Поздно, слишком поздно.

Кэндис горько сожалела о каждом слове, сказанном Джеку. Она сознательно причинила ему боль, выплеснув весь свой гнев и обиду, но ничего не добилась. Ей следовало знать, что никакие слова не способны сломить его решимость. Ничто не заставит Джека отступиться от того, что он считает правильным. Но как же она? И ребенок?

Со дня отъезда Джека прошло немногим более недели, и, хотя Кэндис сожалела о своей несдержанности, ожесточение ее ничуть не ослабло. Оно даже усилилось, подкрепленное горьким выводом: индейские корни значат для него больше, чем жена и ребенок. Ей было нестерпимо больно. Джек не способен любить, что бы он там ни говорил.

Развод представлялся Кэндис единственным выходом. Со временем она забудет Джека и полюбит другого. Но на сей раз позаботится о том, чтобы ее избранник мог обеспечить жену и ребенка. Скажем, какой-нибудь бизнесмен или адвокат из Сент-Луиса, или состоятельный торговец. Она может выдать себя за вдову. Вот только десяти долларов, вырученных за стирку, едва ли хватит, чтобы добраться до Сент-Луиса.

Пропади он пропадом!

Но в глубине души Кэндис знала, что обманывает себя. Едва ли найдется на свете мужчина, который заменит ей Джека. Впрочем, что она знает о нем? И что, во имя Господа, ей делать? Оставаться в Эль-Пасо, пока не появится малыш? Похоже, у нее нет выбора.

Кэндис не переставала гадать, где Джек, что с ним и вернется ли он к ней.

В город прискакал верховой и принес ужасные вести о резне и разорении, пронесшихся по долине Соноита. По слухам, пять сотен апачей сожгли и разграбили ранчо Уордена, а затем вернулись в горы, сметая все на своем пути. Бастасам удалось отразить атаку, но не обошлось без жертв. Один человек был убит, постройки, к счастью, сохранились, но скот разбежался. Помимо Бастасов, еще три ранчо подверглись нападению примерно с теми же последствиями. Посланные по следам апачей войска потеряли их у подножия гор Чири-кауа. Огромный отряд словно растворился в воздухе.

Кэндис не находила себе места от тревоги. Неужели «Хай-Си» ждет такая же участь?

Если Джек примет участие в нападении на ее близких – всему конец. Она никогда не простит его. Никогда!

Кэндис сознавала: пройдут годы, прежде чем она получит развод. Не исключено, что придется поехать в Калифорнию или даже в Техас. Территория Нью-Мексико, хотя и вошла в состав Соединенных Штатов, не получила федерального статуса, поэтому не имела органов власти и судей. К тому же Кэндис не знала, необходимо ли присутствие Джека при получении развода. Если да, ей никогда не удастся освободиться от него.

При мысли о том, что надо освободиться от Джека, она чуть не заплакала.

Почему они не могут жить вместе, как нормальная семья? Они могли бы уехать куда-нибудь далеко, где нет апачей. Где никто их не знает, где можно жить спокойно и счастливо, растить их ребенка. Почему бы Джеку не взяться за ум?

Кэндис казалось, что хуже быть не может, но, как вскоре выяснилось, она ошибалась.

Солнце высоко стояло в безоблачном небе. На кустарнике, росшем во дворе, проклюнулись почки. Было так тепло, что Кэндис сняла шаль и закатала рукава до локтей. Она нагнулась, чтобы набрать дров для очага, когда чья-то рука придержала ее сзади и знакомый голос сказал:

– Позвольте помочь вам, юная леди.

Кэндис с улыбкой обернулась и изумилась, узнав проповедника, который поженил их с Джеком. Вскоре после этого он уехал из города.

– Доброе утро, – улыбнулась она. – Вы очень любезны. Он усмехнулся.

– К вашим услугам. – Несмотря на исходивший от него запах виски, проповедник не был пьян. – Я слышал, ваш муж уехал. Сдается, вам не помешает помощь.

Кожа Кэндис покрылась мурашками. Проповедник внушал ей отвращение. Она никогда не видела, чтобы у служителя Бога был такой запущенный и неопрятный вид.

– Да, спасибо.

Ей следовало бы предложить ему перекусить, но мысль о том, чтобы пригласить его в пустой дом, пугала Кэндис.

