— Смирнова, я тебя покусаю, — обещает он, бросая на меня такой свирепый взгляд, что, кажется, если бы не дети, я бы уже не стояла тут, ухмыляясь, а ехала в трампункт ставить прививку от бешенства.

Дети же входят в раж, хлопают в ладоши, а один из мальчишек кричит:

— Мумия, сделай страшное лицо!

Роман Петрович вздыхает, поднимает руки вперед, изображая из себя зомби, а потом ловко спрыгивает со стула и начинает за ними гоняться. Дети орут, визжат, рассыпаясь по комнате, как тараканы. Вид у мумии, конечно, совсем не страшный, а скорее комичный, но для них этого более чем достаточно.

Минут десять спустя, Роман Петрович устало падает на диван и срывает с себя оставшиеся "бинты", а я достаю из пакета чупа-чупс и протягиваю его ему:

— Вот вам, Роман Петрович, заслуженный приз за лучшую мумию!

Он встает, берет чупа-чупс. Улыбается, снимая упаковку и вдруг, не моргнув глазом, засовывает его мне в рот. Потом наклоняется ближе и шепчет мне в ухо так, что никто не слышит:

— Сосать — это не моя прерогатива, Смирнова. Взрослые дяденьки должны получать более интересные подарки.

Я едва не давлюсь от смеха, вынимаю чупа-чупс изо рта и подмигиваю:

— Таблетки от давления или, может, талон на МРТ?

Вижу, как во взгляде Романа Петровича вспыхивает дьявольский огонь. Он хитро щурится.

— Евгения,.. не бери меня на слабо.

Отвечаю, стараясь сохранить серьезный вид:

— Не буду, не буду. Я же не хочу, чтобы вас в реанимацию увезли с давлением.

Взвизгиваю от неожиданности, потому что ладонь директора тяжелым звонким шлепком приземляется мне на задницу, обжигая кожу огнем.

— Больно же, — отшатываюсь от него, потирая ягодицу. — Вы чего деретесь?

— А ты не провоцируй, — бросает он, явно и сам немного растерянный от того, что сделал, но старается не подавать виду. — Что, сильно больно?

— Нуу, ощутимо. Мамка в детстве, конечно, лупила больнее...

— Давай подую, — наклоняется Роман Петрович и хохочет, когда я испуганно отшатываюсь. — Шучу я. Прости, Жень, не рассчитал.

Отмахиваюсь. На самом деле, не так уж и больно. Но сила удара у него, оказывается, что надо. Аж сжалось все внутри от трепета перед таким темпераментом.

Дети, конечно, ничего даже не поняли. Они уже занялись своими играми и я с удовольствием пользуюсь тем, что они отвлеклись и плюхаюсь на диван, с блаженством вытягивая ноги.

— Ромыч, ты все никак в куклу не наиграешься? — один из его друзей заглядывает в гостиную и тут же заинтересованно скользит взглядом по моим ногам. Тут же поджимаю их, чтобы не пялился.

— А тебе завидно? — усмехается ему директор и поворачивается ко мне. — Жень, пошли хоть перекусишь чего-нибудь?

Если честно, то я голодная, как волк, который с утра кроме кофе ничего во рту не держал, но сидеть за столом с этими бизнесменами в таком виде как-то неловко. Отмахиваюсь и запихиваю себе в рот чупа-чупс, поглядывая на детский стол со сладостями и фруктами. С голода не умру.

— Я не голодная, спасибо. — улыбаюсь ему. А сама представляю, как приеду домой и сожру салатник селедки под шубой.

Роман Петрович пожимает плечами и уходит. Пару минут жду, потом встаю и чищу мандарин, запихиваю его целиком в рот.

— Фига се, как ты умеешь, — раздается из-за спины.

Закашливаюсь, прикрывая рот ладонью. Оборачиваюсь. Роман Петрович стоит с тарелкой, на которой лежит салат и всякие закуски и с интересом наблюдает за мной.

— Смирнова, — аккуратно похлопывает он меня по спине, — да в тебе больше талантов, чем я думал.

Женька… Чудо такое, я не могу.

Понимаю, что проголодалась, а скромность не позволила об этом сказать.

То, с каким воодушевлением она запихнула себе вилку салата в рот, сразу все расставило по местам. Мне даже стыдно, что я и кофе-то ей не предложил, как она приехала.

