— Русскому вообще денег не вернут! — горячо вмешался в обсуждение Ванька.

— Это свои-то? Честнейшие и набожные русские? Что ж так? Неужели русский может обмануть и обобрать своего же? Но они это, наверное, делают по забывчивости? Разве среди киевлян или новгородцев могут быть мошенники и негодяи? Никогда этому не верил! Ах, ах, ах.

Ваня огорченно покивал и тоже недоуменно развел руками — вот ведь как бывает!

— А евреям почему-то отдают — удивительнейшее дело! — завершил удар Ыыгх-2.

У меня в памяти при всем этом балагане внезапно возник кусочек из величайшего романа всех времен и народов Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» — сцена беседы Воланда с буфетчиком.

Эти гномы просто подземные черти какие-то! И селятся, видимо, к хозяину поближе! Кусок золота неожиданно как-то неприятно оттянул руку. А вдруг даст по головушке…

Я быстро понял в чем дело, и ход моих мыслей кардинально изменился. Да гномы наши лучшие друзья! От массивной кровопотери скоро вылечат, магических способностей добавили, золотом осыпали, что еще нужно для дружбы простому человеку! Брусок ощутимо полегчал. Да, но шапку нужно все— таки начинать носить! Все, молчу, молчу…

После небольшой паузы, во время которой русаки понуро молчали, а гномы (у них же постоянная прямая связь!) видимо хохотали всем подземным царством, наш лепрекон продолжил.

— Монета, вдобавок такая известная, просто удобней в обращении и лучше идет — ее не будут перевешивать и распиливать, как простой кусок золота. Поэтому евреи ее и изготавливают. Обвеса и обмана тут никакого нет. Поэтому разнообразные дяди Соломоны охотно отчеканят родной племяннице херсонские деньги. Но в Киеве об этом лучше не рассказывать.

Серый капюшон повернулся ко мне. Я быстро понял, что нужно делать.

— Нельзя о том, что евреи льют фальшивые деньги распространяться! Всем понятно?

— Конечно, мастер! — Ваня.

— Да понятно, хозяин, я не дурак, болтать где не попадя… — Емеля.

— Не мальчик, — Богуслав Гораздович.

— Ну что ж, пора нам расставаться. Мне нравятся твои шутки, Володь, особенно про шапку. Отменить ваш поход и убить черного волхва, я, сожалению, не могу, но может быть у тебя есть какое-нибудь и другое, простенькое желание?

— Желание-то есть, да боюсь оно в этом веке неисполнимое.

— Ты говори, говори, вдруг получится. Я у антеков верховный вождь, вроде как у вас великий князь или император, зовусь Антекон Двадцать Пятый. Я еще молод, мне всего триста с небольшим лет, и ваши чувства мне понятны, а многие даже близки. Ты же всю жизнь живешь по принципу: это невозможно? А вот сейчас попробуем! И так как многое после этого удается, тебя все считают баловнем судьбы. А ты просто никогда ничего не боялся. И был всегда весел. Я нахально прошелся по твоей памяти, извини. У тебя в жизни было все — и радость, и горе, но никогда ты не падал духом, и не пускал все на самотек. Вот и сейчас — давай попробуем, а вдруг опять, на зависть всем и наперекор судьбе, получится?

Безумное желание затопило меня всего, без остатка. Забава!

— Хорошо, сейчас я подведу ее к зеркалу, и вы поговорите. У вас всего пара минут.

Сердце бешено колотилось в грудной клетке. Господи, как же я ее люблю! Вдруг появилось мерцание в воздухе, и, сквозь него, стали проступать стул и кровать в нашей комнате. И тут показалась Забава! Я вскочил, она бросилась ко мне, протянула руки, но наткнулась на что-то жесткое. Любимая усмехнулась и своим необыкновенным голосом сказала:

— Вот и дожилась одна, суженый уже в бреду стал являться…, убили, наверное, соколика моего…

— Забавушка, я жив!

Она ахнула и схватилась за лицо руками. Потом протянула их ко мне, и вновь уперлась ладонями в холодное стекло.

— Иди же ко мне, желанный мой! Будь ты хоть трижды морок, я прижмусь к тебе! Жив ты или мертв, я приду к тебе!