– Пахнет кофе, – ухмыльнулся проповедник, поднимая охапку дров.

Кэндис прикусила губу.

– Не хотите ли войти и выпить чашечку?

– С превеликим удовольствием, – хмыкнул он и последовал за ней в дом. – Сколько вашему малышу?

Кэндис замерла. Мужчины не задают подобных вопросов малознакомым женщинам.

– Пять месяцев. Вы не положите дрова вон туда?

Проповедник сложил поленья у очага. Кэндис потянулась к кофейнику, надеясь, что он не задержится надолго. Она наливала кофе, когда почувствовала его руки на своей располневшей талии.

– Это еще что! – закричала Кэндис, оттолкнув его.

Рассмеявшись, он усилил хватку и, развернув, прижал ее к себе.

– Готов поспорить, что такой бабенке, как ты, скучно без теплого мужика под боком, а?

Задохнувшись, Кэндис уперлась ладонями ему в грудь, но он впился в ее губы, заглушив протестующий возглас. Несмотря на худобу, мужчина был намного сильнее, и оттолкнуть его оказалось ничуть не легче, чем сдвинуть каменную глыбу. Кэндис лихорадочно вырывалась, уворачиваясь от его слюнявых губ.

– Ты мне сразу приглянулась, – выдохнул он, сжав рукой ее грудь.

– Прекратите, прекратите сию же минуту! – закричала Кэндис, борясь с ним.

– Нечего притворяться. Я знаю, что ты была у Лорны до того, как нашла себе мужика. Ну давай, детка, тебе понравится. – Он сжал лицо Кэндис ладонями и снова впился в ее губы.

«Он же проповедник», – промелькнуло в голове у Кэндис, однако она выхватила из кармана фартука револьвер и прижала дуло к его груди. Он замер.

– Двигай назад, – бросила она.

Он подчинился, настороженно уставившись на нее.

– Что за шутки, детка? – озадаченно пробормотал негодяй. – Убери эту игрушку, пока она не выстрелила.

– Убирайся, если не хочешь, чтобы я разнесла твою башку вдребезги, – процедила Кэндис.

С минуту он оценивающе смотрел на нее, затем ухмыльнулся и, подняв руки, попятился к двери.

– Чтобы ноги твоей здесь больше не было! – крикнула Кэндис. – Только сунься ко мне во двор, и я пристрелю тебя как собаку!

Все так же пятясь, он выскочил за порог.

Кэндис подбежала к двери и задвинула засов, затем бросилась к окну и проследила за ним. Ее трясло. Пот заливал лицо.

Спустя три дня проповедник был арестован техасскими рейнджерами за убийство человека в Корпус-Кристи. Выяснилось также, что он находился в розыске за убийство, совершенное ранее в Новом Орлеане. Его звали Бенджамин Грейди, он не был служителем Бога и маскировался под проповедника, чтобы уйти от преследователей.

Из чего следовало, что Кэндис и Джек никогда не были женаты.

Джек был слишком слаб, чтобы подняться с постели, однако заявил, что поест сам. Пошел второй день, как спала лихорадка, трепавшая его трое суток. Он не помнил, как возвращался назад. Кто-то – Нахилзи, по словам Дати, – привязал его к седлу. К тому времени когда они добрались до стойбища, Джек был без сознания от потери крови.

Он лежал в своем вигваме на постели из шкур и одеял, укрытый до пояса. На чистой ткани, обмотанной вокруг его груди, не было крови. Дати заверила его, что рана заживает, но Джек с нетерпением ждал следующей перевязки, желая убедиться в этом сам. Опираясь на подложенное под спину седло, он уписывал за обе щеки тушеную белку с бобами.

– Откуда белка? – поинтересовался он.

– Великий вождь прислал, – улыбнулась Дати. – И не только это. Я горжусь тобой. Все только и говорят о твоем подвиге.

– Не я убил Уордена.

– Но ты первый ворвался в дом. – Ее глаза сияли. – Вождь и его самый доверенный воин – оба прославляли твою храбрость в своем танце.

Джек не улыбнулся, хотя ему было приятно. Дати имела в виду торжества, устроенные в честь успешного завершения похода и одержанных побед. После хвалы богам, вознесенной шаманом, каждый воин выходил в круг и языком пантомимы излагал свою версию событий. Кочис и Нахилзи включили в свое повествование поступки Джека.