Ладно, я только одним глазком посмотрю и все. Чтобы было что представлять перед сном. В качестве моральной компенсации за ее стеб. Женька все равно не будет знать об этом и не обидится.

Расстегиваю пуговицы на рубашке. Дойдя до последней снова на секунду замираю, а потом медленно раскрываю ее, стараясь сдержать шумный выдох. Как будто я нашел припрятанный родителями подарок и сейчас пытаюсь подсмотреть, что спрятано под упаковкой. Под моей упаковкой – восторг.

Женя… невероятно женственная. Красивая наливная грудь с крупными ареолами и маленькими сосочками. Выпирающие ребра, тонкая талия с впалым пупком. Скольжу взглядом ниже и тяжело сглатываю.

Даже тут как я люблю. Полоска светлых волос так и манит прикоснуться к ней пальцами.

– Богиня, – шепчу, снова сглатывая вмиг ставшую вязкой слюну. Кажется, я как собака Павлова на нее уже реагирую.

Нужно застегнуть рубашку и уйти. А у меня руки будто свинцом налились и не хотят подниматься.

– Жень, – зову ее сиплым от возбуждения голосом. Спит. Крепко.

Озираюсь, будто меня кто-то может увидеть, и аккуратно провожу ладонью от изящной шеи вниз, между двух притягательных вершин, до пупка. Останавливаюсь. Ловлю кайф от ощущения шелковой кожи под своей рукой. Веду обратно вверх, обводя аккуратно грудь уже ближе к ореолам и восторженно смотрю, как сосочки напрягаются.

Понимаю, что это машинальная реакция ее тела, но член все равно дёргается в предвкушении. Облизываю пересохшие губы и склоняюсь над нимфой.

Ещё раз вглядываюсь в ее безмятежное лицо и опускаюсь к груди. Вдыхаю лёгкий и нежный аромат чистой кожи.

Ещё раз облизнув губы, прикасаюсь ими к груди, вбирая в рот сосок, и тихо стону, не в состоянии себя контролировать.

Играю с ним языком, медленно перекатывая во рту, как вкуснейшую конфету, которую хочется смаковать как можно дольше.

Чувствую, как Женя немного вздрагивает и шумно выдыхает сквозь сон. Отстраняюсь и смотрю на нее во все глаза.

Спит. Лишь немного вскинула голову, будто открывая шею для моих поцелуев.

Тут же касаюсь пульсирующей жилки и спускаюсь ко второй груди. Снова медленно терзаю сосок, поигрывая с первым пальцами.

Чувствую, как кожа под моими руками покрывается мелкими мурашками. Отстраняюсь, пытаясь унять сбившееся дыхание. Женя вздыхает, проводит по груди, где только что были мои губы и замирает.

И я вот смотрю на нее, такую раскрытую и доверчиво-беззащитную передо мной и понимаю, что надо уйти. А не могу. Закрываю глаза и представляю, как раздвигаю ее ноги и вхожу на всю глубину. Как она открывает глаза и начинает метаться подо мной, выстанывая мое имя.

Открываю глаза и чувствую, как внутри идёт борьба совести с желанием. Плюю на приличия. В конце концов, мне потом из-за нее дрочить. А ещё во мне виски с шампанским.

Выключаю ночник и ложусь рядом с Женей, подставив руку под голову и снова поглаживая ее животик. Рука плавно съезжает ниже.

Поглаживаю пальцами мягкий светлый пушок, всё ещё пытаясь удержаться от не очень порядочного поступка. Но… с другой стороны, Женька спит и все равно ничего не вспомнит. А я впервые в жизни так хочу конкретную женщину, что ее могу удержать себя в руках.

Смирнова вдруг томно вздыхает и… немного раздвигает ноги.

Сердце сбивается с ритма.

Как заворожённый веду пальцами вдоль полоски волос вниз и невесомо скольжу по складочкам. Тут же нетерпеливо ныряю глубже, приоткрывая их и чувствую, что они становятся влажными. Ее тело откликается на мои ласки.

Теряя остатки самообладания, растираю смазку между половых губ и начинаю ласкать то чувствительную горошину, то ныряю во влагалище, призывно толкаясь глубже.

Женя вдруг ахает и подается бедрами навстречу моей руке.Тут же атакую приоткрывшиеся губы и кайфую от того, что она слабо, но отвечает на мой поцелуй.

