— Втайне, — подсказала Джинни.

— Совершенно верно.

Джинни посмотрела на Адриану. Печальные черные глаза девушки с мольбой глядели на нее. Джинни вспомнила, какой счастливой была сама, когда носила своего первенца, и подумала, как ужасно чувствует себя Адриана, оказавшись в такой ситуации.

— Это не совсем то, на что я рассчитывала, — в замешательстве проговорила Джинни. — Я хотела сдавать комнаты за плату.

— Эта квартирантка будет хорошо вам платить, — ответила маркиза. — Деньги для меня не имеют значения. Вы будете получать сумасшедшие деньги за заботу о моей дочери и вашу помощь, когда придет срок. — Придвинувшись ближе, она тихо добавила: — И я заплачу вам еще больше денег, столько, сколько вам и во сне не снилось, синьора, если вы возьмете ребенка себе. Обещаю от имени всей семьи, что ребенок никогда ни в чем не будет нуждаться. Не будете нуждаться и вы, синьора, и вся ваша семья.

Джинни не знала, что ответить. Затем она подумала об Адриане, чья жизнь была погублена негодяем, о ее женихе в Италии и о той чудесной жизни, которая ее ожидает, когда она выйдет за него замуж, и, наконец, о бедном нежеланном ребенке.

— Я должна посоветоваться с мужем, — ответила она после некоторого раздумья.

Маркиза сразу поняла, что она уже приняла решение и муж не может не согласиться со своей очаровательной женой.

— Я буду чувствовать себя совершенно спокойно, оставляя свою дочь на ваше попечение, синьора Суинберн, — сказала маркиза, принимая вторую чашку чая. — Возможно, нам сейчас лучше посмотреть комнаты, которые вы отведете Адриане. Я хочу, чтобы ей было уютно.

Маркиза была совершенно права относительно мужа, и Адриана осталась у Суинбернов до самых родов.

Первые несколько дней она не выходила из своей комнаты, а Джинни носилась вверх-вниз по лестнице с подносами в руках: поднос с завтраком, одиннадцатичасовой поднос, поднос с ленчем, с чаем, с обедом, ужином…

— Неужели девушке больше нечего делать, кроме как есть? — удивился Джошуа.

Наконец, не в силах этого больше выдержать, в первый же день, как только проглянуло солнце, осветив мокрую траву и вызвав пар от земли, Джинни послала наверх детей и собак, чтобы развеселить Адриану.

Часом позже она спустилась вниз, ведя за руки детей и окруженная лающими собаками.

— Мы идем гулять, — сказала она Джинни, сидевшей на ступеньках около кухонной двери и чистившей бобы для ленча.

— Хорошо, — ответила та. — Поищите, не осталось ли ежевики на кустах около луга. Возможно, вам удастся найти и малину. Я приготовлю на ужин сладкий пирог.

Глядя вслед удалявшейся компании, Джинни довольно улыбалась.

С этого дня Адриана стала членом семьи Суинберн. К ней относились как к собственной дочери, не лучше и не хуже. Адриана рассказала Джинни о Джордже и почему она не смогла выйти за него замуж, опасаясь, что он будет несправедлив к ней. Его плохое отношение просто убило бы ее.

— Этот ребенок будет вашим, Джинни, — сказала она, — и лучшей матери, чем вы, мне трудно представить. Вы будете гораздо лучше, чем была бы я.

И хотя Адриана пока не представляла, Джинни знала, чего ей будет стоить расстаться с ребенком.

— Это цена твоей свободы, Адриана, дорогая, — сказала она, когда с помощью местной повивальной бабки спустя шесть месяцев ребенок появился на свет. Адриана горько плакала, но понимала, что Джинни права.

Несколькими неделями позже Джинни и Джошуа проводили ее на станцию и посадили в поезд, отбывающий в Лондон.

— Я никогда больше не увижу тебя, Джинни, — говорила Адриана, обнимая Джинни и заливаясь горючими слезами. — Не увижу я и моего маленького сыночка. Я даже не знаю, что хуже, — добавила она, потому что любила Джинни больше, чем свою собственную мать.

— Я буду вспоминать тебя, — пообещала Джинни. — Я расскажу твоему сыну, какой красивой ты была и как ты его любила.

— И что я умерла, дав ему жизнь, — трагически добавила Адриана.

— Если ты этого хочешь, — согласилась Джинни, не в силах сдержать слезы.

