Слабая надежда зародилась в душе Ханичайл, но тут она вспомнила, что мистер Андерсен подписал постановление суда, передающее ее в руки Джека. Он приехал сюда не для того, чтобы помочь ей.

Услышав, как они входят в комнату, мистер Андерсен отвернулся от окна и смотрел на Ханичайл, отметив про себя и ее истощенный вид, и ее потухший взгляд, и ее апатию.

— Господи, Ханичайл, что они с тобой сделали? — воскликнул он, судорожно сглотнув. — Подойди ко мне, детка. Почему бы тебе не сесть?

Андерсен сел напротив Ханичайл.

— Я здесь, чтобы извиниться перед тобой, — сказал он. — Я совершил чудовищную ошибку, отдавая тебя в руки Делейни.

Ханичайл молча смотрела на адвоката.

— ФБР обвиняет Делейни в организованном преступлении, — сообщил Андерсен, пряча от нее глаза. — Мне стало известно об этом, когда ФБР связалось со мной, чтобы узнать о ранчо Маунтджой и нефти. — Он нервно покашлял и добавил: — К сожалению, там нет нефти. Компания пробурила с дюжину скважин, но ничего не нашла. Они решили остановить работы. Мне очень жаль, Ханичайл. Но по крайней мере у тебя на счету в банке пара тысяч долларов, а это лучше, чем если бы они не бурили. — Адвокат наклонился к Ханичайл и с виноватым видом сказал: — Мне тошно думать, что Делейни удалось запрятать тебя в эту больницу. Я приехал сразу же, как только узнал о его делах. И приехал забрать тебя отсюда, моя дорогая. — Он погладил Ханичайл по руке. — Делейни больше не является твоим опекуном и не управляет ранчо Маунтджой. Оно переходит к тебе, и я готов помочь тебе управлять им.

Ханичайл оглядела комнату с зарешеченными окнами. Ей больше нет дела до Джека Делейни, доктора Лестера и нефтяных денег. Она уезжает отсюда. Она вернется домой, на ранчо Маунтджой.

Иногда сон на этом обрывался; но в хорошие ночи она снова переживала радость возвращения домой: горячие объятия Элизы, сияние голубого неба над головой и осознание вновь обретенной свободы. Этого Ханичайл никогда не забудет.

Когда на следующее утро она проснулась в Маунтджой-Хаусе, оглядела роскошную комнату с шелковыми шторами на высоких окнах, увидела Эллен, свою служанку, вошедшую в комнату с завтраком на подносе, на какую-то долю секунды ей показалось, что она снова видит сон. Но затем она услышала голос Лауры в коридоре, голос тети Софи, взывавший поторопиться, так как они опаздывают, и поняла, что Джек Делейни принадлежит прошлому, а вокруг нее реальная жизнь.

Лорд Маунтджой, красивый и импозантный, во фраке и с белой бабочкой, ровно в шесть вечера перед балом спустился вниз по лестнице. Он остановился в огромном холле, с одобрением оглядывая цветочные композиции и дорожку цвета бургундского вина, раскатанную до самого порога и вниз по лестнице, ведущей во двор. Он перекинулся несколькими словами с Суэйном, стоявшим в холле и очень похожим на официанта во взятом напрокат черном фраке и черном галстуке, благодаря небеса, что на нем нет сегодня его ужасных скрипучих ботинок. Маунтджой знал, что вполне может доверить ему безопасность: у этого человека был острый взгляд, от которого ничто не ускользнет.

Старый лорд вышел наружу, чтобы узнать, какая на дворе погода. Небо слегка было затянуто тучами, но было тепло и приятно, и если повезет, то, возможно, не будет дождя.

Вернувшись в дом, он заглянул в столовую, где был накрыт огромный стол на шестьдесят гостей.

— Господи! — воскликнул он, разглядывая выставку серебра с позолотой и фарфора; ручной работы бокалы, сверкавшие в свете люстр, золотые вазы, наполненные гроздьями винограда, розово-золотистыми персиками и орехами; с дюжину фамильных серебряных канделябров; зеленый плющ, переплетенный с белыми камелиями, вился по всей длине туго накрахмаленной белой скатерти из Дамаска; серебряные вазы с белыми розами и лилиями были расставлены по центру стола.

