Рулетка обхватила живот руками, пытаясь отключиться от чужой боли, от запахов, от звуков. Квин обнаружила, что Тахион делает укол какому-то плачущему ребенку, и погнала его обратно в смотровую.

Когда они снова появились оттуда, Виктория волокла миниатюрного доктора за запястье, как разгневанная учительница проштрафившегося школьника.

— Отвезете его домой. — Она подпихнула Тахиона в спину и протянула Рулетке таблетки. — Дадите ему вот это. Пусть он поспит.

— Я хорошо себя чувствую. Я останусь здесь.

— Вас никогда здесь не бывает в День дикой карты, потому что вы, как правило, валяетесь мордой в луже коньяка. К чему нарушать традицию?

Тахион скривился — явно не от боли. Квин, похоже, не заметила или не захотела заметить, что ее выпад задел такисианина за живое.

Рулетка взяла его за локоть и повела в сторону запасного выхода.

— Я иду искать Фортунато, — вдруг заявил он.

— И что потом?

— Буду помогать ему в поисках Астронома. — Он упрямо тряхнул головой.

— Он должен понимать, что после его нападения на «Козырные тузы» за ним гоняется весь Манхэттен. Астроном не такой глупец, чтобы оставаться в Нью-Йорке.

— Он сумасшедший. Ему все равно.

Внезапно Тахион стряхнул ее руку и закрыл глаза. Похоже, на глазах у Рулетки происходил какой-то странный поединок, о нем свидетельствовали напряженное выражение на тонком лице такисианина, пот, от которого слиплись завитки на его бачках, да ярко-белые пятна, выступившие на костяшках стиснутых рук. Внезапно он развернулся и грохнул кулаком в стену больницы.

— Он блокирует меня!

— Кто?

— Фортунато! Черт. Черт. Черт. — Запрокинув голову, Тахион закричал, обращаясь к небу: — Долгие годы ты обдавал меня презрением, спесивый сукин сын! «Педики из космоса»! Ну и ладно! Справляйся с ним как знаешь, и будь ты проклят!

— Зачем так волноваться? Может быть, Астроном сам придет за тобой, тогда ты с ним и справишься?

Но он уже зашагал прочь, сгорбившись и глубоко спрятав руки в карманы, поэтому не уловил горькой иронии в ее словах.

Полночь

— Черт! — выругался Бреннан, сжимая телефонную трубку.

— Кому ты пытался дозвониться? — поинтересовалась Дженнифер.

— Кристалис.

— Опять?

— Да. И она опять где-то ходит.

— Кто вообще такая, эта Кристалис?

— Владелица бара, который называется «Хрустальный дворец», — Дэниел смотрел в окно, — Она торгует информацией. Это она навела меня на тебя. Она знает практически обо всем, о чем стоит знать, поэтому ей, скорее всего, известно, где живет Лэтхем. Но ее нет! Черт! — повторил он и ударил по ладони левой руки правой, сжатой в кулак.

— Остается разве что колесить по престижным кварталам, как сейчас, и искать какого-то психа по кличке Несущий Гибель с мешком книг в руках.

Бреннан кисло усмехнулся.

— Я все понимаю. Эта затея кажется безнадежной, но давай поездим еще немного.

Девушка пожала плечами.

— Да пожалуйста…

Он, разумеется, был прав.

Ничего удивительного, что ни один таксист не хотел брать Несущего Гибель.

В него всадили десяток пуль, и весь серый дешевый пиджак был продырявлен, рубаха покрыта пороховой гарью и кровью. От него разило помойкой, штаны были перепачканы.

Он открыл дверцу такси, и все его тощее тело передернулось. Несущий Гибель уперся одной ногой в землю, ухватился за заднюю дверцу и вытянул из машины вторую ногу. Выглядела она пугающе — без ботинка, без носка, розоватая в свете уличного фонаря, маленькая и нежная, как детская, но растущая из безобразной культи, покрытой запекшейся кровью.

Хирам сглотнул и отвернулся.

Таксист был вне себя.

— Ах ты, скотина! — завопил он, — Я посадил тебя к себе в машину в таком виде, а ты меня наколол! Совсем уже обнаглели, за горло взяли!

Несущий Гибель недобро ухмыльнулся.

— За горло — запросто! Повезло тебе, что я спешу, придурок.

Он осторожно опустил не отросшую еще до конца ногу на тротуар и поморщился от боли.

