Так гласит Курс позитивной философии. Язык Системы позитивной политики совершенно иной.
Конт отыскивает здесь условия, могущие гарантировать устойчивое влияние великих работников человечества. Исчезнув из пространственного мира, они сохраняют существование во времени. В этом смысле они образуют истинное существо, которое непрерывно возрастает, по мере того как к их фаланге присоединяются новые избранные. Но здесь необходимо избегать опасности впасть в онтологическое заблуждение. Одного временного или субъективного существование не достаточно. Каждый орган Верховного Существа необходимо предполагает существование объективное или пространственное. Человек служит человечеству в качестве опоры в течение своей действительной жизни, с тем чтобы после смерти послужит ему в качестве органа. Только благодаря нам, живущим вместе с нашими умершими предками, продолжают существовать эти последние. Их высшее достоинство не уничтожает того факта, что конкретно они живут только в нашем культе. Конечно, в каждом индивидууме имеет ценность лишь то, что может быть поглощено Великим Существом. Но индивидуум, как таковой, есть реальный носитель бытия, и в этом своем качестве, необходимо причастен вечности.
Но даже в своем субъективном существовании Верховное Существо не может быть рассматриваемо просто как всеобщее и безличное. Так как в действительности оно действует непосредственно лишь при помощи объективных органов, каковыми являются индивидуальные существа, то те из этих органов, которые лучше всего служили ему в нашем мире, становятся по окончании их пространственного существования, его истинными представителями. Поэтому культ известных индивидуумов, культ героев, образует существенную часть культа Человечества.
Наконец, в виду того, что по окончании этой жизни выдающиеся люди образуют из себя как бы олицетворение Великого Существа, они достойны почитание даже в настоящее время, причем приходится мысленно отвлекаться от несовершенств, которые в этом мире слишком часто искажают даже наилучшие натуры[7]).
Тот новый элемент, который вносит здесь религиозная доктрина, выступает с полной очевидностью. Индивидуум, низвергнутый с пьедестала позитивной философией, снова возводится на пьедестал Позитивизмом или позитивной религией. Он играет теперь необходимую роль, как условие объективного существования, реального действия и развития того Великого Существа, которое социология рассматривает лишь как отвлеченную идею.
Таким образом термины: субъективный, мораль, сердце, любовь, религия, в том смысле, в каком употребляет их позитивная религия, несомненно заключают в себе такие понятия, которые не содержатся в социологии.
Социология ограничивается констатацией того факта, что без преобладание аффективных способностей над способностями интеллектуальными понятие социального организма было бы непостижимо. Отчего же зависит это преобладание? Может ли оно быть осуществлено, и, раз осуществленное, может ли оно удержаться в определенной форме? Социология ничего не знает об этом.
Мы узнаем теперь, что сердце обладает инстинктом, который называют религиозным, и благодаря которому индивидуум может жить с умершими, усвоить себе их добродетели, и таким путем становится способным возвыситься над своим эгоизмом и воспринять активно социальное чувство. Социология ость лишь абстрактное постижение социальных уз; религия — ото их практическое осуществление. Только она производить в индивидуумах тот переворот, который необходим для того, чтобы они сделались действительными носителями общества, существующего исключительно в них и через них.
* * *
Итак, приходится, по-видимому, согласиться с Огюстом Контом в том, что его теория религии, по сравнению с философией в собственном смысле слова, представляет из себя нечто отличное и новое. Но здесь мы встречаемся с иною трудностью. Если указанные заявление О. Конта отнюдь не преувеличивают своеобразия его религиозной доктрины, то не являются ли они справедливыми более, чем это нужно? Не является ли его доктрина настолько отличной от его философии, что она не только ничем но связана с последней, но, наоборот, решительно ей противоречит, и в конце концов возвращается к тем теологическим и антропоморфическим учениям, которым позитивная философия вынесла свой безапелляционный приговор?
Если сравнить доктрины, принципы, общую ориентировку мысли в ранних и в более поздних произведениях О. Конта, то легко получается впечатление, что отношение философии к религии представляет у него не только простое различие, но и глубокую противоположность. С одной стороны метод разума, с другой стороны метод сердца; здесь скрупулезные заботы о доказательности, об осуществлении идеи науки, — там вдохновение, интуиция, непосредственное познание мистического; здесь культ жизни, активности, социальной пользы, — там сердце, возведенное в принцип, руководящий делами человеческими, любовь, не только отличная от мысли и действия, но и поставленная над ними.
К тому же, говорят нам, очень трудно не видеть в этих различиях настоящей революции, если вспомнить, что перемена возникла как раз в то время, когда в личной жизни Конта произошло событие, которое, по его собственному признанию, перевернуло его душу, а именно: его встреча с Клотильдой де Во з). Внезапное и отныне преобладающее влияние на всю жизнь О. Конта этой болезненной любви к ничтожной женщине объясняет изменение основного тона философа, свидетельствуя в то же время о глубине пережитого им переворота. В действительности, заключают люди, рассуждающие таким образом, перед нами две жизни, два метода, два учения, логически несовместимые между собой; первое принадлежит основателю позитивной философии, второе обожателю Клотильды де Во.
Правда, сам Огюст Конт постоянно утверждал прямо противоположное. Он заявляет, что великая работа систематизации, выпавшая на долю его века, должна охватить совокупность чувств человеческих в такой же мере, как и совокупность идей; что систематизация идей должна быть осуществлена раньше и должна покоиться исключительно на интеллекте, тогда как систематизация чувств предполагает новую ориентировку не только мысли, но и всей души: она может быть реализована только чувством, действительно испытываемым.
Что сам Огюст Конт считал весь свой труд существенно единым, ярче всего иллюстрируется теми словами Альфреда де Виньи, которые он взял эпиграфом к предисловию „Системы позитивной политики“: „Что такое великая жизнь? Это — идея юности, осуществленная в зрелом возрасте“.
Но и в данном случае мы не в праве опираться на собственные суждение философа; ибо великие мыслители всегда прекрасно умеют согласовать post factum различные фазы своего интеллектуального развития, как бы разнородны ни были эти последние по своему внутреннему содержанию.
Необходимо рассмотреть личность и труд Конта в целом, для того чтобы решить, правы ли те критики, которые утверждают, что он сам себе противоречил и в своей религиозной доктрине не дополнил, а отверг принципы своей философии.
И мы констатируем, что уже в самом начале своих философских размышлений, едва преступив двадцатилетний возраст, Огюст Конт, увлеченный, подобно другим людям того времени, мыслью о реорганизации обществ, отдавал себе полный отчет в том, что главная ошибка его современников заключается в их желании сразу приступить к решению социального вопроса, тогда как в действительности вопрос этот находится в зависимости от многих других, которые и должны быть разрешены предварительно. Около 1822 года, в двадцатичетырехлетнем возрасте он опубликовал небольшую работу, озаглавленную „План научных работ, необходимых для реорганизации общества“. Его социология уже заключена там в зародыше. Он ясно видит там, что вопреки XVIII веку, девизом которого было: „Законы создают нравы“, надо сказать: „учреждение зависят от нравов, а эти последние от верований“.
Таким образом те научные и теоретические работы, которые он собирался предпринять, не являются для него самостоятельной целью: это — средство, лишь по-видимому отводящее в сторону, в действительности же необходимое для того, чтобы подготовить реорганизацию общества, которая одна только есть истинная цель.
