– Ну, ты думай, – буркнул дознаватель угрожающе. – Только вот еще: Надия-ан-Тхемало. С ней что?

Подэпсара выложил самоцветы.

– Долг уплачен, – сообщил он удивленным функционерам, не вдаваясь в подробности. – Хозяина поместья успели казнить.

– Странно вы как-то служите, – протянул дознаватель, глядя на сверкающие камушки. – Вам и особые предписания не указ, я смотрю…

Похоже, ни он, ни его помощники не могли понять, что помешало подэпсару взять драгоценности себе, попутно пришибив Надию – раз уж хозяин казнен. Да он и сам себя не понимал, если честно.

– Тогда вот что, – сказал дознаватель недовольно. – На период следствия твой аттестат будет закрыт. А там посмотрим. Всё. Иди отсюда, думай. Да подошли десятников – на беседу.

Подэпсара не помнил, как вышел из фургона. Аттестат. Будет закрыт. А маменька в столице только на него и живет. Ей теперь остается разве что на улицу. И когда оно еще закончится, следствие? В штабе с документами не привыкли торопиться!

Он по инерции приказал часовому у калитки вызвать десятников, отправил их в фургон. Их, конечно, допросят, и они, естественно, всё расскажут, хотя ничего не видели. А, неважно!

Он просидел на скамейке у чьего-то дома до самых сумерек. Проходили гуляющие деревенские, осторожно поглядывали на обнаженную саблю. Он только горько усмехался. О сабле полицейского, о почетном звании борца с преступниками он мечтал с детства. То ли мама воспитала справедливым, то ли сам таким уродился… Ну вот, сбылась мечта! Вернее, добился всего упрямством и диким трудом. Лучший ученик в школе и лучший спортсмен, он был замечен комиссией императорского двора и принят в полицейскую школу по программе сохранения талантов. И почему зверства старшекурсников не избавили его вовремя от иллюзий?! И ведь как советовала маменька не идти в полицейские! Не послушался, упрям оказался и своеволен. Вытерпел издевательства старшекурсников, жуткие нагрузки первого года учебы, сохранил в сердце мечту о службе на благо людей. Х-хе! И все для того лишь, чтоб попасть в реальную полицейскую службу – как лицом в ишачий навоз! И что с того, что из лучших выпускников полицейской школы, абсолютный чемпион по полицейскому троеборью? Что с того, что вольнонаемные профессора прочили ему блестящее научное будущее? Без связей оказался не в императорской академии, а на самой дальней границе самой захудалой провинции. Правильно, конечно, говорил его духовный учитель и наставник по рукопашному бою, что надо просто жить в мире. Но как, оказывается, это сложно – просто жить! И было дико стыдно перед матерью: клялся защищать невинных, но даже родной матери не смог помочь, оставил одну в столичных трущобах помирать тихой голодной смертью…

Подходили десятники – он послал их… нести службу. Ощущение затянутой петли на горле всё не проходило. А потом он понял, что уже не один.

– Жалеешь, что в полицию пошел? – осведомился эльф проницательно. – Не жалей.

– Набрался ценного опыта – а жалеет! – донеслось с другой стороны.

– Эпсаром даже побыл!

– Даже убил эпсара!

– Да, еще же с нами познакомился!

– Вот уж это я вовсе не считаю ценным приобретением! – не выдержал подэпсара.

– Хамит! – задумчиво сказал эльф. – Будущим работодателям.

– Мы тут ради него самоопределение провинции устраиваем!

– С последующим присоединением империи!

– Чтоб рабочие места создать для опытных полицейских!

– С возможностью стремительного карьерного роста!

– Сепаратисты, что ли? – без интереса пробормотал подэпсара. – Хоть бы историю учили. Все сепаратисты плохо кончили. Империя – это прогресс.

– Да плевать на прогресс! – с обескураживающей честностью сказал эльф. – О себе подумай. За убийство эпсара тебя казнят! А мы тут новое государство создаем как раз. Нам свои полицейские нужны. А ты нам понравился. Мы тебя главным полицейским назначим!

– А не согласишься – убьем.

– Вы что, девок вот так же уговариваете? – не выдержав, улыбнулся подэпсара.

