Меня не прерывают.

Ему и вправду интересно или это воспитание сказывается?

Но вообще сам виноват, нечего было родителей обзывать.

Противоестественно ему, видите ли…

И я с наслаждением рассказываю о складочках, оборочках, кружевах, фижмах и прочих милых женскому сердцу штучках. Только как-то… грустно становится. Неужели это и вправду со мной происходило?

Было на самом деле.

И платье. И леди из городского салона, привезенная дедом специально ради того, чтобы сделать мне прическу. Она долго щупала локоны, вздыхала, приговаривая, что не уверена, сумеет ли справиться. Тогда я не понимала причин этого ее смятения.

А она расчесывала волосы черепаховым гребнем, сплетала в косицы и вымачивала их в особом патентованном средстве на основе пчелиного воска. От этого средства волосы становились тяжелыми и мокрыми, а леди скрепляла их шпильками, создавая сложнейшую конструкцию. Мне казалось, что у меня замок на голове возводят…

— Мне было легче. — Оден улегся на живот и голову устроил на сложенных руках. — Форму надел, и все. Главное, чтобы стрелки были хорошо наутюжены и ботинки блестели. Но за этим камердинер следил. Тебя не приняли на балу?

Приняли. И даже замолчали при моем появлении, вот только сейчас я четко осознаю, что не восхищение было тому причиной. Но в тот момент разве думалось о всяких неприятных вещах?

Первый бал — это же…

Чудо? Сказка, ожившая специально для меня? Бумажные фонарики в саду. Огромный зал, и свет сотен газовых рожков отражается на отполированном до блеска паркете. Музыка. Цветы.

И вкус волшебства в бокале с горячим шоколадом.

Мой брат вызвался меня сопровождать. А мама не поехала…

…своим поступком она раз и навсегда вычеркнула себя из числа тех, кого пристойно приглашать на подобного рода мероприятия.

Нет, я вовсе не скучаю — брат не позволяет.

И он ведет меня танцевать, потому что в моей бальной книжке нет ни одного занятого танца, а мне так хочется показать, чему я научилась. Брокк угадывает мое желание, и обида, поселившаяся было в душе, уходит без следа.

Он лучший.

Он самый высокий и самый красивый. Он станет вожаком, уже мог бы стать, но говорит, что пусть скучными делами дед занимается. Вот когда дед устанет…

Но разве об этом думают на балу?

О вальсе, музыке, цветах, и только…

Наутро ливрейный лакей принес письмо, и Брокк, прочитав его, стал меня избегать, а дед кричал на маму, она — на него, про меня же все вдруг забыли.

Подарки под подушкой больше не появлялись, а домой мы отправились на месяц раньше, чем планировали. Я все допытывалась у мамы, что произошло, но она злилась и не хотела отвечать. И только спустя год призналась: тот бал расстроил помолвку Брокка.

А девушка ему действительно нравилась.

— Это логично. — Мне казалось, что Оден придремал на солнце, а он, оказывается, слушал.

И вот вопрос: чего ради я разговорилась? Прежде как-то на откровения не тянуло. В принципе последние пару лет и откровенничать особо не с кем было.

— Что логично?

— Произошедшее. — Он срывает травинку и засовывает между зубами. — Поступок твоей матери был в высшей степени безответственен. Она пошла против воли рода. Связалась с… альвом.

Сказал — как выплюнул.

— Произвела на свет ребенка…

То есть меня? Какое ужасное преступление.

— Естественно, это не может не поставить под сомнение чистоту ее крови, а соответственно, и крови твоего брата. Поэтому логично, что сородичи его невесты решили не рисковать, заключая этот союз.

Лучше бы он еще раз меня ударил.

— Правда, мне непонятно поведение твоего деда. Ему следовало объявить дочь умершей. Это избавило бы род от многих проблем.

В частности, от меня.

Ну да, возможно, если не дед, то Брокк пришел к такому же выводу. Мертвых не судят. О мертвых и не помнят. А без моего имени семейная родословная выглядит куда как приличней.

И стоит ли воскресать?

— Они любили друг друга. — Это единственное оправдание. Но я не понимаю, почему вообще оправдываюсь. Не Одену судить моих родителей.

