Вздыхаю. Страшно, а что делать?

«Барби, значит Барби», – мысленно успокаиваю себя.

Через несколько часов всё заканчивается. Меня укладывают, красят брови, делают макияж. Все это время зеркало мне недоступно. И от этого немного волнительно. И любопытно, конечно же.

Потом мне приносят платье. Открываю пакет и стою, удивленно хлопая глазами с тяжелыми наклеенными ресницами.

Короткое. Открытое. Сиськи практически наружу. Туфли с огромной шпилькой на платформе блестят так, что слепит глаза. Дополняет все гигантский розовый бант для волос.

Натягиваю на себя всю эту роскошь. Тут даже розовое кружевное белье и тонкие чулки. Надеюсь, это не сам Роман Петрович покупал, иначе я сдохну от стыда.

Мне помогают присобачить на макушку бант. Наконец-то подводят к огромному зеркалу от потолка до пола.

Стою, смотрю на себя и молчу. Не узнаю.

– Ну как вам? Нравится? – улыбается администратор.

– Как на панель, ей-богу.

Когда выхожу на улицу, вижу, как водитель меняется в лице. А это на мне еще куртка моя накинута. Он снова молча открывает мне дверь. Сажусь аккуратно, чтобы не зацепиться бантом. Вижу, как водитель пялится на мои колени. Кладу на них ладони. Странное ощущение.

Едем больше часа. Выезжаем за город, долго петляем по каким-то поворотам, потом долго едем по узкой дороге между высоких сосен и, наконец подъезжаем к большому загородному дому.

Выворачиваю шею, глядя на него. Офигеть! Красота. Декоративные кусты, фонари, огромный забор. Зеленые елки вокруг. Как в сказке.

Заезжаем на территорию и подъезжаем к самому дому. Выхожу, разглядывая все с открытым ртом, как ворона. Покачиваясь на каблуках, поднимаюсь на крыльцо. Звоню в звонок. Расстегиваю куртку, потому что бросает в жар от волнения.

– Это ко мне, – отвечает кому-то Роман Петрович, открывая дверь и отпивая из стакана какой-то коричневый напиток. Похоже, вискарь.

Он оборачивается и, поперхнувшись, начинает кашлять, выпучив на меня глаза.

Стою перед Женькой и не могу оторвать взгляд.

Как бы я ни пытался держаться невозмутимо, но этот её вид просто сбивает с ног: ноги от ушей, сиськи наружу, уложена и накрашена, как звезда на Оскар. В моих мыслях костюм куклы должен был выглядеть менее... вызывающим.

Всё, что возникает в голове при виде такой Барби — желание не детям ее на растерзание отдать, а отволочь в спальню и стащить с нее эти шмотки, как ненужный фантик с конфеты. Но тут Смирнова открывает рот, и наваждение, как обычно, мгновенно исчезает.

— Челюсть не потеряйте, Роман Петрович.

— Женя, ты... восхитительно выглядишь, — наконец нахожу слова, снимая с ее плеч куртку. Розовые блестящие волосы спадают шелком на острые лопатки. Снова подвисаю. Это парик? Где ее лохматая желтая грива?

— Ага, как проститутка с панели, — ухмыляется она, разворачиваясь и подмигивая. — Интересный у вас вкус.

— Да нет, дорого, — улыбаюсь, пытаясь парировать.

Наряд, конечно, вызывающий, но Смирновой он все равно идет больше, чем пучок и растянутый свитер. Тут хотя бы понятно, что это привлекательная девушка... Макияж вечерний... Как они ей, интересно, такие ресницы налепили? Она же глазами с трудом моргает.

— Ага, как дорогая проститутка, — соглашается Женька, скрещивая руки на груди, отчего сиськи выпирают из выреза еще сильнее.

Едва успеваю вздохнуть, как появляются мои друзья. Солидные мужики, при костюмах и с бокалами. У одного строительный бизнес, у другого - сеть ювелирных салонов. Один из них присвистывает, другой громко ржёт:

— Ромыч, ты что, заказал девочку по вызову? Клевая вечеринка намечается! Стриптиз будет?

Чувствую, как в груди поднимается глухая ярость. Рычу:

— Следи за языком. Это аниматор.