– Ага! И они точно так же ломаются! Как будто не согласны!

– Зато потом с такой страстью отдаются!

– Вот и ты потом…

– Но-но! – предостерегающе сказал подэпсара. – Я имел в виду – вы их так же впятером уговариваете? Или даже не уговариваете? Вас же пятеро…

– Но-но! – обиженно сказали эльфы.

Подэпсара вздохнул, помялся для приличия – и решился.

– Ладно, вводите в суть дела, – сказал он, усмехаясь. – Мне всяко головы не сносить, так хоть покуражусь напоследок!

Эльфы обрадованно зашумели. А подэпсара почувствовал в груди какое-то сладкое щемление. Почему-то ему пришло в голову, что это похоже на первую любовь. Вернее, на то, что с первой любовью неразрывно связано, – потерю невинности. И страшно… и страшно любопытно!

– А суть дела у тебя простая! – сказал эльф. – Беречь покой беззащитных. Помнишь, клятву полицейского давал? Вот, в соответствии с ней… но есть и приоритеты. Вот эта деревня – она очень важна для нас.

– Важна насколько? – подумав, уточнил подэпсар.

– Важнее всего, – просто сказал эльф. – Важнее твоей жизни.

– Переписчиков, – равнодушно сказала учительница. – К доске.

– Зачем? – недоуменно спросил он.

В классе понимающе захихикали – манеру общешкольного шута впадать в прострацию на скучных уроках знали все без исключения.

– Стихотворение выучил? – напомнила учительница. – Если выучил, иди рассказывай. Все уже ответили, один ты остался.

Он напрягся и припомнил – да, что-то такое было. Гундели монотонные голоса, раз за разом повторяющие одни и те же строки. Ну он и улетел…

– А зачем к доске? – по-прежнему недоуменно спросил он. – Меня что, не слышно кому-то? Так я могу…

– Не надо! – поспешно сказала учительница.

– …что на другом этаже слышно будет. Причём всё.

– Невежливо говорить в спины одноклассникам, – назидательно сообщила учительница.

Она преподавала литературу и русский язык и потому считала себя достаточно подготовленной для споров даже с Переписчиковым. И ведь спорила…

– Резонно! – нехотя признал он и вышел к доске.

– Люблю Россию я, но странною любовью, – подсказала учительница.

– А, Лермонтов! – с отвращением опознал он. – Нинель Сергеевна, а оно вам надо? Ну любил он Россию – но мы-то ее даже не видели! Мы же в Сибири живем! Посмотрите – тайга кругом! Серая! Где здесь разливы рек, подобные морям? У нас же ГЭС! В общем, нам это стихотворение чуждое. Как про другую страну. И учить его не следует. Потому что в юных неокрепших умах закрепляется ложный образ родины. А ложь – это… это плохо! Вот скажите честно, разве для вот этого класса чета белеющих берез хоть как-то напоминает родину?

Учительница в сомнении глянула на притихший в ожидании ответа класс. Ну, если представить честный ответ учителя – что само по себе уже очень сложно, – то для них образом родины было место под названием «Скалки», куда подрастающее поколение ходило под видом турпоходов пить пиво подальше от взрослых.

– От то-то же! – правильно интерпретировал он ее заминку.

– Ну что же, – усмехнулась учительница. – Раз уж ты так хорошо разбираешься в поэзии Лермонтова, то… в виде исключения… стихотворение «Родина» с тебя спрашивать не будем.

Класс недовольно зашумел, и учительница тонко улыбнулась. Противопоставить личность толпе… то есть классному коллективу, конечно… вполне разумное решение. А уж класс проведет воспитательную работу! Лидеров, а по сути просто садистов, для дела унижения личности всегда хватает.

И всё бы ничего, но она решила развить успех, додавить вечного смутьяна – и шагнула на очень опасную дорожку.

– Но оценки надо все же получать, – напомнила она. – Конец четверти скоро, если кто забыл! Так что расскажи нам вот это: «…когда касаются холодных рук моих». Тебя на прошлом уроке не было, болел, да? А долг остался. Надеюсь, это стихотворение вас устраивает? Это не про родину, это ведь обличение пороков высшего света.