— Справедливость на небе, милый Альбертус, а на земле — законы естества. Я тоже люблю вашего Кристофа и не хотел бы однажды найти его, как нашли чернокнижника в Пратау… Спасибо тебе, девушка, вот, возьми-ка для начала службы.

Я приняла медную монету. Трое школяров вышли, не оглядываясь. Опершись на заложенный засов, я застыла у двери. Проклятый чернокнижник, зловонное вместилище бесов. Тот, кого Кристоф называл учителем. Виденное потрясло его душу, три недели лежал в горячке — три недели! Этот дом — наследство… Я огляделась, дрожа от страха, в сумерках сеней.

Не было в Виттенберге ни единой здравомыслящей девушки, которая нанялась бы служить ученику колдуна, растерзанного демонами, потому добрая Марта, отчаявшись, заговорила с пришлой сиротой — и привела дочь в дом отца.

— Не давайте ей много… — при моем появлении Марта умолкла. Как во сне, я взяла деньги для хозяйства, как во сне, спустилась с Мартой к выходу, выслушав множество наставлений, вероятно, весьма полезных. Увы, мои мысли были весьма далеки от метлы и сковород. Божьим промыслом или кознями Дядюшки, я внезапно достигла большего, чем мечтала. О, я не собиралась спешить! Следовало быть очень осторожной, и я изо всех сил старалась успокоить колотящееся сердце.

— Господин профессор, Марта ушла.

— Хорошо. — Он поднялся и шагнул к двери. — Хочешь о чем-то спросить?

Хочу ли я! Этот чудаковатый медик в поношенной мантии знал моего отца, видел, как тот погиб. Возможно, он объяснил бы, что угрожает мне и как я могу спастись… Нет-нет, долой искушение, нельзя ему открываться. Да не стой ты у него на пути, чучело, скажи что-нибудь!..

— Что приготовить на ужин господину профессору?

— На ужин?.. — Мой вопрос оказался труден для хозяина. — Да что вам будет угодно, Мария… По правде, я даже не знаю, есть ли хоть какие-то припасы…

Никогда раньше я не служила в благородном доме (уборки у господина Майера не в счет) и, слушая Марту, всерьез опасалась, сумею ли соблюсти приличия. И только теперь меня озарило, что она имела в виду, успокаивая меня и убеждая служить честно. Нынешний хозяин Серого Дома никогда раньше не нанимал прислуги! Он глядел на меня, пожалуй, не с меньшей растерянностью, чем я на него, и необходимость отдавать какие-то приказы этой девице явно была немалым затруднением. Бояться нечего. Мне стало смешно, и я мысленно еще раз поклялась Марте быть сколь возможно честной и кроткой с этим беспомощным созданием.

— Пусть господин профессор не тревожится, я все куплю прямо сейчас, на рынке еще довольно товару. — Через рыночную площадь я проходила вчера, когда шла к университету. Я деловито оправила мой черный плат, сейчас строго повязанный на голову и вокруг шеи. — Прикажете птицы или мяса?

Господин профессор ничего не ответил. Смущенная улыбка исчезла с его лица, взгляд сделался совершенно стеклянным. В следующий миг он бросился ко мне и схватил за левую руку.

Кольцо!.. Вот и все, Генрих-Мария, Мария Брандт, фройлейн Фауст. Кончено. Это смерть. Он знает, чей это подарок, и не пощадит проклятую. Я слишком ясно видела его ненависть, и нехитро было угадать, какое слово первым слетит с искривившихся губ. Ведьма. Ну же?! Долго мне ждать?

Я не угадала. Господин Вагнер разжал пальцы и склонил голову, безмолвно прося прощения. Затем, как настоящий кавалер, придвинул мне стул с высокой спинкой, сам сел напротив и сказал, снова улыбаясь:

— Вы о чем-то хотели поведать мне, милая девушка? Я готов слушать.

Он будто извинялся за свою недогадливость. Будто он должен был знать, что новая служанка — не кто иная как ведьма, заключившая договор с чертом, и его долг — помочь ей, невзирая на болезни, усталость и на то, что все эти преисподние дела ему уже поперек горла… Как я поняла, что речь идет именно о помощи, а не о допросе, почему страх в ту же секунду меня оставил? Быть может, дело было в его глазах. А может быть, я просто устала бояться.

— Я родом из Франкфурта, что в бранденбургских землях. Мария — мое настоящее имя, но своих отца и матери я не знала…

Господин Вагнер внимательно выслушал все, что касалось до моей прежней жизни: как вышло, что я пристрастилась к наукам, почему не вышла замуж и не спешила в монастырь. Когда я упомянула нечистого, опознанного мною по запаху серы, он тут же задал вопрос: от него ли я получила кольцо, и попросил описать во всех подробностях, как выглядел злой дух.

