Мало того, Игорь неожиданно припомнил, что старая бабка Жени совсем не бедная старуха, а владелица отличной квартиры на Петроградке и хозяйка целой коллекции старинных икон.

— Знаешь мне очень хочется тебе верить.

Женя вздохнула. После своего «воскрешения» она искренне думала о разводе. Ей даже казалось, что машина уже запущена и ей надо просто пережить этот момент, не поддастся слабости и довести начатое до конца.

Ей просто нужна была поддержка, но Мартин её предал. Коротко и быстро едва за ней успела захлопнуться дверь. Она просто тотально ошиблась в этом человеке. Сколько разочарования и досады. Сколько убито времени.

Что ж она достаточно наказана за то, что сделала.

— Иди ко мне, — Игорь протянул руку, положил Жене на плечо и привлёк её к себе.

— Я хочу, что бы ты меня простила. Хочу, что бы мы начали всё сначала. Я хочу, что бы ты была со мной.

Сейчас Игорь почти не отдавал себе отчёта в том, насколько нужно ему Женькино присутствие. В нём говорили ревность и оскорблённое достоинство. Говорили настолько сильно, что он едва не задушил жену в объятиях. Эта бледная поганочка посмела не только его обмануть, но и буквально плюнуть в лицо.

— Ты ведь будешь со мной?

— Конечно.

Женя уткнулась носом в плечо Игоря. Конечно, она будет с ним, а Мартина надо постараться поскорее забыть. Выкинуть из головы. Отодвинуть на задворки памяти, как крайне неприятный и постыдный момент. Её несбывшиеся надежды.

Ощущение неудовлетворённости собственных ожиданий.

Игорь молча гладил Женю по спине и плечам.

— Ты такая горячая.

— Кажется у меня температура.

— Ну, что? Сколько там?

— Тридцать семь и восемь.

— Такая слабость, — пожаловался Мартин, — как-будто мешки в порту разгружал.

— Это потому, что ты почти не болеешь, — пояснил Тони, — привычки нет.

— Встать хочется, но не могу. Как там на улице?

— Пока я к тебе шёл капал дождь. Потом вроде прекратился. Сейчас Ольгерд придёт — расскажет.

Мартин находился у себя дома уже целую неделю и умирал от слабости, так-как болеть действительно не привык. Почти весь день он был совершенно один и только к вечеру к нему приходили друзья. А ещё он изнывал от безделья и большое количество, образовавшегося, времени давало обширную пищу для размышлений. Целыми днями Мартин щипал гитару, но часто ловил себя на мысли, что сочиняет нечто невнятное, а сам думает о двух вещах. О Жене и о прошедшем концерте. Как ни странно его лажовое выступление сочли удачным и едва он очухался от обморока, к нему в больницу прилетел окрылённый Ольгерд. Этот успех был одновременно микроскопически мал и одновременно невероятно велик. Они шли к выступлению на большом значимом фестивале много лет и, наверное, потерялись бы в океане выступающих, как песчинка, если бы не эта самая лажа Мартина. Его неожиданная невозмутимость, мужество с каким он продержался на сцене, наконец, яркая харизма из-за которой он так нравился женщинам, сделали своё дело — группу заметили. Ольгерда так распирало от восторга, что он даже толком не мог ничего объяснить и из всей его бессвязной тирады, Мартин понял одно — их пригласили записать альбом в навороченной студии с опытным и знающим продюсером.

Все последующие дни Мартин уже отлёживался дома и почти млел от какого-то тягучего, медового чувства удовлетворения. Одно было плохо. В его обширную бочку мёда попала совсем небольшая ложечка дёгтя и сладкий вкус был безнадёжно испорчен.

Его маленькая мстительная шалость с Хельгой оказалась неожиданно въедливой. Она расползлась в сознании словно раковая опухоль и Мартин уже пожалел, что не ушёл гордо задрав нос. Мстительный поступок (в его сознании совершенно справедливый и закономерный) неожиданно превратился в спорный.

— Ну, что? Жив ещё?

Громко топая мокрыми казаками в комнату, ввалился Ольгерд.

— Что можно сказать и во время секса и на пороге квартиры? — Мартин приподнялся на локте и хлопнул по подставленной ладони.

— Чего? — не понял Ольгерд.

