Таким образом некоторые психологи думают, что психология, опирающаяся в свою очередь на физиологию, заключает в себе все данные, необходимые для того, чтобы объяснить до конца, без всякого остатка, религиозные явления. Это оспаривают обыкновенно представители соседней науки, социологии, также посвященной положительному изучению фактов человеческой жизни, но рассматривающей эти факты с иной точки зрения.

По мнению этих последних психология овладевает религией, лишь обедняя и уродуя ее, отсекая от нее наиболее характерный и существенный ее элемент. Психологи довольствуются субъективной стороной религиозных явлений, они любят рассматривать мистицизм, как проявление религии по преимуществу. Но, согласно выдающимся представителям социологии ^2з), внутренняя религия есть лишь более или менее неопределенный и неверный отголосок социальной религии в сознании индивидуумов.

Мистик есть человек страсти или рассудка, приспособляющий религию к своей личной философии. Не в этих производных, видоизмененных, субъективных и неопределенных формах следует рассматривать религию; если мы хотим создать действительную науку о религии, мн должны взять эту последнюю в ее конкретной, первичной, всеобщей и объективной реальности. Не мечтатели, исключительные существа, больные, философы, еретики будут тогда привлекать наше преимущественное внимание, а ортодоксы, представители живой, действующей религии, той религии, которая была и до сих пор остается существенным фактором в судьбе народов и отдельных лиц.

И если мы с этой точки зрение будем изучать не религиозное чувство, а сами религии, мы найдем, что одним из существеннейших их признаков является наличность обязанности, запрета, святыни. Всякая религия есть моральная сила, овладевающая индивидуумом и предписывающая ему такие действия или воздержание от действий, которые чужды его природе. Каким же образом может разобраться в религиозных явлениях психология, не имеющая в своем распоряжении ничего, кроме природы индивида? Официальные представители существующих религий, люди, действительно чувствующие, что такое религия, имеют полное основание протестовать против мнимых объяснений психологов. объяснение эти представляют из себя нечто иное, как софизм, обусловленный незнакомством с вопросом Они рассматривают в религии то, что не является, строго говоря, религией, и проходят мимо того, что как раз требует объяснения. Благодаря этому, после того, как психологизм уже закончил свою работу, в религии еще остаются такие черты, которые заставляют рассматривать ее как учреждение сверхъестественное, несводимое к данным науки, и философы с полным правом продолжают противопоставлять психологизму принцип обязанности и запрета, категорический императив Канта с его трансцендентальной природой. Ибо кантианское учение в своей критической части совершенно правильно осуждает то ошибочное мнение, что идею долга можно объяснить, как иллюзию, создаваемую игрой одних только законов индивидуального сознания.

Сведение религии к науке, недоступное для физических наук, превосходит также силы психологии; и пришлось бы признать эту цель недостижимой, если бы над психологией не существовало высшей науки, социологии, перед которой окончательно рассеивается тайна мироздания.

Чтобы получить возможность устранить трансцендентные причины и объяснять все явление простыми естественными законами, психология соответственным образом изменила свою точку зрения. На место субъективного наблюдения, которое может дать лишь подлежащие объяснению факты, она поставила наблюдение объективное. Она поставила своей задачей изучать психические явление извне, как физик изучает физические явления.

Но условие это легче постулировать, чем осуществить, особенно когда дело идет о религиозных явлениях. Как известно, мистики энергично восстают против применения этого метода, который по их мнению в религиозной области совершенно недопустим. Мистическое явление есть опыт, и притом опыт, не выразимый в понятиях и словах. Никто не может ознакомиться с этим опытом, если сам не пережил его.

Такое явление нельзя изучать извне. Все внешние знаки, при помощи которых люди пытаются создать себе понятие об этом явлении, не достигают цели.

Как бы мы ни относились к этому возражению мистиков, несомненно во всяком случае, что в психологии идея чисто внешнего наблюдение далеко не отличается ясностью; и в особенности это приходится сказать в настоящее время, когда психологи признали первичным данным сознание целостную психическую активность вместо тех внешних друг по отношению к другу явлений или состояний сознания, которые принимала за элементы ассоциационистская школа. Уже по одному этому применение к психологии научного детерминизма — ради чего и была изобретена ассоциационистская теория — стало произвольным, неопределенным и неуверенным.

Социология избегает этих трудностей. Она рассматривает факты таким способом, который дает возможность применять строго объективный детерминистический метод. В самом деле, в социальных явлениях элемент видимый, воспринимаемый объективно, не есть уже нечто сопровождающее реальность, некоторый более или менее верный символ того объекта, который мы хотим постигнуть: видимый элемент есть здесь сама реальность, или связан с последней точно определимым образом. То, что мы называем душой индивидуума, есть реальность, которая, что бы мы ни предпринимали, всегда будет отличаться от своих проявлений. Между тем душа социальной группы есть только метафора, которая означает лишь совокупность социальных фактов, внешних и видимых. Имея дело с реальностями, совпадающими с их внешними проявлениями, социология обладает такой точной и строгой объективностью, какой психология не достигнет, быть может, в течение очень долгого времени.

В то же время очевидно, что сфера ее гораздо более обширна. Без сомнения, все те признаки, которые характеризуют человечество в его социальной жизни, должны уже находиться в действительности или по крайней мере в возможности у отдельных индивидуумов. Но то, что у этих последних является, быть может, лишь неесною и незаметною возможностью, развертывается в обществе, действует там, эволюционирует и обнаруживается в значительных фактах. Невероятное богатство человеческой природы, ее удивительная способность к приспособлению, ее плодовитость во всех направлениях проявляется, существует реально только в коллективной внешней жизни.

Особенностям своего объекта социология обязана тем, что она может в гораздо большей степени, чем психология, подчинять факты человеческой жизни научному детерминизму. Не напрасно метафизики, стараясь свести факты к законам, воображали, что позади фактов стоят управляющие ими сущности. Что гарантирует нам устойчивость фактов, их способность сочетаться между собой, образовать системы, раз нет никакого общего принципа, который бы составлял их основу? Онтологизм метафизиков был лишь неправильной интерпретацией этой постулируемой наукой сводимости явлений одних на другие. Онтологизм нельзя просто выкинуть, его необходимо заменить методом, осуществляющим при посредстве опыта ту систематизацию, которую он создавал более или менее a priori. Но психологизму не хватает этого опытного принципа связи и систематизации, необходимого для того, чтобы подчинить явление строгой причинности. Душа, внутреннее „я“, сознательное и подсознательное, представляют смутные понятия, на которых нельзя основать ничего кроме расплывчатого отношение между субстанцией и акциденцией. Наоборот, данное общество есть точный факт и детерминизм, связывающий это общество со всеми составляющими его фактами, как условия с обусловленным, не менее научен, чем тот детерминизм, который соединяет между собой явление данной материальной системы, например системы солнечной. Социология, будучи наукой, основанной на наблюдении, в состоянии превзойти область наблюдения. Она занимает среднее место между историей, на которую она опирается, и онтологией, действительную задачу которой она берет на себя; в этом отношении она подобна всякой другой законченной науке, которая кроме фактов, представляющих лишь сырой материал, обладает принципом, способным построить и оправдать систематизацию этих фактов.