У нее потекли слезы. И у меня тоже…

А времени все меньше. А тут слезы глаза застят. Я не плакал с девяти лет. Возьми себя в руки, старый осел, потом поплачешь! Наплачешься еще вволю, успеешь… Я вытирал пятерней слезы и торопливо рассказывал:

— Забава! Я жив, но очень далеко отсюда, аж возле Киева. У меня все хорошо. Битвы с черными еще не было. Как ты, как животик? Говори скорей, у нас очень мало времени!

— У меня все отлично, — затараторила радость моя, — живот растет, тошнить перестало, очень тебя прошу…

Изображение погасло. Я упал на лавку, перевел дух.

— А связаться еще раз никак нельзя, Ваше Императорское Величество? — жалобно и льстиво попросил я. — Очень хочется узнать, о чем она просит.

— Просит твоя жена ерунду — связаться с ней еще раз после боя с черным кудесником. Ей очень хочется убедиться, что ты остался жив. Но ближайшие дни канал связи с Новгородом останется недоступным.

— А я выживу?

— Этого пока никто не знает. Будущее колеблется. Не выживешь ты — и Земле конец. Почему-то именно на тебя приходится развилка нашего мира. Не цивилизации, нет. Мы бы просто поглубже зарылись в землю и обошлись бы и без вашей цивилизации. Астероид несет разрушение всей Земли на части, ее больше не будет. Черные этого не понимают, думают, пройдет все как в прошлый раз, с Атлантидой 13000 лет назад и станут они опять над людьми властвовать. Ан нет, погибнем все — и хорошие, и плохие. Растений, животных, воздуха, воды — ничего не останется. И только ты можешь это предотвратить. Почему-то на тебе сошелся клином этот свет. Другие даже если и прорвутся, что-нибудь у них пойдет не так: или не столкуются с дельфинами, или не найдут Омара Хайяма, иди всей толпой не сумеют отвести камень, несущий страшное бедствие для нас всех.

— А у меня все получится?

— Никто этого не знает. Но шанс есть только у тебя. Ну и пока вы у меня в гостях, могу сказать, что свободен канал с Францией. Поработает, правда, тоже недолго, но очень уверенно.

Богуслав усмехнулся.

— Кому она нужна эта Франция!

— А ты что, не хотел бы увидеть Анастасию?

Слава схватился за сердце. Глухо сказал:

— Не надо издеваться. Она умерла много лет назад здесь, на Руси. Я ее, голубку мою, вот этими руками в гроб клал.

— Анастасия недавно родилась в новом теле во Франции. Сейчас ей пятнадцать лет, и выглядит она точь-в-точь, как в эти же годы на Руси. Ну не хочешь, не надо, мне заботы меньше.

— Так не бывает!

— Мы с Владимиром думаем иначе.

— Она меня не помнит!

— Память о прежней жизни можно открыть.

— Я уже стар для нее!

— Это ваши дела. Меня не касаются. Давайте прощаться. Напоминаю, что ты уже начал омоложение, и через пару месяцев будешь выглядеть лет на тридцать пять.

— Показывай скорей, — прохрипел Богуслав, разрывая правой рукой рубашку на горле.

Появилось окно, начали кружится какие-то дома, деревья, дороги, речка.

— Это поселок Мулен на реке Алье в центре Франции. А вот ваша девушка.

Рыженькая девушка стригла какие-то кусты здоровенными ножницами.

— Включить ей память о прошлой жизни?

— Скорей!

Девчонка бросила ножницы и начала усиленно тереть лоб. Вдруг опустила руки и стала с удивлением осматриваться.

— Готово. Знание русского и греческого языка я ей тоже вернул. Подойди к линзе — она тебя увидит.

Богуслав махом подлетел к магическому окошку, откуда только живость взялась.

— Настенька! Лада моя! Узнаешь? Это я, Славка! Староват, правда, уж стал…

Рыжеволосая симпатичная худенькая девушка подняла на него взрослые бездонные и громадные голубые глаза.

— Как же я тебя не узнаю, любый ты мой. Ты в моей душе всегда и был, и будешь единственным мужчиной. Я не мыслила и раньше своей жизни без тебя. Возраст твой никакого значения не имеет. Повезет — век коротать до самого конца вместе будем. И поэтому, когда мой муж, Всеволод Ярославич, прознал про тебя, и про то что Володя твой сын, и стал требовать, чтобы мы расстались, я и приняла яд.

— Господи, — с мукой в голосе прошептал Богуслав, — тебе же было в ту пору всего тридцать лет!