— Выйди и зайди нормально. Придурок. Тонька только, что пол намыл.

Ольгерд недоверчиво хмыкнул, видимо так и не оценив подкол, бросил влажную косуху Мартину в ноги и точно так же, как и Тонька пощупал у своего лидера лоб.

— Не дождётесь, — отмахнулся Мартин, — чего там на улице? Как дела в баре?

— Всё отлично. Небольшой дождик. Бар работает.

— Мой постоянный клиент приходил?

— Это какой? — удивился Ольгерд

— Да, скелет. Обычно приходит, садится за стойку. Я ему:

— Тебе как всегда?

— Да, стакан и тряпку.

Тонька и Ольгерд засмеялись.

— Приходил-приходил, — отмахнулся Ольгерд, — лежи уже. Сейчас пожрать приготовлю.

Мартин хотел было сделать замечание, что бы Ольги орудовал на кухне поаккуратней, так-как готовил он так же истерично, как и пел, но передумал и устало опустился на постель.

Тонька переместился поближе к продуктам и начал обсуждать с Ольгердом текущие новости, в том числе и запись в новой студии. Мартин слушал молча. По идее, всю эту информацию он уже слышал часом раньше и на самом деле, его интересовало только одно. Уехала Женя или осталась? Спросить открыто он не мог и сейчас откровенно мучился от незнания и сомнений.

— А я тут муженька видел, — Тонька появился в комнате неожиданно.

— Какого муженька, — Мартин напрягся. О, ком идёт речь он догадался моментально, но сделал вид, что не понимает о ком речь.

— Женькиного. Помнишь она нам его в крепости представила.

Ещё бы ему не помнить такой сюрприз. В тот момент у него от удивления и возмущения чуть шары на лоб не вылезли. Хренова тихоня. При его помощи хотела отомстить мужу. Этому тошнотворному дрищу в костюмчике. Приторному, как сахарная вата.

— И, что? — осторожно поинтересовался Мартин.

— Да у них похоже проблема. Женя заболела.

— У неё страховка должна быть, — максимально холодно ответил Мартин, — вместе с визой.

— Не покрывает. Серьёзно прихватило. Типа, как тебя.

— Ты то откуда знаешь?

— Сам слышал. Он в гостинице на ресепшен про больницу спрашивал.

— А ты то, что в гостинице делал? — машинально поинтересовался Мартин.

— Угадай с трёх раз, — Тонька принёс из кухни чашку с бульоном и начал наводить на прикроватной тумбочке порядок.

— Ты точно слышал?

— Как тебя сейчас. Эй, Мартин, ты куда?

— Где мои джинсы?

— Ты сдурел?

На улице было прохладно, но Мартину показалось, что стоит нестерпимая жара. Он нервно дёрнул молнию косухи вниз. То, что болезнь ещё не отступила стало ясно при первых же шагах. От слабости чернело в глазах и какое-то время он двигался почти наощупь.

Первая посетившая его мысль была благоразумна — вернуться домой и честно признать поражение. Когда он хлопнулся в обморок на фестивале, вся суета, вокруг его персоны, понравилась Мартину чрезвычайно. Почти торжественный отъезд скорой, потом симпатичные медсёстры в больнице, но повторения он не хотел. Не смотря на весьма эмоциональное прощание, он чувствовал, что этот гештальт ещё не закрыт и бешенная раздирающая досада пополам с очень смутной надеждой, гнала его вперёд почище любого лекарства или стимулятора.

До гостиницы Мартин добрался весь обливаясь потом. Порой ему становилось так плохо, что он словно пьяный приваливался к стене и терпеливо пережидал мучительный приступ дурноты.

Уже в помещении отеля, карабкаясь по лестнице, он неожиданно вспомнил о Женькином муже и впервые почувствовал, что-то вроде любопытства. В крепости она охарактеризовала его, как тирана. Абьюзера. Деспота местного разлива, который неоднократно прикладывал к ней руку. В тот момент Мартин был слишком ошарашен, открывшейся правдой и был готов разрешить конфликт простым народным методом. Честно говоря, Жене он не поверил — хлипкий интеллигент выглядел обычным офисным планктоном, совершенно не способным на коварство и рукоприкладство. Об него даже руки марать не хотелось. Но первобытная борьба за самку перевесила.