Они сидели на берегу маленькой речушки, смотрели на пролетавших мимо диких уток и куропаток.

— Тогда я думала, что уже никогда не увижу голубого неба, не стану взрослой и никогда не полюблю, — заключила Ханичайл свой грустный рассказ.

Алексу хотелось стереть тяжелые воспоминания из ее памяти. Он знал, как тяжело жить с такой болью: он жил с ней вот уже много лет.

— Наступит день, когда ты забудешь об этом, — сказал он с уверенностью, держа Ханичайл за руку. — Обещаю, что со временем ты будешь все реже вспоминать о Делейни, а потом он полностью исчезнет из твоей памяти. Он больше не существует, а ты — да. Ты должна быть сильной и выбросить его из головы.

Ханичайл с надеждой посмотрела на Алекса. Ей хотелось верить ему, но старый страх был сильнее.

— Теперь ты знаешь обо мне самое худшее, — сказала она, вздохнув. — Теперь мне абсолютно нечего тебе рассказывать.

Тетя Софи была довольна тем, как выглядят ее девочки в этот вечер и за обедом в честь дня рождения Билли, и во время танцев: молоденькие и хорошенькие в длинных шелковых платьях. Еда была отличной, вина первосортными, и местный оркестр хорошо играл. Она решила, что Ханичайл проводит слишком много времени с этим Скоттом и что Билли настолько подходит Лауре, что она сама не могла бы выбрать лучше. А кто это танцует с Анжу? Неужели Гарри Локвуд? Господи, как этому парню удается везде проникать?

— Как случилось, что тебя пригласили? — спросила Анжу.

— Меня не приглашали, — ответил Гарри. — Я сопровождаю Камиллу Стонтон.

— Ты снова замещаешь мужа? — спросила ехидно Анжу. Гарри усмехнулся и немного отстранил ее от себя.

— У тебя скучный вид, — сказал он.

— Это заметно?

— Заметно для такого внимательного и наблюдательного, как я.

— Ты бы тоже заскучал, окажись на моем месте со всеми этими мужчинами, ведущими себя как дети и играющими в детские игры, — язвительно заметила Анжу. — Я начинаю думать, что англичане никогда не повзрослеют.

— Они веселятся как умеют. Просто это не твой стиль. — Гарри перехватил взгляд Анжу, брошенный в сторону Алекса, танцевавшего с Ханичайл, и добавил: — Итальянец тоже не в твоем духе.

— Давай убежим отсюда, — прошептала Анжу, глядя Гарри в глаза. Она посмотрела вокруг и увидела, что все танцуют или разговаривают. — Выжди несколько минут, а потом следуй за мной. Я буду ждать тебя на террасе, — добавила она и ушла.

Спустя несколько минут Гарри вышел на террасу. Анжу появилась из тени и взяла его за руку.

— Идем со мной, — прошептала она, увлекая его вниз по лестнице в сад.

Они вошли в бельведер, и Анжу обняла Гарри.

— А теперь поцелуй меня.

Гарри нравилось целоваться с Анжу: она была страстной и умела целоваться. Он был уверен, что она знает и большее, но сегодня наверняка не позволит ему убедиться в этом, хотя он и пытался: он положил руку ей на грудь, и она страстно прильнула к нему, но затем внезапно вырвалась из его объятий и сказала:

— Этого достаточно, Гарри.

Она пригладила волосы, расправила юбку и сказала, что они должны вернуться к танцующим.

Гарри понимал, что Анжу дразнит его, это было вполне в ее духе, но был уверен, что настанет день, и она будет принадлежать ему. А он так страстно желал ее, что решил сделать все, чтобы приблизить этот день.

Ханичайл обыграла в карты всех мужчин, включая и Алекса, а женщин пообещала научить искусству игры в покер. Было пять часов утра, когда она наконец рассталась с Алексом, пожелав ему спокойной ночи. Он не смог поцеловать ее, так как вокруг было много народа.