Поезд дал свисток, и двери закрылись. Адриана, пройдя в вагон первого класса, высунулась из окна и со слезами на глазах смотрела на провожающих. Джинни, вынув маленький белый платочек, махала ей вслед, пока поезд, набирая скорость, не отошел от станции и Адриана не исчезла в тумане. Навсегда.

Лоренцо Маунтджой Суинберн был окрещен в маленькой нормандской церквушке в Сен-Суиден викарием, преподобным отцом Оутсом в присутствии почти всех местных жителей, за исключением миссис Ходжкисс, сломанная нога которой все еще ее беспокоила, и Этель Эйкройд, которая навещала свою сестру в Барнсли и, к своему сожалению, пропустила всю церемонию.

Конечно, все давно знали, так как в такой маленькой округе было невозможно сохранить подобную тайну. Они не знали только того, кем была Адриана по происхождению и что с ней случилось. Просто девушка попала в беду; Джинни и Джошуа приютили ее и из христианского милосердия усыновили ребенка. Адриана провела с ними долгие зимние месяцы; она праздновала с ними Рождество в той же маленькой церквушке, и они успели полюбить ее. Кроме того, они сразу увидели в ней леди и очень сострадали, что она была «обесчещена» плохим человеком. Поэтому в какой-то степени Лоренцо принадлежал им всем, и они испытывали глубокое волнение, когда Джинни выбрала двух человек, которые, стоя с ее собственным братом, выступали как крестные родители.

Лоренцо ни капли не был похож на своего отца Джорджа. Он скорее походил на мать: такой же темноволосый, с оливкового цвета кожей и большими карими глазами, опушенными длинными ресницами. Он был коренастее, чем Джордж, ниже ростом, но его определенно можно было назвать красивым парнишкой. И к тому же счастливым.

Лоренцо всегда говорил, что ни у кого не было более счастливого детства, чем у него. Он любил Суинберн и был зеницей ока всей деревни, желанным гостем в любом доме, где его всегда угощали свежей выпечкой и стаканом парного молока. Или, если это был воскресный день и время приближалось к ленчу, стаканом лимонада, который он выпивал, сидя на солнышке на деревянной скамейке рядом с пабом «Красный лев».

Джинни всегда говорила, что никогда не знает, где искать Лоренцо: его домом была вся деревня. Но она не волновалась за мальчика, зная, что с ним не случится ничего плохого, ведь у него в друзьях вся деревня.

Лоренцо знал, что он не был ребенком Джинни и Джошуа. Они считали, что поступят плохо, если соврут ему, но они твердо держали свое обещание, и он не знал имени своей родной матери.

— Это не имеет значения, — сказал он Джинни, чем весьма ее обрадовал. — Я предпочитаю тебя всем другим матерям на свете.

Лоренцо окончил сначала начальную школу в ближайшей деревне Муркрофт, затем классическую школу-интернат и выиграл место в Кембридже.

Джинни так гордилась им, когда они вместе с Джошуа проводили его в колледж. Она думала об Адриане, и ей очень хотелось, чтобы та увидела своего сына, но она даже не могла написать ей, чтобы сообщить, каким чудесным он вырос. Пункт договора, заключенного с маркизой, запрещал ей это делать.

Однако каждый год, когда наступал день рождения Лоренцо, Джинни думала, что, возможно, Адриана поддастся искушению увидеть своего сына, и даже смотрела на дорогу, ожидая увидеть ее. Но этого так и не случилось. И Джинни продолжала пунктуально соблюдать свою часть сделки. Для нее Лоренцо был таким же родным сыном, как и ее собственный мальчик Фредди.

Однако вскоре Лоренцо сделал то, чего от него никто не ожидал. Проучившись два года в Кембридже, он бросил колледж и поступил на службу в военно-морской флот.

«Дорогие мама и папа, — писал Лоренцо, — я слишком подвижный, чтобы вести такой размеренный образ жизни. Я всегда думал, что буду пахать нашу землю, а не учить сопливых маленьких детишек, как правильно делать грамматический разбор предложения в какой-нибудь маленькой начальной школе. Или в лучшем случае учить глупых юнцов, подобных мне, в таком почетном старом заведении, как Кембриджский колледж, хорошо питаясь, наслаждаясь хорошими винами и звуками своего собственного голоса, когда я буду поучать их, став большой и уважаемой шишкой. Я хочу жить. Реклама гласит: «Вступай в военно-морские силы, и ты увидишь мир». Я так и поступил. Простите меня, дорогие родители, ибо я не ведаю, что творю». Письмо было залито слезами Джинни, так как она перечитывала его шесть раз.