— Buon giorno…[16] Вы ведь Адриан, верно? Сын Тони Калленцы?

— Леди, вы обознались.

Мужчина, который сидел справа, бросил взгляд на товарища. Тот пожал плечами. Вонищенка крепче сжала руку Джека, готовясь тащить его в укрытие, если начнется стрельба.

— Адриан, — не сдавалась Розмари. — Мы с тобой вместе играли. Ты еще таскал моих кукол и требовал за них выкуп. Очень обидно, что ты ничего не помнишь.

Помощница прокурора отошла от Вонищенки и теперь стояла всего в нескольких футах от столика, напротив мужчины, к которому она обращалась. Ее поза была совершенно непринужденной — голова высоко вскинута, руки висят вдоль боков. Вонищенка как-то раз видела ее на суде. Она тогда еще позавидовала уверенности подруги.

Сейчас она не взялась бы утверждать, что Розмари действительно намерена использовать книги исключительно как средство воздействия на Семью. Слишком много было в ней от отца. Вонищенка вспомнила, как подруга жалела, что не родилась мужчиной и не могла унаследовать отцовскую власть. Неужели она собственными руками предоставит ей средство для получения этой власти?

— Я же сказал, никакой я не Адриан.

— Ну а я тогда не Роза-Мария Гамбионе.

Мужчина сорвал зеркальные очки.

— Мария! — Впервые за все время он улыбнулся. — Помнишь, как-то раз я послал тебе правую руку от похищенной куклы? Но ты даже тогда отказалась платить.

Его товарищ в первый раз за весь разговор подал голос.

— Тихо, Адриан. Роза-Мария Гамбионе пропала много лет назад. — Он обратился к ней. — По мне, вы куда больше похожи на окружного прокурора, мисс Малдун.

— Превосходно. Мы с вами не знакомы, не так ли?

— Совершенно верно.

— Мой отец управлял Семьей старыми методами. Я предпочитаю новые.

— Например, преследовать нас? Судить нас?

— Чтобы приносить пользу в качестве окружного прокурора, я должна быть хорошим прокурором.

Уголки тонких невыразительных губ дернулись вверх.

— Адриан, позови отца. Думаю, ему это будет интересно. — Он откинулся на спинку снова и предложил: — Присаживайтесь, мисс Малдун, и ваши друзья тоже пусть сядут.

Розмари отодвинула стул и села, положив ногу на ногу и улыбаясь мужчине напротив нее. Потом чуть повела головой.

— Сюзанна, думаю, сейчас самое время.

Вонищенка развернула Джека к себе лицом и протянула к нему руку. Тот отпрянул.

— Не здесь!

— Ты прав, — Она перехватила взгляд подруги и кивнула в сторону двери в мужской туалет.

— Хорошая мысль, — одобрила Розмари. Потом сказала мужчине: — Мои друзья присоединятся к нам через несколько минут. Даю вам слово, что они не… вооружены. — Она взглянула прямо в непрозрачные стекла его очков. — У вас есть имя?

— Ладно, только быстро. — Он лениво махнул в сторону уборной. — Вы всегда водите компанию с наркоманами?

Розмари протянула руку к чайнику и налила себе чаю.

— Нет.

— Морелли, — представился мужчина.

— Очень приятно.

Вонищенка повела Джека в уборную.

— Пожалуй, лучше я войду первым. — Он протянул руку и ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть.

— У тебя не получится, — спокойно сказала Вонищенка.

— Твоя вера в меня на редкость трогательна. Хотя, с другой стороны…

Вонищенка открыла дверь и вошла внутрь. У писсуаров никого не было, но из кабинки только что показался вьетнамец в перепачканном кухонном фартуке. От неожиданности у него вырвалось какое-то восклицание, он поспешно сполоснул руки и бросился прочь, бормоча себе под нос что-то на языке, которого Вонищенка, к ее превеликой радости, совершенно не знала.

— Заходи, — велела она Джеку.

Дверь за ним захлопнулась.

— Не знаю, смогу ли я, — выдавил Джек. — Иногда у меня не получается его вызвать. Сейчас мне трудно сосредоточиться: слишком больно. Я…

— Снимай одежду.

— Что? — Он попытался улыбнуться. — Вонищенка, сейчас не время.

Ее сердитый взгляд заставил его умолкнуть.