Сижу среди своих друзей, а мысли всё время возвращаются к ней и к тому, что она то и дело подначивает меня по поводу возраста. Мне всего сорок, и я точно знаю, что ещё в форме. Я прекрасно выгляжу, занимаюсь спортом. В общении с женщинами проблем нет. В сексе тоже. Но эта зараза мелкая смеет меня называть ровесником динозавров.

Усмехаюсь.

Это даже забавно. Наверное, она первая, кто мне сказал, что я не в ее вкусе. Обычно моей харизмы достаточно для того, чтобы расположить к себе любую женщину.

– Ромыч, а у тебя с Барби что-то было? Или только собираешься? – хитро щурится друг Пашка и кивает в сторону гостиной.

Я качаю головой, стараясь казаться невозмутимым:

– Она малолетка. И не в моём вкусе.

– Ооо, зато в моем. Телефончик дашь?

– Подойди и возьми, если такой смелый, – фыркаю.

– Да наш Ромыч дед уже, какая ему Барби? Пусть лучше к тонометру привыкает. – ржет второй, Игорь.

Закатываю глаза. Очень смешно.

– Конечно, – отпиваю виски и чувствую, что в голове шумит, – пенсия, собес, корвалол – мое все. Пойду место на кладбище себе выберу.

Вроде бы отшутился, но внутри неприятно царапает. В последнее время я действительно весь в работе, и вот уже несколько месяцев обхожусь без всяких приключений. Чувствую себя так, будто молодость ускользает, как песок сквозь пальцы.

Мои будни – договора, цифры, встречи… Рутина. Ощущение, что она никогда не закончится и какой-нибудь сериал после работы – это все, что мне осталось из доступных развлечений.

Вечеринка в разгаре. Музыка играет, гости смеются, а мне почему-то хочется просто лечь спать. И это бесит еще больше.

Да, устал. Несколько месяцев новогоднего аврала. Все на нервах, и я в первую очередь. Чувствую, что перегорел. Ни праздника не хочу, ни веселья. Думал, что придут гости и настроение поднимется, но что-то пошло не так.

Ощущение, что меня и за эту неделю каникул не отпустит и все, на что я буду способен – есть и спать. Хотя в планах была развлекательная программа: баня с друзьями, клуб.

Друзья моложе на несколько лет. И вот сейчас ощущение, что между нами не цифра, а огромная пропасть.

Наливаю себе еще виски. Хочу на свежий воздух. Выхожу на веранду. Ветер свежий, бодрит. Прикуриваю сигарету, делаю глубокий вдох – и немного отпускает.

– Перекур? – раздается откуда-то сбоку и я подпрыгиваю от неожиданности.

– Господи! – оборачиваюсь, понимая, что не один на веранде. Барби. Ну, то есть Женя, конечно. Стоит в полумраке, курит.

– Можно просто: госпожа, – усмехается она и смотрит на меня с улыбкой. Явно тоже устала. Я бы вздернулся столько времени с детьми носиться.

Подхожу ближе, смотрю на неё. Красивая, надо признать. И как я раньше не замечал, что у нее такие идеальные черты лица? И вообще, сиськи, конечно, у нее сейчас наружу, но мой взгляд то и дело цепляется не за них, а за огромные глаза, подобные двум синим глубочайшим озерам.

– Что? – замечает мой взгляд Женька и подозрительно косится на меня. – Первая сигарета за день.

– Да кури, – вздыхаю устало, не отрываю взгляда от ее лица и мне впервые кажется, что она немного смущается. – Красивая ты баба, Жень, а сразу так и не скажешь. Что на заводе забыла? Нашла бы себе богатенького, и не знала бы бед.

Смирнова усмехается, выпуская дым изо рта, и задумчиво смотрит вдаль, кутаясь в куртку.

– У богатеньких нет сердца, Роман Петрович. Вот сейчас я одета, как кукла, и отношение ко мне такое же. А я хочу, чтобы меня за душу полюбили. За то, что я – личность.

Я поднимаю брови, ехидно улыбаясь. Личность? Это меня слегка забавляет.

– Личность, которая курит и ругается матом на работе, как сапожник?

Она смеётся:

– Ну и что? Зато я добрая. Людям помогаю, животных люблю… кроме Ирки.

Не могу сдержать короткий смешок. Женя – наивная, бесспорно, но всё же это в ней и цепляет. Прямолинейная, простая, бесхитростная.

– Эх, Женя. Наивная ты еще пока, дурная. – приобнимаю ее за плечо. – Мужики любят за сиськи и качественный секс. Всё остальное – сказки для девочек. Чем быстрее ты это поймёшь, тем проще станет.