— Скотина! — крикнул таксист и рванул с места на такой скорости, что задняя дверца захлопнулась и прищемила Несущему Гибель бедро. Он плашмя полетел в канаву и закричал. Из кармана у него что-то вывалилось.

Книги, понял Хирам.

Несущий Гибель пошарил в канаве, прижал полиэтиленовый пакет к груди и с трудом поднялся на ноги. Потом то вприпрыжку, то прихрамывая, поковылял к зданию, пытаясь не наступать на новую ногу, обеими руками обнимая драгоценные книжки. Похоже, портье в смокинге ничуть не удивился визитеру. Хирам распахнул перед ним дверь, чувствуя почти жалость к этому калеке.

Из кустов вышел Джей с заранее выставленным вперед, как дуло пистолета, пальцем.

— Эй! — сказал он громко.

Несущий Гибель оглянулся.

Хирам сжал кулак. Внезапно книги потяжелели фунтов на двести. Они выскользнули из пальцев Несущего Гибель и грохнулись прямо ему на ногу. Хирам услышал, как хрустнули, превращаясь в кашу, крохотные, едва сформировавшиеся косточки, увидел, как лопнула нежная белая кожица. Несущий Гибель открыл рот, чтобы закричать.

И исчез.

Хирам нагнулся, вернул книгам нормальный вес и поднял их. Он чувствовал, как все его тело покрыл липкий пот.

— Мы только что могли умереть, — сказал он Щелкунчику Джею.

— А моя мамаша могла постричься в монахини, — пожал плечами Экройд. — Уходим, быстро!

На углу они поймали такси — то самое, из которого только что вылез Несущий Гибель, и таксист немедленно принялся жаловаться на последнего пассажира.

— Куда? — поинтересовался он наконец.

На губах Экройда промелькнула бледная мимолетная улыбка.

— На Таймс-сквер, — бросил он.

— Ну вот, — проговорила Соколица, — мое скромное жилище. Зато собственное.

Пентхаус представлял собой просторную комнату, выдержанную от стен до ковров в различных оттенках серого; огромное окно выходило на Центральный парк. Каждая зона просторного помещения располагалась на своем уровне, на ступеньку-две выше или ниже окружающих. Вся мебель была из стекла и металла, явно очень дорогая; диваны и кресла — длинные, низкие — обтянуты серой хлопчатобумажной тканью. Самое высокое место во всей квартире занимала приподнятая водяная кровать размером с небольшой аэродром. Покрывала на ней не было — лишь смятые атласные простыни все того же серого цвета.

— Хочешь выпить или еще что-нибудь?

Фортунато покачал головой. Соколица подошла к бару и плеснула себе в бокал немного «Курвуазье».

— Отчего ты такой мрачный? Мы ведь спасли Водяную Лилию, разве не так?

— Да, ты спасла ее. И выглядела очень эффектно.

— Да, когда мне нужно, я могу быть эффектной. Терпеть не могу, когда мной пытаются помыкать. — Она присела на краешек барной стойки и сделала глоток, крылья еле заметно затрепетали от удовольствия. Ее чувственность была всеобъемлющей и неукротимой; совершенно естественным движением женщина покрутила ногами, продемонстрировав длинные округлые икры и стройные бедра. — Но это не значит, что я не приветствую некоторую агрессивность — в определенных обстоятельствах.

— Не ты ли не так давно обвиняла меня в том, что я пытаюсь проникнуть к тебе в спальню, сочиняя неубедительные истории?

— Ты ведь не обиделся на меня, правда? — Ее глаза снова замерцали, они не отрывались от мужчины ни на миг и ничего не скрывали, — Откуда мне было знать, что ты говоришь правду? И потом, я жаловалась только на форму. О том, что твое предложение меня не интересует, речи не было.

Фортунато подошел к ней; она отставила свой бокал и поднялась ему навстречу. Его левая рука скользнула меж ее крыльев, правая обвила талию.

Губы, нежные и пахнущие коньяком, немедленно разомкнулись навстречу губам мужчины, язык порхнул по его зубам и со знанием дела проник ему в рот. Соколица переступила ногами, ее крылья сомкнулись вокруг него. Фортунато чувствовал жар ее тела, ощущал, как бурлит в ней энергия дикой карты, как она ворвалась в его тело — подобно ядерному взрыву.