С женщиной стоило встретиться. Возможно, она знает что-то о девушке с последнего наброска. Или о старых пожелтевших синяках. Почему-то Виттару казалось, что эти два элемента взаимосвязаны.
Покинув морг, Виттар направился не домой, но на улицу Королевских Гончих. Именно там, за бакалейной лавкой, и обнаружили тело.
В полицейском отчете утверждалось, что свидетелей не было, и лишь оказавшись в глухом тупике, — даже окна домов, выходящие на эту сторону, были закрыты ставнями и решетками, — Виттар отчету поверил. Пожалуй, если кто и слышал крики, то вряд ли решился бы выглянуть.
А уж вмешаться…
На мостовой сохранились пятна крови.
И резкая вонь лилейного одеколона, из тех, дешевых, что продают в аптеках на разлив. Людям они нравятся, а вот псам… кто-то явно спешил скрыть свой запах.
Виттару это не понравилось.
А еще меньше ему понравилась тень этого же лилейного аромата, витавшая у ворот его особняка. Аромат был зыбким, таким, на который вряд ли обратишь внимание.
Совпадение?
Виттар распорядился усилить охрану.
А Тора не спала — играла. Нежная мелодия, колыбельная почти. И клавесин, купленный непонятно за какой надобностью, — Виттар даже не мог вспомнить, как именно инструмент попал в его дом, — был всецело покорен хозяйке.
Она же сидела спиной к двери.
Прямая. Строгая. И такая мягкая.
Ей идет домашнее платье из светло-зеленого ситца. Волосы гладко зачесаны, и видна длинная шея с белым шрамом, о котором она не любит вспоминать, но и забыть неспособна.
Музыка оборвалась.
— Не останавливайся, — попросил Виттар.
В доме стало теплее, он словно ожил, отзываясь на ласку этой женщины. И… хорошо бы, если бы будущая жена Виттара тоже поладила с домом.
И с клавесином.
Тора подчинилась, но теперь музыка звучала иначе. Ровно. Выверенно. Идеально. Только исчезло что-то очень важное. Что?
— Я не слышала, как вы вернулись. — Тора доиграла-таки, а Виттар не стал просить, чтобы она повторила пьесу. — Распорядиться, чтобы подали ужин? Или вы желаете сначала ванну принять?
Она действует по правилам, безукоризненно вежливая, воспитанная девочка.
Хрупкая, как сегодняшний альвин.
И Виттар, взяв ее руки, повернул их ладонями вверх. Белые и узкие. Мягкие. С сильными пальцами, но все же не настолько сильными, чтобы защититься.
Умеет ли она рисовать?
— Тора, — если прижаться к запястью губами, то слышен пульс, — я тебе говорил, чтобы ты не выходила из дому?
— Да, райгрэ. Я…
Не нарушила запрет.
— И повторю. Пожалуйста, ни при каких обстоятельствах не выходи из дому. Кто бы ни пожелал с тобой увидеться. Твои сородичи…
Рука дрогнула. Ей все еще больно оттого, что ее бросили.
— …мои якобы друзья… хоть сам Стальной Король. Не выходи. Ясно?
— Да, райгрэ. Что-то случилось?
— Возможно, что и нет…
И вообще был ли тот запах у ворот? И не могло ли случиться так, что Виттар попросту принес его за собой, как принес шлейф иных ароматов?
— Но… пожалуйста.
Ее слишком легко напугать, пусть Тора и старательно пытается этот испуг спрятать.
— Поужинаешь со мной?
Конечно, если на то будет его воля…
Ей и намека достаточно. Но хочется иного, а чего — Виттар и сам понять неспособен. Тора ведь рядом, так чего еще желать?
Разве чтобы музыка при его появлении не менялась.
— Тора, тебя больше не обижают?
— Нет.
— Тебе не плохо здесь?
— Нет. — В ее голосе тень удивления.
— Может… тебе что-нибудь нужно? Или не нужно, но хочется?
— Спасибо, у меня все есть.
А с собственными желаниями Тора разобраться пока неспособна. Она долго выбирала платья, не из-за того, что была капризна, но потому, что отвыкла делать выбор. И в конце концов пришла к нему.
Ей нужно было знать, что нравится Виттару.
Тора не желала ошибиться.
И сейчас вновь действовала по правилам.