— У меня нет с собой запасной одежды для тебя. Если ты не разденешься, от твоих вещей останутся одни обрывки. Ясно?

— А-а. Ну да.

Он отвернулся в сторону и принялся расстегивать рубаху. Не думая о своем костюме, Вонищенка уселась прямо на грязный кафельный пол. Джек разделся и нерешительно поглядел на нее. Сверток с одеждой он держал перед собой.

— Ложись.

Джек сглотнул и растянулся на полу перед Вонищенкой. В туалете было не очень просторно, и ему пришлось засунуть ноги под зеленую перегородку, за которой находились кабинки. Вонищенка протянула руку и отодвинула сверток с одеждой на безопасное расстояние. Потом, держа его голову обеими руками, она проникла в его сознание и принялась нащупывать ключ к его преображению.

— Отпусти боль. Не пытайся подавить ее.

Грубый голос, которым Вонищенка говорила уже много лет, куда-то исчез. Теперь в ее речи звучали спокойные тона — так она успокаивала своих животных. Она подстроила свое дыхание под этот ритм и начала поглаживать голову Джека.

Женщина знала, как это делается, хотя прежде ее целью всегда бывало не выпустить зверя на волю, а обуздать его.

Под прикосновениями ее ладоней Джек начал расслабляться. Он представлял, как ведет ее все ниже и ниже по уровням своего сознания. Она уверенно обходила барьеры, не затрагивая его сокровенного «я». Кошки всегда подбивали ее подглядеть. Из дружбы и в силу собственной почти патологической скрытности Вонищенка противилась этому искушению.

Пробираться по сознанию Джека было все равно что двигаться, ориентируясь по обонянию. Город, его обитатели и сама Вонищенка — все это обозначалось в его мозгу своим неповторимым запахом, а не образом или словом, это шло в цепочке сознания много позже.

Наткнувшись на запах трясины, гниющей смерти и разложения, Джек остановился. Почувствовав страх — он опасался никогда не вернуться оттуда, — Вонищенка ответила ободряющим мысленным прикосновением. Но именно ее несокрушимая воля заставила его снова погрузиться во мрак и царство запахов, которые составляли основу крокодильей сути. Человеческий разум Джека уступил место другой его ипостаси, и Вонищенка выскользнула прочь из его мозга, в который уже рвалось звериное сознание. Затхлый болотный дух и вызывающий рев аллигатора преследовали ее по пятам.

Она снова очутилась в собственном теле, инстинктивно отпрянула, больно ударившись головой о фаянсовый бок раковины, и отдернула руки от массивной крокодильей морды, лежавшей у нее на коленях. Аллигатор подскочил и издал тот самый вызывающий рев, который Вонищенка только что слышала. Она судорожно набрала в грудь побольше воздуху, проникла в сознание рептилии и успокоила ее. Колотя хвостом по полу, он попятился назад — в тесной уборной было не развернуться.

Снаружи послышался голос Розмари, и Вонищенка вскинула голову. Дверь в уборную была приоткрыта, и в щель заглядывал взволнованный метрдотель-вьетнамец. При виде этого невероятного зрелища глаза у него расширились, он зажал рот рукой и поспешно захлопнул дверь.

Вонищенка оглянулась на аллигатора и принялась искать в его сознании рычаг, который заставил бы его отрыгнуть книги. Обнаружив воспоминание о ядовитом мясе, она направила зверя к кабинкам.

Его ментальный отклик оказался столь сильным, что ее саму едва не стошнило.

Аллигатор изрыгнул содержимое желудка на пол и в унитаз. От вони полупереваренной пищи передернуло даже Вонищенку, привычную к большинству проявлений как жизни, так и смерти. Успокоив взволнованную рептилию, она поднялась и принялась брезгливо рыться в поисках завернутых в полиэтилен книг. К счастью, они нашлись быстро. Она ополоснула сверток под краном. Аллигатор замолотил хвостом, разнося перегородку кабинок в щепу, и издал глубокий горловой рык — недовольный, голодный.

Вонищенка проникла в его сознание и начала отделять человеческую суть Джека от сознания рептилии. Не прошло и двух минут, как на холодном полу, где только что находился аллигатор, дрожа, лежал Джек. Он сжался в комочек от ударившего в нос зловония и воспоминаний, и женщина сунула ему в руки ворох одежды.