Правда, Конт считал человеческий инстинкт навсегда неизменным подобно инстинкту животных. Но наука показала, что даже у животных инстинкт отнюдь не есть неподвижное данное. Что же касается человека, то не заслуживает имени человека тот, кто видит в своем наличным инстинкте границу, которую не позволено переступить, вместо того чтобы рассматривать его, как точку опоры, позволяющую подняться на высшую ступень.

В этом слабый пункт доктрины Конта. Его замкнутый и абсолютный позитивизм был бы правомерен, если бы человеческая природа представляла нечто раз навсегда данное. а так как человек есть существо, без устали ищущее, видоизменяющее и пересоздающее себя самого, то контизм представляет только искусственную фиксацию одной преходящей фазы в человеческой жизни.

Но вот вопрос: есть ли это создание человека человеком нечто произвольное? Человек был бы унижен, если бы ему доказали это. Ибо это значило бы, что при всем своем стремлении к прогрессу он действует исключительно под влиянием случая подобно атому Эпикура. Но он верит, что, не находя законченного образца в мире данного, работа его тем не менее имеет норму, которой присущи своя высшая необходимость, ценность и бытие. Эта норма, находящаяся одновременно и в нем и над ним, есть то, что он называет Богом.

Таким то образом в самом человечестве находятся зародыши религии, объект которой превосходит человечество. Для того, чтобы человек мог удовлетвориться человеком, он должен забыть завет античной мудрости: „познай самого себя“. Дойдя до основ своего я, он встречает там потребность, он находит там силу работать над расширением реальности, над повышением совершенства и ценности человечества. Без сомнения, наследие прошлого человечества и условия жизни человечества современного составляют существенную часть в идеале, доступном для человека, и этот идеал, для того чтобы быть практичным, должен держаться близ данной реальности. Но факт не может быть нормой идеи, ибо дело идет именно о том, чтобы превзойти факт. Вера в высшую реальность идеального объекта, не сводимая ни на что данное и тем не менее способная запечатлеть себя в области данного создала тех героев, которых с полным правом почитает Огюст Конт: они попали в его святцы лишь потому, что не верили в его религию.

Всякий позитивизм находится, таким образом, как бы в состоянии неустойчивого равновесия. Он признает только реальное и полезное. Но реальное и полезное суть понятия, которые необходимо вызывают другие, и притом более высокие.

Ученый, которому предписано искать реального, быстро замечает, что все впечатление всех индивидуумов одинаково реальны, и что задача его заключается в том, чтобы выделить из этого реального нечто более устойчивое, более глубокое, менее связанное с условиями индивидуального н человеческого восприятия. Он называет истинным этот объект, который он не в состоянии ни охватить, ни описать точно, смутная идея которого руководит им в его изысканиях, и который лишь мало-помалу вырисовывается перед его глазами под влиянием самых этих изысканий. И, раз очутившись во власти этой идеи, он чувствует, что нельзя подчинять ее никакой пользе, как бы высока ни была эта последняя. Истина в его глазах сама есть высшая польза. Наука работает из любви к истине. ее честь, ее гордость, ее радость состоит в том, что она не позволяет себе увлечься никакой философской или политической системой. Мы не касаемся здесь вопроса о том, не требуют ли интересы самих прикладных наук, чтобы теоретики сохранили свою веру, что они работают только ради теории. Наука, замкнутая в себе самой, есть деятельность вполне законная и абсолютно благородная; и философии, стоящей на страже идеала, приличествует освобождать науку, приводить ее к самопознанию, а не подчинять посторонним целям, каковы бы ни были эти последние.

Равным образом, человек с сердцем и волею, на которого возложена задача преследовать полезное в рамках реального, не в состоянии удержаться в этих границах. Что такое полезное? Что такое реальное? Человек притязает на право определять первое и, до некоторой степени, творить второе. Полезное— это средства, необходимые для достижение пели, которая мною задумана, и которую разум рисует мне, как достойную усилий человека. а реальное — это то, что я создал при помощи сил, почерпнутых в самой идее того дела, которым я задался. Другими словами, выше пользы человек необходимо ставит добро и красоту, как источник и меру самого этого полезного. Добро и красота требуют, подобно истине, чтобы их самих рассматривали как полезность, и притом, как полезность по преимуществу.