Женя начинает звонко хохотать. Поворачивается к моим друзьям, делает подобие реверанса и с наглой улыбкой выдаёт:

— Товарищи-бизнесмены, уникальное предложение! Двадцать тысяч долларов за час. Акция до полуночи!

Друзья у меня такие же клоуны. Начинают торговаться со Смирновой. Причем, мне кажется, на полном серьезе не понимаю, что она их стебет. Закатываю глаза, пытаясь не обращать внимания. Но тут появляются дети. Моя дочь, увидев Женю, визжит от радости и сразу кидается к ней:

— Барби!!! Настоящая Барби! Ух ты! Какие у тебя туфли красивые!

Фууух. Ну хоть она не сказала, что папа заказал проститутку. Аленка хватает Женю за руку и утаскивает с собой, не дав мне даже слова вставить.

-- Хочешь, я тебе их подарю? -- с надеждой в голосе отзывается Смирнова.

Смотрю им вслед, и сердце почему-то замирает. То ли от длинных ног, которые Женька грозит сломать, неловко передвигаясь на высоченных каблуках, то ли от того, как весело они щебечут, будто давние подружки.

Иду следом за ними в гостинную, где носятся остальные дети. Захожу в комнату, показываю Смирновой пакет.

— Женя, я купил игрушки для развлечений. Тут всякие конкурсы, конструкторы.

Она заглядывает в пакет и начинает смеяться:

— Роман Петрович, вы ничего не шарите в детских развлечениях. Конструктор? Вы бы еще их читать посадили на вечеринке.

— Со взрослыми игрушками у меня получается лучше. — прищуриваюсь лукаво.

— Экий вы... шалун, — прикусывает губу Смирнова, явно подыгрывая. И не понимает, похоже, что это выглядит слишком эротично. Отворачиваюсь и ухожу обратно к друзьям от греха подальше. Пусть сама разбирается с детьми, раз игрушки у меня не те. Я, вообще-то, машины имел ввиду.

Даже любопытно становится, что имела ввиду она.

Проходит немного времени. Мы с друзьями сидим, выпиваем, разговариваем. Вдруг слышу какой-то неистовый визг из гостиной. Поднимаюсь и иду проконтролировать на свякий случай. Заглядываю в комнату, и вижу настоящую вакханалию: Женя скинула туфли, носится с детьми, заматывает их туалетной бумагой, как мумий. Комната в хаосе, дети визжат и разбегаются от Барби, как тараканы.

Она ловит их, щекочет и заматывает туалетной бумагой. В нее ото всюду летят диванные подушки. Вокруг шум, гам. Собираюсь идти обратно к друзьям.

Неожиданно моя дочь замечает меня и тянет за руку:

— Папа, иди к нам! Поиграй с нами в фараонов!

Пытаюсь позорно сбежать, но под ее напором сдаюсь и подхожу ближе. Смирнова пристально смотрит на меня, щурит свои синие глазищи и медленно, с угрозой в движениях, разматывает туалетную бумагу.

— Ну что,.. Роман Петрович, готовы к безумию и безудержному веселью?

Заматываем Романа Петровича на совесть. Дети помогают с таким усердием, что у нас быстро заканчивается вся упаковка бумаги. Надеюсь, это не все запасы в доме. Будет неловко оставить гостей без царя гигиены в любой квартире.

Едва сдерживаю смех, потому что мой директор стоит посреди комнаты, замотанный в туалетную бумагу, как настоящая мумия. Дети верещат от восторга, пищат, смеются — в общем, творится настоящая вакханалия. Праздник непослушания какой-то.

Я даже не успеваю придумать, что делать дальше, как кто-то из детей выдвигает предложение:

— Пусть мумия расскажет стих на стуле!

Дети радостно поддерживают идею, и я, конечно, не могу не подыграть:

— Ну что, Роман Петрович, готовы? Трон для вас уже готов! — выставляю массивный стул в центр.

Директор качает головой, но в итоге все же нехотя поднимается на стул в своей "мумийной" оболочке и начинает рассказывать какой-то детский стишок. Голос у него, конечно, звучит так, будто его заставляют это делать под дулом пистолета.

— А давайте водить хоровод, — беру ребят за руки и подмигиваю начальнику, как только он заканчивает. — Роман Петрович, подпевайте.

Роман Петрович закатывает глаза, но все же подпевает басом. Сдерживаю смех из последних сил.

— Больше эмоций! — подначиваю его.