И он решил воспользоваться случаем.
Виттаром.
— А у нее получилось выжить. — Стальной Король провел сложенными ладонями по лицу. — Сделка?
— Скорее всего. Макэйо в отличие от… сестры умел держать слово. — Признаваться в этом неприятно. — И совсем уж сволочью не был…
Хотелось бы знать, где пролегает та граница, которая делит совсем сволочей от не совсем еще сволочей. И по какую сторону ее находится сам Виттар.
Но девчонка жива. Это хорошо.
Плохо то, что Макэйо Длинный Шип вовсе не был альтруистом и пристрастий своих особо не скрывал. Сколь многие знают о его милых привычках?
— Эту историю не получится замолчать, иначе Ртуть так бы не волновалась.
А раз убрать проблему не вышло, то отреклись.
Или нет, отреклись куда раньше, а теперь просто предложили Виттару сделать то, на что у самих духу не хватило бы.
— Что ж… — Стальной Король опустил руки. — Полагаю, они предпочли бы, чтобы девушка поступила согласно обычаю.
Но кто хочет умирать в тринадцать лет?
Да и в семнадцать жизнь любишь ничуть не меньше.
Палача нашли…
Бесит даже не это, а святая уверенность Кагона, что Виттар поступит именно так, как от него ждут.
— Я одного не понимаю. — Виттар сжал кулаки, унимая противную дрожь в пальцах. — Что мне с ней делать?
— Что хочешь. Отрекись. Выкинь за дверь…
И как долго она протянет на улице? В лучшем случае отправится в дом терпимости. В худшем — не Виттар, так кто-нибудь другой прислушается к песням Кагона.
— …отошли куда-нибудь. Сделай любовницей.
— Что?
Виттару показалось, что он ослышался. Но Стальной Король любезно повторил:
— Любовницей. Ты же так и не удосужился найти кого-нибудь, а напряжение определенно не мешало бы сбросить. Заодно и теорию свою проверишь.
Это шутка такая?
— Свадьбу, каким бы ни был результат, не переиграешь. И если появился альтернативный вариант, то следует им воспользоваться. А крепкие бастарды ни одному роду еще не вредили.
Не шутка, но услышанное плохо укладывалось в голове Виттара.
— Она молода. Предполагаю, что красива. Воспитание получить успела. Неглупа, если сумела продержаться четыре года. Из хорошего рода, перед которым ты не имеешь никаких обязательств. В свою очередь ты ее расы. Высшего рода. Не стар. И насколько я тебя знаю, будешь обращаться с ней уважительно. Как бы ни сложилось, на произвол судьбы не бросишь. Попробуй. Если она тебе не глянется, отошлешь, — завершил речь Стальной Король. — Или подаришь кому-нибудь. Полагаю, вскоре появятся охотники…
И это предположение почему-то крайне не понравилось Виттару.
Король коснулся ладьи.
— Вы оба ничего не теряете…
Виттар думал, пока добирался домой.
Пока рассматривал дом, какой-то вдруг неряшливый, заросший пылью.
Пока мерил шагами библиотеку, пытаясь обнаружить некое обстоятельство, которое сделало бы задумку короля невозможной.
Пока ждал Торхилд, подбирая слова.
Она вошла в библиотеку и поклонилась. Бледная. И нервозная. Ждет, что ей на дверь укажут? Или уже умереть приготовилась?
— Садись.
Торхилд страшно. И в то же время она пытается этот страх спрятать. Она движется неторопливо, но не настолько медленно, чтобы это выглядело неуважением.
— Скажи, ты и вправду была любовницей Макэйо из рода Лоз и Терний?
— Да, райгрэ. — Произнесено ровным равнодушным тоном.
— Вы заключили сделку?
— Да, райгрэ. — Чуть тише.
— Ты осталась, а он освободил твоих брата и сестру?
— Да, райгрэ. — Еще тише.
— И твои родичи знали об этой сделке?
— Да, райгрэ. Мне позволено было написать письмо. — Уже почти шепот.
— Твои родичи хотели, чтобы ты умерла?
— Да, райгрэ. — Еще немного, и она заплачет. Семнадцать ведь только, пусть и выглядит старше. — Я… испугалась. Если бы был яд, чтобы просто заснуть… чтобы не больно. А я боюсь боли.
