Для этих целей с нами едет Венцеслав, а в переметной суме Богуслава бережно перевозится деревянный амулет — поисковая рыбка, но как они оправдают наши надежды неизвестно.

Общее ощущение, что и меня, врача-травматолога, перекинуло из 21 века в 11 не просто так, а ради этого похода, чтобы не было изменений в истории. Хотя эта реальность и может после грядущего Апокалипсиса стать параллельной и моей не изменит. Но тут у меня случилось самая большая любовь в моей жизни, тянущейся уже почти 58 лет, и подвергать риску беременную жену Забаву я не желаю.

В этом времени я вертелся, как вор на ярмарке: лечил, пел, рассказывал анекдоты, поставил две лесопилки, торговал досками, изготавливал и продавал экипажи и кареты, обжигал кирпич. Все это принесло деньги, без которых наш поход не мог состояться — все остальные участники были бедны, как церковные мыши.

— Слушай, Богуслав, а чего ты раньше прикидывался, что греков не знаешь? Как про Анастасию первый раз стали говорить, так ты и не знал какой она нации, а про греков этих и не слыхивал сроду. У вас вся церковь под ними ходит, митрополит Константинополем назначается, письменность Кирилл и Мефодий придумали — греки известные. Византия от римлян пошла, а теперь насквозь греческая — в народе у нас ее Греческим Царством зовут. Ты мне не верил до такой степени?

Слава подумал и нехотя стал говорить.

— Я в Византии никогда не был, но знаю, что наций в ней живет тьма. Кроме греков, там и копты, и армяне, и сирийцы, а уж всяких фракийцев, иллирийцев и даков оттуда палкой не вышибешь. Основной язык там греческий, они его койне зовут. Латынь теперь уж только отъявленные книжники знают.

Сами себя византийцы ромеями именуют, а Константинополь частенько Византием называют. Я не купец, не священник, и от всех этих иноземных дел всю жизнь ох как далек. Настя-то в душе уж просто как застарелая боль жила.

Говоришь ты как-то необычно, в прочем на Руси всяк по-своему гутарит. Даже города свои бывает уж так обзовут! Вон в Полоцкой земле, он то ли Друцк, то ли Дрютеск, в Киевской земле городишко строят — он и Юрьев, и Гургев.

Пожалуй, подумалось мне. Радио нет, телевизора тоже нет. Как говорится то или иное слово в других городах, не угадаешь — нет унификации. Да и населенные пункты ох как далеки друг от друга. Вот и тянет народ в свои местечковые говоры: где акают, где окают, где цокают, а то и вовсе пришепетывают.

— А твое слово грек сильно от нашего спервоначалу отличалось! — продолжил Богуслав.

— Что-то я не вижу разницы, — растерянный таким проколом заявил я. Может, меня все тут за косноязычного иностранца числят?

— А мне ухо резало. У тебя — гре-е-ек, а у нас грэк!

— И всего-то?

— Тебе пустяк, а меня сильно удивляло. Думал, мы о разных народах толкуем. Спросить в ту пору не решился. Вообще ты вначале многое необычно говорил.

— И что же?

— Деньги у тебя были рубли, копейки, червонцы — нету на Руси таких денег! У нас куна, ногата, мортка, полушка, векша, гривна, златник, сребряник.

— Ну гривну-то я знаю…, да и понимают меня люди…

— И я с тобой рядом потолкался, стала твоя речь как по маслу идти. В тебе, наверное, толмач какой-то действует, разрыв времени-то между нами очень велик — изменялся язык наш, поди, очень сильно.

— Да как перекинуло меня сюда, и я вас отлично понимаю, и вы меня. А в 20 веке пытался почитать «Слово о полку Игореве», — куда там! Как будто по-болгарски читаешь или с польского пытаешься переводить — что-то звучит знакомо, а понять, про что пишут, просто невозможно.

— Да эти языки от русского вроде почти и не отличаются!

— Это сейчас. А через 900 лет отдельные слова знакомы, а общий смысл хоть тресни — ничего не разберешь! Только какие-то драпезны котки и звучат!

— Эка загнули! А ведь тоже славяне…

Про украинцев и белорусов с их хитрыми языками я решил пока и не рассказывать. Впадет еще Слава в какой-нибудь оголтелый национализм и начнет кричать на каждом углу:

Я русский, а вы все неизвестно кто такие!

