Тора ведь выжила.

И шрам остался только один. Тора коснулась его, проверяя, на месте ли. Впрочем, куда он денется.

— Зачем мы здесь? — шепотом поинтересовалась Тора, когда дверь, ведущая в ложу, закрылась.

— Во-первых, я люблю оперу. Во-вторых, ее величество после смерти мужа редко покидает дворец. И потому сегодня здесь соберутся все, кто хоть что-то да значит в этом городе.

Смотреть они будут не только на сцену. К утру не останется никого, кто не знал бы о Торе… а слухи, жила первозданная, какие о ней пойдут слухи!

— Именно. — Райгрэ поправил завиток, лежащий на шее. — Я хочу, чтобы они знали, что ты действительно принадлежишь мне.

Та дама будет молчать, не из сочувствия к Торе, но из воспитания: о таких, как Тора, в приличном обществе не упоминают. А вот остальные… Некоторые подходили достаточно близко, чтобы учуять.

— Кстати, у солистки весьма приличное сопрано, хотя, конечно, я бы не назвал его уникальным. Скажем так, до Кларинды ей далеко. — Райгрэ задумчиво поглаживал пальцы Торы. — Жаль, что она больше не выступает…

На сцену девушка почти не смотрела, ей казалось, что все, включая солистку, глядят именно на нее, Тору. Райгрэ, от которого скрыть волнение не удалось, вздохнул:

— Пожалуй, тебе следует выпить. В антракте любопытных станет больше.

И он оказался прав.

Райгрэ не позволил прятаться в ложе, как не позволил отступить и на шаг от себя. Их окружали, при этом словно бы не замечая. И вновь шелестели юбки и веера, до Торы долетали обрывки фраз.

Чей-то смех.

Фырканье.

— Ты не устала? — Райгрэ был рядом. — Сейчас мы вернемся… Пожалуйста, посмотри налево. У колонны. Тот светловолосый, который беседует с леди… с леди в красном. И бокал держит. Узнаешь? Нет, не на него смотри, в зеркало. И не так откровенно. Вот умница.

Высший.

Тора впервые его видит, она бы такого запомнила. Высокий и статный, уже немолодой, но еще красивый, наверное, как все высшие. А длинные волосы, не светлые — белые почти, собраны в хвост.

Черты лица крупные, массивные, только подбородок как-то по-детски округл.

— Не узнаю, — так же шепотом ответила девушка.

— Уверена? Не спеши.

Тора смотрит, запоминает. Но… она уверена.

— Обрати внимание на рисунок родинок. Он индивидуален. По нему ты точно отличишь одного высшего от другого.

Словно их можно друг с другом перепутать.

— Я его в первый раз вижу, — призналась она и добавила: — Я до вас только в Каменном логе… высших встречала.

И о той встрече папа велел забыть.

Ничего не было… в Каменном логе всякое привидеться может, тем более что прошло столько лет.

— Странно… — Райгрэ выглядел разочарованным. — Переговоры тянулись несколько месяцев. Макэйо в них участвовал…

И райгрэ думает, что Тора его сопровождала? Тогда, наверное, она действительно могла бы встретить этого светловолосого, который в свою очередь разглядывает Тору через зеркало. Он не знает, что в зеркале живет Хильда, а она не боится чужих взглядов.

— Мне запрещено было встречаться с кем-либо. Выходить из покоев. — Выпитое шампанское сделало Тору разговорчивой. — Даже… даже со слугами нельзя было разговаривать.

Слуги были немыми.

— А с кем можно?

— С Макэйо.

— А если его нет?

Макэйо часто не было, даже когда он возвращался во дворец. Он слишком любил жизнь, чтобы долго выдерживать одиночество, пусть и в компании Торы.

— У меня… у меня был попугай. Очень красивый. Я его говорить научила.

Глядя на солистку в белоснежном костюме Дивы, девушка вспоминала своего какаду. Она надеялась, что птица осталась жива… да и то дело, кому надо с птицами воевать? Он умный. И знает больше двухсот слов.

Райгрэ молчал. Вряд ли его очаровала опера, скорее уж он вновь погрузился в собственные мысли, и самым разумным было не мешать. Молчание затянулось до самого дома, и лишь поднявшись на второй этаж, райгрэ словно очнулся.