Маунтджой внимательно осмотрел лакеев, одетых в темно-вишневые с золотом ливреи Маунтджоев, белые перчатки и по поводу особого случая в напудренные парики. Он обсудил с Джонсоном вина к обеду, проверил этикетки и спросил, достаточно ли хорошо охладили шампанское.

Затем он прошел через весь дом в бальный зал, где оркестр уже настраивал инструменты. Он поздоровался с музыкантами, сказал, что, по слухам, они лучшие в городе, и он надеется, что они его не подведут.

Весь зал утопал в зелени, а по всему его периметру были расставлены столики со стульями. Вдоль стен стояли гардении, подстриженные в виде шаров. Они были все в цвету. Их нежный аромат подавлял все остальные запахи и пробуждал ностальгические воспоминания о тех приемах, которые старый лорд посещал в юности.

Он заглянул в малую гостиную, где известный фотограф, молодой Сесил Битон, готовился фотографировать девушек Маунтджой в их бальных нарядах. В комнате были расставлены ширмы, затянутые белым атласом, а сам Битон был занят сооружением шелкового шезлонга, перед которым он поставил два обитых розовым шелком кресла. Маунтджой с недоверием посмотрел на него, сказав, что ему и в голову не могло прийти, что фотографирование девушек может быть связано с такой большой суетой, и отправился обратно через весь дом в безопасную тишину своей библиотеки.

Маунтджой посмотрел на позолоченные часы с херувимом на каминной полке: без пятнадцати семь. Он сказал девушкам быть у него ровно в семь. Сначала они сфотографируются. К восьми приедут на обед гости, и ровно в десять начнется бал.

— Уильям, ты здесь? — Тетя Софи вплыла в комнату, похожая на королеву Марию в высокой прическе в стиле эпохи Эдуарда VII, в жемчугах и бриллиантах, в старомодном платье из кружев цвета кофе на кремовой атласной подкладке и с небольшим шлейфом, путавшимся вокруг ног при ходьбе. — Тебе будет небезынтересно узнать, что все уже готово. Я сама все проверила. Но скажи мне, ради Бога, кто этот человек в холле? Он выглядит как полицейский.

— Бывший полицейский, — ответил Маунтджой. — Именно он разыскал мне девочек. Я поставил его обеспечить безопасность.

— Безопасность? — Софи была явно удивлена. — Сомневаюсь, что кому-нибудь из наших гостей придет в голову украсть столовое серебро, Уильям. — Она посмотрела на старомодные золотые часы с бриллиантами, висевшие у нее на груди. — Девочки будут здесь с минуты на минуту.

Маунтджой с волнением посмотрел на Софи, надеясь, что все пройдет хорошо. Раздался стук в дверь.

— Войдите, — пригласил старый лорд.

Как он и ожидал, первой вошла Анжу. Она застыла в дверях в театральной позе, затем элегантным шагом подошла к ним и, глядя сияющими глазами на лорда Маунтджоя, встала перед ним, давая ему возможность восхититься ею.

Ее атласное платье было нежно-зеленого цвета, на тоненьких бретельках и тяжелыми складками ниспадало вниз. Ее прекрасные рыжие волосы были разделены прямым пробором и тяжелыми кудрями падали на спину. Глядя на Анжу, Маунтджой подумал, что она очень похожа на графиню Кэролайн, портрет которой висит в холле Маунтджой-Хауса.

Вслед за Анжу вошла Лаура. Сияя улыбкой, она подошла к лорду Маунтджою и леди Софи. Ее каштановые волосы блестели как шелк. Лиф ее белого платья на тонких бретельках был шелковым, а юбка — из тонкого тюля, расшитого жемчугом и хрустальными бусинками; она словно сошла со свадебной фотографии своей прабабушки.

Последней явилась Ханичайл. Она подошла к лорду Маунтджою широким шагом, но при этом выглядела весьма элегантно. Ее золотисто-пшеничные волосы были подстрижены до плеч и мягкими кудрями обрамляли лицо, а светло-желтое платье из тафты шелестело при ходьбе; облегающее до талии, с широким вырезом, задрапированным кружевной косынкой, и нижней юбкой из тафты, оно колыхалось и шуршало при каждом ее шаге.

Глядя на нее, лорд Маунтджой невольно подумал, что из всех трех она больше всего похожа на Маунтджоев. У нее был надменный носик и яркие голубые глаза. К тому же, черт возьми, у нее был характер.

Они стояли перед ним и вдруг, совершенно внезапно, шурша юбками, присели одновременно в глубоком реверансе.