– Моя девочка, – шепчу, придвигаясь к ней ближе. Вижу, как Женя приоткрывает глаза и немного удивленно смотрит на меня, а потом вдруг притягивает за шею и сама подставляется под мои поцелуи и руки.

Кажется, член уже дымится от того трения, что происходит между нашими телами.

– Ррррома, – рычит со стоном мое имя Женя, откидываясь на подушке и выгибаясь всем телом. И – клянусь – это “Рома”, сорвавшееся с ее губ, – самое прекрасное, что я когда-либо слышал.

– Кончай, моя девочка, – двигаю пальцами еще быстрее, заставляя ее метаться по подушке и стонать снова. Сам рычу от желания войти в нее по самый корень и излиться в горячее влагалище.

Женя снова вздрагивает и обессиленно падает на кровать, а я ложусь на спину, приспуская штаны и добиваю свой изнывшийся орган короткими толчками в ладонь. С хрипом кончаю в кулак. Дышу, как будто не на кровати лежал, а мешки грузил.

– Охренеть, – приподнимается на локте Женя и удивленно смотрит на меня, – Роман Петрович еще и дрочит у меня во сне.

Хмурюсь, не понимая, о чем она, а Женька тут же отворачивается и… снова засыпает.

– Охренеть… – смотрю на нее ошарашенно. Реально спит, зараза. Аж похрапывает. – Охренеть…

Просыпаюсь с тяжёлой головой, словно кто-то стукнул меня по ней кувалдой. Сначала не понимаю, где я нахожусь. Мысли разбегаются. Медленно поднимаюсь с кровати, оглядываюсь вокруг и замечаю стакан воды на прикроватной тумбочке. Жадно хватаю его, пью до дна, и мне кажется, что ничего вкуснее в жизни я не пробовала.

Немного приходя в себя, наконец замечаю своё отражение в зеркале напротив. Моё состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Я в мужской рубашке, явно Романа Петровича. Щеки розовые, волосы растрепаны.

Охреневаю, вспоминаю только урывками остатки вечера. Встаю, пытаюсь найти свою одежду, но её нигде нет. Иду в ванную, и там, на батарее, замечаю свои розовые трусы. Сердце сжимается.

Начинаю смутно вспоминать, как Роман Петрович нес меня наверх. Но, как же я оказалась в этой рубашке и без трусов? Переодевал он меня или я сама?

Чувство стыда обжигает, и я пытаюсь убедить себя, что всё было нормально. Решаю принять душ — горячий поток воды немного проясняет мои мысли, но воспоминания не возвращаются. Где моя кукольная одежда я так и не нашла, поэтому, завернувшись снова в ту же рубашку, спускаюсь вниз.

На кухне вижу начальника. Роман Петрович стоит у плиты и что-то готовит. Когда он замечает меня, его взгляд становится мягким, в глазах появляется хитрый блеск, а губы расплываются в лёгкой улыбке.

— Доброе утро, — говорю, пытаясь прочистить осипшее горло. — И сразу вопрос: это вы меня переодели?

Он поднимает брови, усмехается:

— Ты что, алкаш, ничего не помнишь?

Вздыхаю, качая головой:

— Я предупреждала, что от шампанского я дурная. Что я творила?

Он усмехается, продолжая помешивать что-то на плите. Пожимает плечами.

— Успокойся. Ты сама помылась, переоделась и легла спать. Я тебе воды принёс и ушёл.

Чувствую, как напряжение внутри немного отпускает, и вздыхаю с облегчением.

— Спасибо. Роман Петрович, извините, но я так плохо себя чувствую, что не смогу сегодня быть аниматором. Хотите, можете мне ничего не платить, только отвезите меня домой. — стону. — Я хочу в свою умирательную яму, иначе откинусь прям тут у вас.

Сажусь на стул, поджав ноги, и кладу голову на колени. Она так раскалывается, словно по ней веслом били.

Роман Петрович глядит на меня с лёгкой насмешкой и ставит передо мной тарелку с бульоном. Сам завтракает бутербродами и кофе.

— Это вы сами приготовили? Ради меня? — удивленно улыбаюсь, подняв голову.

Он кивает, взгляд его становится чуть серьёзнее.

— Я бы отпустил тебя, Жень, но не могу. — вздыхает, не отрывая от меня глаз.

— Почему? — поднимаю брови, округляя глаза.

Он чуть усмехается:

— Понравилась.

От неожиданности мои глаза расширяются ещё больше, а он вдруг смеётся. Я точно что-то начудила вчера. Жопой чую.