А какой ты браток русский? Давай-ка глянем из 21 века, а то вы сейчас все русские!

Родился в Переяславе-Хмельницком Киевской области, самом центре суверенной страны Украины и все твои предки отсюда. Ты, дружок, отъявленный хохол, так что забрось оселедец за ухо и не выламывайся!

Мы въехали в какую-то нетипичную для этой полосы дубовую рощу. В этой лесостепи все деревья были тонковаты и хлипковаты, стояли поодаль друг от друга даже в перелесках, а тут высились здоровенные дубы в три обхвата, и держались густо, как в строю. Мы ехали по уже вырубленной просеке. Ощущение было, будто это новгородская чащоба.

Неожиданно залаяла Марфа. Я остановил своего Викинга.

— Что? — нервно вскрикнул Богуслав.

— Слезай. В гости пойдем. Ребята! Привал! Обедайте пока.

А мы с боярином заломились к очередному заветному дубу через кусты. Вход в подземелье уже был открыт, нас ждали. Антек был какой-то высокий, превосходя даже императора в росте на целую голову. Провинция, что с него взять.

— Какая помощь вам нужна, русы? Золота в здешних краях нет, наша еда вам тоже не подходит…

— Какое к черту золото! — заорал Богуслав, — скорей Францию показывай!

— Подождите немножко. Вам нужен город Мулен или девушка по имени Полетта Вердье?

— Все давай! — бесновался боярин.

В воздухе появилось округлое пятно, плавно открывшееся в небольшой проем. Замелькали знакомые домики.

— Настя, где Настя?

— Полетты здесь больше нет. Она простилась с родителями и ушла отсюда навсегда.

Слава просто упал на лавку. Его ноги, видать, подкосились и перестали держать хозяина.

— Навсегда…, — прошелестел он еле слышно, — она…, она в реке?

— Нет. Ее везут куда-то на лошади.

— Господи! — простонал Богуслав. — Показывай скорее, не тяни!

— Подождите.

Окно свернулось. Пришлось ждать минут десять.

Боярин весь извелся.

— Ее опять куда-то продали! Не успели бы от Анны люди доскакать, никак бы не успели!

Наконец проем опять открылся. Полетта разминала ноги возле коня.

— Настенька! — рванулся побратим к окну.

— Здравствуй, милый! Вот все и обошлось. Не надо больше за нелюбимого замуж выходить, и топиться не придется.

— Куда тебя продали в этот раз?

— Меня не продали. Очень вежливо два шевалье пригласили меня в гости к настоятельнице женского монастыря монахине Агнессе. Я сообщила, что родителей прижали кредиторы, и я обязана принести деньги в семью. Они спросили о какой сумме идет речь, а когда узнали, расхохотались, и монсир Поль отсыпал отцу денег в два раза больше. После этого родители проводили меня с облегчением.

— Какая Агнесса?? Куда тебя волокут? — зарычал Богуслав. — Где этот монастырь?

— Ничего не знаю, милый. Мне пока не говорят.

— А сколько будете ехать?

— Шесть дней.

Неожиданно звук заколебался, картинка задрожала и окошко свернулось. Я ж говорю — провинция!

— Эй, подожди! — крикнул Богуслав. — Куда это все делось? — недоуменно спросил он у антека.

— Мы не можем обеспечить слишком долгую связь с Францией, — начал объяснять длинный представитель подземного народа, — слишком далеко. Появляются трудности…

— Да наплевать мне на ваши трудности! — зарычал боярин, — куда мою Настеньку увезли?!

— Мы знаем не больше вашего.

— А-а-а! — больше не вытерпел Слава и унесся.

— Извините моего товарища, — сказал я, — он не в себе. Все это слишком важно для него. Вас как зовут?

— Эсгх, коротко Эс — представился антек. — Мы никогда не могли понять ваших эмоций и побуждений, — прошелестел он, — я вот уже тридцать лет не могу вникнуть в понятие любви.

— И не удастся ни понять, ни вникнуть, — заверил я собеседника, — это можно только почувствовать. У вас чувств, похоже, вообще нет, и любовь это не для вашего народа.

— У нас много чувств! — запротестовал Эсгх. — Мы часто дружим между собой, расстраиваемся, радуемся чему-нибудь.