— Да, он мне знаком, — или, чтобы быть точным, знаком этот облик, но, как известно, у каждого из них есть обличье, которое они принимают особенно охотно… Но продолжайте, прошу вас. Что он говорил?

— Он сказал, — мой голос дрогнул, — что моим отцом был доктор Фауст из Виттенберга.

— Мне следовало догадаться, — помолчав, тихо сказал господин Вагнер. Подавшись вперед, он разглядывал меня с восторгом. — Я был слеп… Ну конечно же! Убрать платок и надеть берет… Ох, простите, дорогая фройлейн! Но клянусь вам, что нечистый не солгал. Те же черты, я сам тогда был щенком, но… Дочка доминуса Иоганна, Боже небесный…

— Незаконная.

Он только махнул рукой, не сводя с меня восхищенных глаз.

— Я должен был узнать вас. Мне нет прощения. Но рассказывайте дальше!

В следующий раз он перебил меня, когда дело дошло до украшений моей матери.

— И вы гляделись в это зеркало?! Но, простите меня, фройлейн, — с какой целью вы отважились на подобное?

— Без цели, — я почувствовала, как к щекам приливает кровь. — Этого не следовало делать?

— Не следовало!.. — мой деликатный собеседник не выговорил вслух ничего из того, что ему пришло в голову. — Скажем так: это могло стать причиной серьезных осложнений.

— Что и случилось в действительности.

Если я хотела спастись, ни к чему было щадить себя: правда и только правда. Не дожидаясь вопросов, я рассказала о дальнейшем сколь могла подробно. Мое превращение весьма заинтересовало господина Вагнера.

— Вы не должны винить себя, — с жаром сказал он. — Ведь вы не учились магии, и ваш наставник во многом был прав: эта наука в самом деле бесполезна или даже вредна — для всех, кто не столкнулся в своей жизни с… с чем-то из этой категории явлений. Я постараюсь объяснить. Магия подобия учит, что изображение дает власть над изображенным предметом — именно поэтому с зеркалами в народе связано столько страхов. Вы, может быть, не знаете, что дочь крестьянина нипочем не положит зеркальца личиком кверху, всегда перевернет — а почему? А потому, что в него могут заглянуть бесы, сглазить красоту. Суеверия простого народа не всегда внушены нечистым; некоторые из них суть обрывки подлинной мудрости, в основе своей забытой.

Я снова вспомнила момент околдования: железные пальцы на моих плечах, запах мускуса и вина, удушье, непреодолимое vertigo… скользящее движение перед глазами и вспышки света… Зеркало? И потом, когда сознание возвращалось, мне мерещилось, что я смотрю в зеркало, но отражение не повторяет моих действий…

— Так. Но что в точности он сделал? Отражение дает власть над телом или над душой?

Господин Вагнер одобрительно кивнул.

— Верный вопрос, дорогая фройлейн. Но прежде чем я попытаюсь ответить… Извините мне дерзость этих слов — вы уверены, что превращение в самом деле произошло? Как говорится, наяву и во плоти?

Разумеется, уверена! — хотела сказать я, но вовремя осеклась. Уж не настолько-то скверной ученицей доктора медицины я была, чтобы не слыхать об обманах чувств, возникающих от естественных причин, а равно и внушаемых демонами. Что бы мне вспомнить об этом в «Рогах и Кресте», когда я внимала Дядюшкиным посулам! Неужели он провел меня, как последнюю дуру?.. Нет, не может быть…

— Дайте мне подумать, — пробормотала я. Ну отчего я не вспомнила об этом хоть по дороге в Виттенберг! Все равно было бы поздно, но зато сейчас не срамилась бы…

— Конечно, — с готовностью сказал господин Вагнер. — Не торопитесь, это в самом деле очень сложно — ученые не первый век спорят о многих хорошо известных явлениях, происходят ли они наяву или имеют место только в сознании людей, и именно о тех явлениях, которые происходят не без помощи сил преисподней. Так колдуны превращают из мести человека в кобылу или осла, и сам околдованный видит свои копыта и таскает кладь, и все окружающие видят животное, а потом приходит святой человек, говорит: это наваждение, — и все как рукой снимает. Или, простите, полеты ведьм — многие медики утверждают, что несчастным женщинам только мерещатся полеты. Сведущему в лечебных травах ничего не стоит сделать так, чтобы женщине привиделось во сне, как она летит на метле или борове; подобные видения являются любому спящему, если его сердце забьется чаще. Я сам это испытал, когда был юношей: сердце у меня было слабое, и я себе прописал отвар наперстянки, а после так налетался с полночи до утра, что хватило бы на десять колдунов! Стало быть, если бедняга добавит наперстянку в свое варево, то полет ей и причудится. Но причудится он и свидетелям, никакого варева не глотавшим, вот в чем загвоздка! Потом, бывало, что ведьма наказывала обидчика… гм, некоторым увечьем, которое потом само собой исцелялось — а вернее всего, только чудилось околдованному и тем, кто его осматривал.