На то, чтобы выжечь на лезвии меча новые руны, сложившиеся в охранное заклятие, много времени не ушло. А когда эта работа была завершена, Гроза легко, будто нож в масло, воткнул меч в каменный менгир ― глубоко, по самую рукоять.

― Сами знайте, и другим передайте, ― сказал барону и его сыновьям. ― Пытаться вытащить меч из камня не следует. На это только дракон способен ― каменный или грозовой. Остальные только разряд небесного огня получат.

― Предупредим, ― пообещал барон. ― Так что ― еще к одному менгиру наведаемся, или будем в крепость возвращаться?

― Если Ферст готов по примеру брата со своим мечом расстаться, ― поставил условие Гроза. ― Чтоб не просто от твари избавиться, а сразу и новую охранку поставить, к которой на пятьсот шагов во все стороны ни одна тварь приблизиться не сможет.

Ферст согласился. Не без терзаний, но необходимость хоть отчасти восстановить цепь защитных заклятий и создать посреди Проклятого Леса пару островков безопасности перевесила.

Вторая тварь оказалась такой же опасной и живучей, как первая. Но с ней Гроза разделался практически в одиночку: барон и его сыновья только пару раз выстрелили в нее из своих арбалетов, чтобы ослабить и отвлечь от Грозы, пока тот свою огненную сеть сплетал.

Методично уничтожая очередное порождение Хаоса, Гроза думал о том, что сильно ошибся в Альриане, считая ее пустоголовой нахалкой из провинции.

«Дочь Энтруена. Ри… Она выросла здесь. Она сражалась с этим. Ради них. Ради этого клочка земли. А я посмел считать ее просто нахальной толстушкой», ― корил он себя. Потому что понимал: если бы Альриана была здесь, то сейчас точно так же, как ее отец и братья, стояла бы рядом, прикрывая ему спину, готовая рисковать своей жизнью ― ради его собственной.

Это меняло все, кроме одного: его левая рука все так же оставалась обезображенной, и он не мог поделиться этой тайной ни с кем. Тем более ― с девицей, впервые за многие годы заставившей биться сильнее его драконье сердце.

Последняя примерка

― Ри, не вертись! Тут же все наживую сметано и подколото! ― Лейла, осмелев, схватила меня за плечи и заставила стоять ровно, как портновскую болванку.

Эта маленькая южанка вообще сильно изменилась за последние два дня. Ровно с того момента, как мы вошли в наши покои с отрезами тканей в руках. Теперь она ощущала себя если не генералом, то хозяйкой гарема ― точно. И вела себя соответственно. В голосе появились властные нотки, в осанке ― особая гордая стать.

Впрочем, меня, привычную к воинской дисциплине, эти изменения смущали мало. Отчего бы Лейле и не взять на себя командование в деле, которое она знает лучше меня? Правда, часами стоять на невысокой круглой тумбе, пока Лейла прямо на мне сметывала, подшивала и тачала, никакого терпения не хватало!

― Сколько можно? ― заныла я плаксивым голосом, подслушанным у младшей сестрицы ― любительницы пострадать на пустом месте. ― У меня уже ноги отваливаются и поясницу ломит! Размяться бы, мечом помахать, да негде…

― Тебе не с мечом тренироваться надо, Ри, а с веером и шлейфом твоего прекрасного платья! ― наставительно подняла палец Элоди, на миг отрываясь от собственного шитья: она безупречно ровными стежками пришивала к своему почти готовому платью гранатово-красного цвета нарядную серебряную тесьму.

― Да! Ты же то и дело о длинный подол запинаешься! ― подхватила Лейла с самым озабоченным видом. ― А представь, если на балу так наступишь, да и оторвешь его целиком? Это ж весь высший свет Империи твои панталоны увидит!

От слов Лейлы меня слегка передернуло: панталоны у меня были хоть и чистые, но поношенные, из простой ткани, без рюшей и вышивки. В общем, ни самой посмотреть, ни другим показать.

― Я свои охотничьи штаны под платье надену, ― решила я. ― Юбка все равно пышная, так какая разница, что под ней ― голые ноги или кожаные бриджи?

― Вообще-то, ― начала Элоди, ― прелесть бала и бальных платьев как раз в том, чтобы в танце твой кавалер мог ощутить бедрами бедра своей партнерши. А что ощутит генерал Гроза, танцуя с тобой, Ри? Жесткую кожу и деревянные швы твоих охотничьих доспехов?

