Оборотнем, на которого будет охотиться Зверобой, если узнает. И если Билли переживёт эту ночь.
Жуткая мысль, несвоевременная, ужасная, прошила до самых костей, заставила дернуться быстрее, чем он сам понял, и вцепиться в воротник чужой куртки.
— Если Билли… — «Умрет», — мрачно подсказало подсознание. — Если с Билли случится что-то, вы тоже не жильцы.
— Угрожаешь?
— Обещаю, — ответил Макс, всё же опуская руку и обходя Торна. — Водки?
— А давай.
Паскудного волчонка впору было поблагодарить — хватило и слабых отголосков того, что творилось в подвале, чтобы внутри всё сжималось, а руки немилосердно тряслись. Под дверью подвала, выматывая остатки нервов, истошно орали оба кота. Едва затихал трубный и злобный вой Бэзила, как тут же принимался верещать Персик — да так жалобно, что едва на слёзы не пробивало. Успокоить их Макс не пытался — понимал, что не выйдет, да и Торн не советовал. «У них там мамуленька помирает, тронешь их — с говном сожрут», — молвил тот со знанием дела. И без малейшей, чтоб его, жалости.
Не так чтобы Макс её заслужил, конечно.
Часть вины будет лежать на нём.
К половине четвёртого дом погрузился в зловещую тишину. В четыре пополуночи Макс уже был готов сорваться с места и вломиться в подвал, что бы его там ни поджидало. Однако тут послышался скрип двери. И тоненькое верещание, нечто среднее между скулежом и кошачьим мявом. А затем и вопль Фэрна:
— Мать твою, да куда ты!.. Держите её, щас на улицу выскочит!
А Макс… Сам себя не контролируя, он подскочил с дивана, дёрнулся к двери, желая преградить путь неведомому зверю, в которого превратилась его Билли. Чудом успел — в проходе мелькнула острая морда с янтарными глазищами, черным носом и белой шерстью под ним. Лиса. Рыжая, длинноногая и худая, под стать человеческой форме.
И видят боги и богини, едва завидев зверёныша, напуганного, едва стоящего на дрожащих лапах, Макс и думать забыл о своей ненависти к оборотням. Это Билли, всё ещё его Билли, пусть и такая, какой он её видеть не хотел.
— Эй, ну ты чего? — медленно опустившись на колени, Макс протянул руку. — Билли…
Куда там — зверёк только отшатнулся и принюхался издалека, прежде чем метнуться в ближайший угол. Забился там, принявшись жалобно поскуливать и тявкать на тут же побежавших к нему котов.
— Билли… — позвал Макс снова. — Не трону я тебя. Обещаю.
— Конечно, не тронешь, мы тебя сами на стейк пустим, — злобно проворчал Фэрн.
— А на коврик у камина пойти не хочешь? — огрызнулся Макс, поднимаясь.
Глупое желание, дурное и даже жалкое — взять трясущегося лисёнка на руки, погладить, почувствовать под пальцами шерсть. Он не ненавидит её, совершенно точно. Не понимает, это да, не может никак успокоить рой мыслей в своей некромантской башке. Но не ненавидит.
— Не дастся, — меланхолично покачал головой Торн, тоже вставая и поглядывая в угол, куда забилась Билли.
— Я понял.
Билли живая. Здоровая, иначе не была бы такой шустрой. Несчастная и напуганная, но это как раз можно понять. Но живая, и это самое главное. И волчата тоже живы — ну, точнее, будут, хотя Макс почти всерьёз собирался исполнить свою угрозу.
Он посмотрел на них — дети ведь совсем, хоть с когтями и клыками. Фэрн с кровавыми следами на физиономии, уставший даже с виду; Торн угрюмый, бледный как полотно.
Спросить бы их, как они так быстро оказались у его дома, как долго знали, что Билли может превратиться?..
И что делать, в конце-то концов? Сам Макс ответа на этот вопрос пока не знал.
42
«Отвратительное зрение», — внесла Билли очередной пункт в свой мысленный ну-почему-я-грёбаная-лисица список.
Аккурат после «Хвост», «Никчёмная котособака», «Хвост!», «У меня лапки», «Не грифон», «Крохотная!», «Даже не тигр!», «Этот. Клятый. Хвост!!!»