Она не шелохнулась, позволив подойти близко. Зауженный подбородок, челюсть тяжеловата, но губы крупные, вишневые. Мягкие. Глаза того особого лилового оттенка, который получается, если смешать ртуть и свинец.
— Это нормально — бояться боли. — Виттару неудобно под этим взглядом. — И стыдиться тебе нечего.
Она выжила. Не сам ли Виттар учил щенков, говоря, что главное для солдата — это выжить? А цена — вопрос третьестепенный. Так чем же этот ребенок хуже?
— Также не следует опасаться, что я причиню тебе вред.
Она ведь знала, чем закончится разговор с родичами. И ждала. Его возвращения. Гнева. Наказания. Смерти, которая шла по следу, но вчера отступила…
— Я сдержу свое обещание, но хочу, чтобы ты мне помогла.
По глазам не понять, о чем она думает.
— Этому дому нужна хозяйка. Справишься?
Робкий кивок:
— Я… постараюсь, райгрэ.
И все-таки в идее короля что-то есть… Предложи Виттар прямо сейчас отправиться в спальню, девчонка подчинится. И сделает все, чтобы Виттару угодить. В конце концов, разве не в этом состоит прямой долг женщины?
Виттар и вправду не станет ее обижать.
Он даст время отойти. Оглядеться.
Поверить, что здесь безопасно.
И привыкнуть к нему. Если уж заводить любовницу, то не такую, которая боится лишнее слово сказать…
Отражение за слоем пыли кивнуло: в целом оно было согласно. Оставалось уточнить кое-какие детали. Например, придется ли эта девчонка по вкусу самому Виттару.
Выяснить это несложно.
Глава 10
ПЕРЕМЕНЫ
Торхилд знала, что ей нельзя возвращаться. В своем письме дядя четко объяснил, как следовало поступить. А она струсила. Сидела, читала, перечитывала и трусила.
Нож ведь был, Макэйо нарочно оставил его, мол, пусть Торхилд сама решит, чего ей хочется. И она решалась… минут десять. То тянулась к ножу, трогала костяную его рукоять, то руку отдергивала. Совсем было осмелилась, приставила лезвие — длинное, острое — к груди… и поняла, что не сможет.
Она боли боится!
С детства!
И нож выпал из руки.
— Правильно, — сказал тогда Макэйо, поднимая его. — К чему умирать? Жизнь любить надо. Радоваться. И я обещаю, что буду добр к тебе.
В какой-то мере он сдержал слово.
— Сначала тебе будет плохо, но потом привыкнешь.
И он оказался прав: постепенно Торхилд привыкла. К комнатам, из которых нельзя выходить, к немым слугам, к удивительным вещам — самым разным, собранным со всех уголков мира, но бесспорно прекрасным, ибо Макэйо умел ценить красоту.
— Я собираю редкости, — признался он как-то. — Такие, без которых мир обеднеет. И разве моя коллекция не чудесна?
Живые кристаллы в хрустальном шаре. И мраморная дева, поднятая рыбаками со дна морского, источенная временем, но все еще красивая. Обсидиановые клинки, рожденные на дне вулкана. И трубка с тонким, длинным, в полтора локтя, мундштуком из кости доисторического зверя. Трубку украшала резьба — тысяча крохотных картин, разглядеть которые получалось лишь под лупой.
Веера, картины, камни. Кубки из поющего стекла.
Или вот Тора.
Макэйо заботился о своих редкостях. Но он исчезал, порой надолго, и оказалось, что одиночество куда страшней его внимания.
Единственным спасением стали книги.
Библиотекой ей разрешено было пользоваться. И музыкальной комнатой. И студией со стеклянными стенами. Торхилд приходила даже не затем, чтобы рисовать, просто садилась у окна, не смея касаться отполированной поверхности руками, — Макэйо не выносил малейшего беспорядка, — и смотрела на лес, думая о том, как однажды до него доберется. Она не замышляла побег, понимая, что бежать ей некуда, но лишь представляла себе свободу. Такую близкую и совершенно невозможную.
Получила.
— Прости, дорогая, — Макэйо Длинный Шип говорил ласково, — но я не могу взять тебя с собой, как не могу остаться. Я буду помнить о тебе, обещаю.
Торхилд не поверила: за четыре с лишним года она научилась читать его ложь, но не обиделась. На Макэйо сложно было обижаться. Он же заставил ее переодеться и сам, встав на колени, завязывал шнурки на ботинках.