всадники выскочили на гребень холма и сходу бросились к лагерю легионеров, надеясь застать их врасплох. Но не вышло. Метров с трехсот по ним открыли ураганный огонь из трех тысяч штуцеров. Пара минут и все кончено. Огонь был настолько плотный и губительный, что всего несколько сотен всадников смогло выйти из-под обстрела. Ведь оказалось, что пехота была готова встретить их ласково да нежно. И не только пехота, но и кавалерия, потому что сразу за прекращением плотного огня, лагерь покинул дивизион рейтар, устремившись в погоню. Им ведь работы почти не было — разъезды серьезно сократили из-за возможности обозревать окрестности с воздушного шара на пару дней пути во все стороны.