А во главе списочка, разумеется, красовались «Я, блин, чуть не померла!» и «Теперь мой парень меня ненавидит»…
Нет, вот о последнем точно лучше не думать. Билли решительно помотала ушастой головой и тут же едва не завалилась набок. Тело уже слушалось куда лучше — недаром она провела в лисьем облике большую часть минувших четырёх дней, — однако звериной грации за собой по-прежнему не наблюдала. Всё время хотелось жрать и бегать, бегать и жрать, и ещё растерзать на части какую-нибудь мелкую зверушку. Фу! По счастью (ну, для Билли, не для её звериной ипостаси), охотиться она не умела. Да какая там охота? Тело неуклюжее, зрение… ну ладно, не отвратительное. Хорошее вообще-то, но странное, явно не дневное. Слух потрясающий, но кидаться на птичек и зайчиков вслепую Билли покуда не приноровилась. А уж в зачарованном лесу, где она нынче и обитала (вернее, пряталась), этого добра вдоволь.
Она растянулась кверху лапами на прогретом солнечными лучами плоском камне, поглядела на собственный пушистый хвост. Симпатично всё-таки. Только как же бегать мешает! Особенно если за свои двадцать шесть лет ты как-то ни разу не заморачивалась, тренируясь таскать на заднице палантин. Нет, не так — треклятый зловредный палантин, живущий собственной, отдельной от остального тела жизнью…
Шаги Билли расслышала аж с расстояния в полмили, а ярдов за триста поняла, что это шаги Себастьяна. Нет, всё же слух у лисиц впрямь чудесный.
— Да и остальное неплохо, — флегматично заявил Себастьян, плюхнувшись рядом с ней на пятачок свежей весенней травки. — Хвост красивый. Ну и вообще ты вся красивая. Очень. Только сильно там не обольщайся, я по феям.
«Я крохотная!»
— Ты огромная! — возразил Себастьян, на сей раз уже почти восхищённо. — Здоровенная же зверюга! Ну, для лисицы.
Вот то-то и оно, что для лисицы. Если уж и профукать в Бездну всю свою почти наладившуюся жизнь, то можно было хотя бы стать кем-то… грандиозным и смертоносным, вот. Грифоном там, дракончиком… да хоть ягуаром каким-нибудь! Но нет же — суетливый палантин с лапками, получите-распишитесь!
— Можно подумать, ты сама-то тянешь на грифона. Палантин суетливый и есть, никто поди даже не удивился.
«Туше, Сильвестр».
И впрямь никто не удивился (а удивляться было кому — и суток не прошло, как весь Синтар прознал, что Билли-шельма обросла мехом). Ни сестричка, ни Ханнэ с Найри, ни даже Лейла, с которой они не так чтобы долго знакомы. Все лишь плечами пожимали: мол, ты ж лиса лисой, тут и мехом обрастать необязательно было.
Билли горестно вздохнула и улеглась на пузо, мазнув по плечу Себастьяна хвостом. В который тот немедля вцепился одной рукой и помял с явным наслаждением.
— Ну вот чего мы друзья, а? Такой отменный воротник бы вышел.
Хвост было решено немедля отобрать. От греха подальше.
— Превращаться будешь или поохотимся?
Билли скосила на него взгляд, только сейчас приметив лук и колчан за спиной. Была бы человеком — ещё бы плечами передернула, искренне надеясь, что стрела или арбалетный болт какого-нибудь ретивого охотника не попадет ей в пушистый зад.
— Ой, нужна ты мне, — фыркнул Себастьян. — Да и весна, гон в разгаре, всех подряд трогать нельзя. Неметон только на глухарей разрешил, в лесу развелось много.
Охотница из Билли нынче (да и всегда) была так себе. Поэтому она предпочла обернуться человеком.
Превращение всё ещё было болезненным — Торн и Фэрн сказали, что таким оно и останется, — однако недолгим. Каких-то пятнадцать секунд — и Билли уже с недовольством оглядывала себя. Точнее, свою порядком истрепанную одежду, заклятую специально для оборотней — чтобы, спонтанно обернувшись, не щеголять потом с голым задом. Тряпки стоили приличных денег, хотя закляты были не так чтобы идеально.
— Нет, ты погляди! — фыркнула она возмущенно, взмахнув руками в избытке чувств. — Рубашке как будто не три дня, а три десятилетия. Меня на них нет! И то верно, хочешь что-то сделать хорошо — сделай сама. А чего, доведу чары до ума, отожму монополию!
Себастьян на это только хмыкнул.
— Думаю, ты в порядке, раз уже планируешь, как бы что отжать.