Он с сожалением смотрел, как она поднимается наверх. Уик-энд почти закончился. Он понимал, что вел себя плохо, целуя ее и позволяя ей верить, что он увлечен ею, когда знал, что у них нет будущего. Его жизнь была совершенно другой. Он ступил на эту тропу много лет назад и уже не мог сойти с нее. Даже ради такой девушки, как Ханичайл Маунтджой.

Когда Ханичайл проснулась в воскресенье утром, служанка принесла ей поднос с завтраком, на котором лежал и конверт. Узнав почерк Алекса, Ханичайл поспешно открыла его и прочитала:

Улыбка исчезла с лица Ханичайл. Она не знала, что думать. Было ли это прощанием? Она перечитала письмо и поняла, что так оно и есть. Алекс уходил из ее жизни и желал ей найти свое счастье с кем-нибудь другим. «Но почему?» — спрашивала она себя в этот день тысячу раз.

— Почему? — спросила она и Лауру, когда та вернулась с верховой прогулки с Билли. — Я думала, что небезразлична ему. Он был таким понимающим, таким любящим. Черт возьми, я могу поклясться, что он любит меня.

— Он сказал тебе об этом? — спросила Лаура.

— Нет, — с несчастным видом ответила Ханичайл.

— Тогда не надо и говорить об этом. Мужчины иногда бывают такими бесчувственными, — сказала Лаура, обнимая плачущую кузину.

Весь оставшийся день прошел для Ханичайл как в тумане. После чая, когда они возвращались в Лондон, тетя Софи сказала, что ее лицо такое же облачное, как и небо, грозившее дождем.

— Вот и уходит наше чудесное лето, — пожаловалась тетя Софи, когда первые капли дождя забарабанили по стеклу, и Ханичайл печально подумала, что она совершенно права.

Спустя несколько недель лорд Маунтджой сидел в библиотеке, потягивая свой ежевечерний стаканчик виски «Макаллан» и слушая шум, которым был наполнен дом. Громко играла пластинка, одна из девочек подпевала ей; две другие спорили; двери хлопали; телефон звонил так же бесконечно, как и все предыдущие дни, и всегда звонок предназначался для одной из девочек. Маунтджой-Хаус был снова полон смеха, а иногда и слез, приходов и уходов, импровизированных вечеринок после театра. На пороге постоянно появлялись молодые люди, и лорд Маунтджой всегда бросал на них быстрый, но внимательный взгляд, прежде чем они забирали его девочек в театр, конечно, всегда в группе, так как им не позволялось выезжать с каким-нибудь одним мужчиной. За исключением, возможно, ленча, и только с тем мужчиной, в котором Софи была абсолютно уверена. Изредка им позволялось ходить в ночные клубы, но всегда в компании других, и каждый раз лорд Маунтджой звонил туда, чтобы быть уверенным, что главный официант «Парижского кафе», или «Сирано», или любого другого кафе под глупым названием мог напомнить сопровождающим, что девочкам пора домой.

Сегодня намечалось большое событие: представление при дворе. Лорд Маунтджой посмотрел на стоявшее на каминной доске приглашение: «По поручению их королевских величеств управляющий двором приглашает леди Софи Маунтджой, мисс Анжу, Лауру и Элоиз Маунтджой в Букингемский дворец. Леди: парадные платья с перьями и шлейфами. Джентльмены: полная парадная форма».

Старый лорд немного обеспокоился, но Софи заверила его, что она все предусмотрела и что девочки каждый день практикуются, как приседать в глубоком реверансе и как носить платья с длинными шлейфами.

В восемь часов лорд Маунтджой был уже одет. На нем была парадная гвардейская форма с чрезвычайно тесными белыми бриджами из оленьей кожи, которые он долго натягивал на себя с помощью камердинера; высокие кожаные ботинки, отполированные до зеркального блеска; хорошо сшитый мундир алого цвета с высоким воротником, золотые эполеты и пуговицы с золотыми шнурами и воинскими знаками отличия. Белые перчатки с крагами и украшенный кисточкой позолоченный шлем были приготовлены в холле, и его решимость вынести все неудобства ради девочек только окрепла.