― Да с чего ты вообще взяла, что он станет танцевать со мной⁈ ― я всплеснула руками.

Послышался подозрительный треск, а Лейла взвыла, словно одно из чудищ Проклятого Леса:

― Элоди-и-и! Ну ты-то куда! Мне теперь по пятому разу этот шов сметывать! ― И ткнула пальцем в разошедшуюся на боку ткань.

― Так. Мне это надоело. ― Я поняла, что еще пару часов на тумбе не выдержу. ― Сейчас мы этот шов…

Я щелкнула пальцами, прорычала пару слов простого бытового заклятия, и игла с нитью, вырвавшись из пальцев Лейлы, замелькала в воздухе с такой скоростью, что ее почти не было видно.

― Ри! Нет! ― снова запищала Лейла. ― Останови иглу сейчас же! Ты край моего рукава прихватила!

― В смысле? ― не поверила я, щелчком пальцев останавливая иглу.

Она успела сделать почти пять десятков стежков: не слишком аккуратных, зато прочных и надежных, как арбалетный болт.

…и заодно пришить ко мне чуть не намертво Лейлу!

― Ой, прости! Я не заметила, ― я подергала пришитый к моему почти готовому платью рукав Лейлы, прикидывая, как бы его аккуратно отпороть.

По всему выходило, что самостоятельно нам с Лейлой с этой задачей никак не справиться: я не могла так извернуться, чтобы достать до собственного бока, а у Лейлы оказалась обездвижена правая рука ― от кисти до локтя.

― Элоди? ― мы с Лейлой в четыре глаза уставились на соседку.

Элоди, глядя на нас, просто-таки тряслась от смеха:

― Поздравляю, Альриана! ― икая, проговорила она. ― Теперь у твоего платья есть собственный питомец, он же ― встроенный талисман. Я слышала, в столице сейчас в моде эксклюзив!

― Питомцем меня еще не обзывали, ― оскорбилась Лейла.

― Так-то я и твою иглу могу зачаровать, ― пригрозила я, с намеком поглядывая на шитье в руках соседки.

― Да ладно, освобожу я вас, ― все еще хихикая, Элоди отложила в сторону собственное платье, взяла ножницы и начала аккуратно распарывать мой неудачный шов. ― И все-таки ты ужасно нетерпеливая, Ри! Что тебе стоило еще полчасика постоять, пока Лейла закончит? Вон, лиф она уже сшила, юбку ― тоже. Оставалось только соединить их.

Я только вздохнула в ответ.

На самом деле швейная магия Лейлы оказалась настоящим чудом: у нее и мелки сами летали, намечая будущие детали, и ножницы сами кроили, и ткань под пальцами соединялась, не образуя швов, отчего готовое изделие получалось удобнее и краше, чем пошитое обычным способом. Но, прежде чем соединить детали, их все равно нужно было сметать ― так, чтобы они идеально прилегали друг к другу.

Платье самой Лейлы было давно готово. Платье Элоди ― почти готово: оставалась лишь отделка, и вот ее «соединить» с основой было никак нельзя — только пришить обычными стежками. Чем соседка и занималась.

Как только наколдованный мною шов был распущен, Элоди вернулась к своей работе, а я поклялась Лейле, что буду стоять, не шелохнувшись, хоть до самого бала, лишь бы больше не мешать ей творить. А потом, снова замерев деревянным чурбанчиком, задумалась:

― Полагаете, Гроза будет на балу? Ходят слухи, что его нет во дворце. То ли он сам улетел, то ли его Император отослал куда-то…

Слухи эти я подцепила утром, пока бегала в императорские конюшни ― навестить свою кобылку Гриду.

― Будет! Он же главный жених! ― решила Лейла.

― Неужто ты по стычкам с генералом соскучилась, подруга? ― с притворным удивлением приподняла бровь Элоди. ― Я думала, тебе юный Каэл Раттлин больше по сердцу пришелся!

О своем знакомстве с племянником генерала я подругам все же проболталась, и теперь Элоди то и дело подкалывала меня тем, что я между этими двумя грозовыми драконами, как между молотом и наковальней: один звонкий, как молот, другой мощный, как глыба, и оба явно не прочь выковать из меня то, что им самим хочется видеть.