Ванна и мягкие полотенца, наконец избавленные от цветочной отдушки, — Виттар и словом не упомянул, что она ему не по вкусу, но девочка сама догадалась. Столик, накрытый для двоих.
Свечи.
Белый костяной фарфор и столовое серебро.
Неторопливая беседа ни о чем, от которой, однако, становится легче. Его постель и свежее белье. Мягкий батист ее ночной рубашки. И такая уже привычная робость, словно каждый раз Тора заново принимает то свое решение. А Виттару нравится дразнить ее.
Он изучает.
Щиколотку и мягкую линию голени. Ямочку под коленом. И на колене тоже. Нежную, такую чувствительную кожу бедра…
Наверное, ему будет неимоверно тяжело отпустить Тору.
Или отпускать не обязательно?
Многие ведь держат любовниц и после свадьбы.
Виттар купит ей дом, не в центре, естественно, — это будет слишком откровенным нарушением приличий. Но настолько близко к центру, насколько это возможно.
Этажа два… и чтобы библиотека. Она любит книги. Музыкальный салон, светлый и с хорошей акустикой, такой, чтобы для музыки хватило места.
Спальня.
Вряд ли он сможет часто оставаться на ночь… но ведь иногда сможет?
И детская.
Виттар не станет забирать у нее ребенка.
Он попытался представить этот дом и Тору, но картинка не складывалась. Проскальзывало в ней что-то фальшивое. И эта фальшь мешала уснуть.
А Тора спала, как обычно, на боку, поджав ноги и обхватив себя руками, словно все еще защищалась от кого-то или от чего-то. В темноте ее кожа выглядела белой.
Как у альва.
И Виттар, желая отогнать наваждение, коснулся шеи. Теплая. Гладкая. И шрам на ней сам под пальцы скользнул.
Третий день кряду Торе доставляли цветы: белые лилии в плетеных корзинах. Лилии были роскошны, но Тору волновали не они — запах. Мертвенный, тяжелый, сводящий с ума. Он существовал как-то отдельно от цветов, некоторое время скрывался в сети узких листьев, но, осмелев, выползал, просачивался сквозь прутья корзин. Запах растекался по полированной столешнице, спускался к полу и пропитывал высокий ворс ковра. Тора не смела ему мешать.
Лилии вызывали в ней безотчетный страх, перед которым была бессильна даже Хильда.
На то, чтобы управиться со страхом, ушло время. И в третьей корзине, обвитой белой похоронной лентой, Торхилд обнаружила записку.
«Я же обещал, что мы встретимся».
Тора провела пальцем по гладкому картону, выдавленным буквам, золоченым виньеткам и вернула записку в корзину, а корзину, подавив первое желание, оставила на подоконнике. Белые лилии безвредны в отличие от того, кто послал их.
Жаль, что райгрэ ушел. И хорошо, что райгрэ ушел.
Торе нужно хорошенько подумать о том, что именно ему рассказать и как это сделать. Хильда согласилась. Очевидно, лгать не стоит, но и правда имеет разные обличья.
Торе следовало выбрать то, которое защитит ее.
Рассказать так, чтобы поверил.
И захотел вмешаться.
Не как отец.
Запах лилий, сам вид их — тяжелые восковые бутоны и белоснежные звезды цветов с легкой позолотой пыльцы — был неприятен. Тора покинула комнату. Но сегодня тишина библиотеки не принесла ожидаемого успокоения. В кабинете окно было открыто, и Тора поспешно, пожалуй, слишком поспешно, его захлопнула. Задвижка вдруг показалась ненадежной.
И окон слишком много.
Торхилд проверила каждое, пусть эти действия кому-то могли показаться престранными. Впрочем, вряд ли сейчас в доме нашелся бы кто-то, кто бы осмелился сделать Торе замечание.
Райгрэ защитил.
Но захочет ли защищать и дальше? Он определенно ценит Тору, если делит с ней не только кровать, но и сами свои комнаты. А в те дни, когда девушке все же пришлось уйти в одну из гостевых спален, был крайне недоволен. Он оплачивает ее наряды.
И дарит драгоценности.
Зачем ей столько? Тора не знает, но ему нравится делать подарки. И Хильда требует, чтобы Тора не отказывалась: потом, когда райгрэ найдет жену, драгоценности пригодятся.
Он позволяет Торе помогать в делах. И просто любит, чтобы она находилась рядом. Он позволил менять свой дом… но хватит ли этого, чтобы ввязаться в драку?