Мы видим, что основной принцип Конта, понятие „позитивный“, объединяющее в себе реальное и полезное, сам собою приводит, как только его начинают применять к делу, к объектам, стоящим выше данной реальности, к объектам, которые Конт хотел устранить. Реальное и полезное побуждают нас искать истину, красоту и добро.

Тщетными оказались все попытки вырвать из души человеческой стремление к тому, что превосходит человека; тщетно доказывали, что стремление это призрачно, что оно должно мало-помалу атрофироваться и исчезнуть, как орган, переставший функционировать: реальный человек не признает указанных ему границ. Конт запрещает нам что-либо видеть, чего-либо искать за пределами того мира, в котором мы живем. По Конту, этот мир должен быть для нас всем. Но уже Литтрэ замечает, что это „все“ есть не более, чем остров, со всех сторон окруженный океаном; правда, нам воспрещено плавать по этому океану, но мы его созерцаем, и его вид столь же благодетелен для нас, сколь грозен.

Можно ли закрыть от нас бесконечное? Можно ли рассчитывать, что эта идея атрофируется в нас вследствие неупражнения? Если религия и наука взаимно стесняют друг друга в том случае, когда мы пытаемся вместить их обе в конечный мир человеческих явлений, то, быть может, они снова приобретут свободу и независимость, раз мы допустим, что за пределами данного мира, составляющего область науки, существует другой мир, открытый для наших желаний, наших верований, для нашей мечты? Не идет ли такая постановка вопроса навстречу пожеланиям современной науки? мало того, не создается ли она самою наукой? Постановка эта принадлежит знаменитому английскому философу Герберту Спенсеру, одному из главных провозвестников идей нашей эпохи.

I. Доктрина Герберта Спенсера относительно науки, религии и их взаимоотношения. — Непознаваемое, наука и религия, — Эволюционизм, религиозная эволюция.

II. Анализ доктрины. — Мотивы, руководившие Спенсером. — Отношение теории религиозной эволюции к теории непознаваемого. — отрицательное и положительное непознаваемое. — Герберт Спенсер и Паскаль.

III. Ценность доктрины. — Не является ли непознаваемое Герберта Спенсера лишь остатком религии — Ценность чувства no Г. Спенсеру. — Впрочем, доктрина его имеет рациональное основание. — Слабый пункт системы: непознаваемое рассматривается с чисто объективной точки зрения. Г. Спенсер приписывает ему или слишком много, или слишком мало.

Идеи Герберта Спенсера относительно религии не принадлежат к числу наиболее оригинальных частей его философии. Maтериально они занимают лишь небольшое место в его труде. Но если всегда интересно знать, что думал по атому вопросу тот или другой крупный мыслитель, то имеются еще и специальные основания, заставляющие присмотреться к тому, что написал о религии Герберть Спенсер.

Он принадлежал к семейству проповедников и преподавателей, в котором религия была делом первейшей важности. По материнской линии он происходил из старой гугенотской французской фамилии Бреттелей. Его прадед, Джон Бреттель, был личным другом Джона Уэсли, основателя методизма, и сам занимался проповедью этого учения. Его мать, Гарриет Гольмс, очень набожная, строго соблюдала обряды англиканской церкви, несмотря на то, что была методисткой. Джордж Спенсер, отец Герберта, живо интересовался религиозными вопросами. Будучи сначала методистом, он выступил из этой секты, так как не нашел там той внутренней религии, в которой чувствовал потребность, и обратился к квакерам. Характер его религиозности ярко выразился в том, что он чувствовал настоящее отвращение к предписаниям и обрядам церкви.