— Любовь ничего не значит, — спокойно отвечает он. — Прежде всего есть ответственность перед своим родом. Твоя мать забыла о ней, и пострадали ее собственные дети. Твой брат остался без невесты, а ты…

— Что — я?

— Ты вряд ли когда-нибудь выйдешь замуж. Во всяком случае, за Перевалом. Если твой род тебя признал, то не допустит брака с тем, чей статус сильно ниже твоего.

То есть с полукровкой, таким же недоразумением, противоестественным по своей природе.

— А брак с равным по статусу, с учетом твоего происхождения, маловероятен.

Спасибо, что объяснил. И вообще по душам поговорили, только больше отчего-то не хочется. Наверное, для Одена действительно все логично и определенно, и меня не должно бы существовать, правда, тогда и он прожил бы недолго…

К мертвой лозе подобные мысли!

Я ухожу. Я умею ходить очень тихо, и луг отзывается на просьбу, прячет следы в хитросплетениях трав. У меня есть ковер из клевера, солнце и мое подзабытое одиночество.

Закрываю глаза, слушаю стрекот кузнечиков.

Солнечный жар растапливает боль — и ту, которая физическая, и другую… я уже думала, что здесь нарастила толстую шипастую шкуру. Ничего. Пройдет. Все проходит, и завтра тоже будет день.

О приближении Одена предупреждает луг. И я вполне успеваю уйти, но остаюсь на месте: глупо играть в прятки со слепым. Да и он таков, каков есть.

Не он один. Там, за Перевалом, так будут думать если не все, то очень многие. Возможно, мне лучше остаться по эту сторону гор… или хотя бы не заводить душевных разговоров.

— Эйо?

— Я. — Открываю глаза аккурат затем, чтобы увидеть, как божья коровка приземляется на кончик носа. Сейчас Оден извинится, я извинения приму, и все будет почти как раньше.

Только извиняться он не думал.

— Я сказал то, что думаю. — Он встал, загораживая солнце. — Я могу солгать, и тебе будет приятно. Я вообще могу говорить только то, что ты хочешь слышать. Но я тебя уважаю, поэтому говорю правду.

Замечательно, меня со всем уважением недавно ткнули носом в грязь.

— Забудь. — Я позволяю божьей коровке перебраться на щеку. — И встань как-нибудь иначе, солнце загораживаешь.

В конце концов, мы просто попутчики.

В дороге случаются всякие разговоры. Впредь буду тщательнее подходить к выбору темы.

— Эйо… — Он не уходит, но садится рядом. Солнце, впрочем, не загораживает. — Я не имел намерения тебя обидеть.

— Знаю.

— Я попробую объяснить. Выслушаешь?

Почему бы и нет? Двигаться мне лень, да и вдруг узнаю что-то для себя новое.

— Любой из нас несет ответственность перед своим родом. Не только в каждый конкретный момент времени, но и в будущем. Чем выше положение, тем больше ответственность. Меня так учили. Род заботится о каждом, но каждый должен заботиться о роде.

Оден забыл добавить, что, принимая эту заботу, отказываешься от себя. Наверное, я все-таки слишком другая, мне непонятно это их стремление подчиняться. Даже не стремление — готовность служить вожаку во всем.

— Допустим, у меня появится желание взять тебя в жены.

Я просто онемела от такого резкого скачка мысли.

— Допустим, король пойдет навстречу этому желанию и разрешит брак.

— А он должен?

— Все браки Великих домов заключаются только с королевского согласия. Это позволяет… не допустить ненужного усиления некоторых династий.

Очаровательно. Мало того что по воле рода, так еще и с высшего разрешения.

— Ко всему… это связано с живым железом. Брак не на словах заключается, но две нити должны быть сплетены вместе. Я способен… был способен сделать это для моих людей, но связать меня с кем-то может лишь король. Брак твоей матери вряд ли был заключен по нашим законам, и если тебя признали, то… как бастарда.

Он замолкает, и я не спешу возражать. Правда ли это? Возможно. Даже скорее всего, однако со мной, ребенком, подобные темы не обсуждали.