— Тогда не понимаю, — сказал он. — Ничего не понимаю.

Наверное, он очень надеялся, что Тора узнает беловолосого.

— Не бери в голову, найденыш.

Райгрэ приглушил свет газового рожка и вытащил серьги, бросил на столик перед зеркалом, туда же отправил маску.

С тихим шелестом соскользнул плащ.

— Все хорошо? — Вынув шпильки, райгрэ запустил руки в волосы Торы. — Ты не слишком устала?

Она устала, но… да, пожалуй, ей было хорошо.

— Мне весь вечер хотелось с тебя это стянуть…

Пуговка за пуговкой платье уступало райгрэ. Пуговок было много, а он не спешил, ни расстегивать, ни говорить. Но вот чудесный наряд очутился на полу.

И нижняя юбка с кружевами цвета экрю.

И турнюр.

— Тебе не больно? — Его руки чувствовались даже через корсет. — Мне эти штуки всегда казались жуть до чего неудобными… хотя выглядишь ты очаровательно. Но мы от этого избавимся, ладно?

Тора соглашается.

От корсета… нижней рубашки… перчаток, о которых райгрэ вспоминает в последнюю очередь. В перчатках к нему неприятно прикасаться, а Торе хочется.

И она поддается желанию.

Это из-за шампанского… оно легкое, но коварное.

На этот раз все иначе, чем днем. Райгрэ не спешит, он дразнит Тору и позволяет дразнить себя, и в этой игре на двоих она не выдерживает первой.

Уже не страшно. И не больно, но хорошо настолько, что Тора понимает — привыкать нельзя…

— Что не так, девочка моя? — Его дыхание выравнивается очень быстро.

Все так, но…

— Что будет со мной потом?

При других обстоятельствах Тора не решилась бы спрашивать, но сейчас как-то все стало иначе, пусть и ненадолго.

— Я о тебе позабочусь.

Макэйо тоже обещал. И, наверное, позаботился по-своему, дал шанс выжить.

А этот?

Выставит за дверь? Или подарит еще кому-нибудь? Например, тому, из театра… или не высшему, но кому-то из своих людей.

— Я не хочу врать, — большой палец райгрэ скользит вдоль позвоночника, — но женитьба на тебе исключена. Ты милая девочка и мне нравишься, но этого мало.

Тора понимает.

— С женитьбой вообще вопрос сложный… но через год или два, когда соберусь, тебе придется уехать. Разумеется, все мои подарки останутся при тебе, за исключением родовых драгоценностей. Я куплю тебе поместье. Подберем что-нибудь со стабильным доходом, чтобы ты не нуждалась. И присматривать буду.

Что ж, во всяком случае, ее не вышвырнут из дома.

А свое поместье… это почти свобода.

Всего-то через год. Или два. Это быстро, и Хильде понравилось бы.

— Если у тебя получится родить ребенка, я буду рад. Мальчик получит мое имя, домен и право наследования остального имущества, пусть и после законных детей. Или же, если других детей не будет, станет наследником. Девочку я обеспечу хорошим приданым. А ты будешь иметь уважение и статус, который полагается матери моего ребенка.

Наверное, это много, на большее рассчитывать смешно.

Но почему тогда Торе плакать хочется?

Определенно из-за шампанского.

Вейник кланялся ветру. Тонкие стебли выгибались под тяжестью пушистых соцветий, и сама равнина казалась седой. То тут, то там седину прорывали розовые пятна клевера, словно заплаты на старом платье. Я лежала, разглядывая небо, жевала травинку и ни о чем не думала.

Было просто хорошо.

Осталась позади деревня. И лес уже два дня как закончился, уступив место степным просторам, но в кои-то веки открытое пространство меня не пугало. Травы поднялись высоко, да и места нынешние были приятно безлюдны. Еда у нас имелась, пусть за прошедшие дни запас изрядно уменьшился: отсутствием аппетита Оден не страдал. А я не стремилась ограничивать его — возможности надо использовать.

Он ел все, даже птичьи кости и скорлупу яиц, утверждая, что она тоже полезна. И, пожалуй, был прав: с каждым днем ему становилось лучше. Пес больше не напоминал то истощенное полуживое создание, которое я вытащила из города.