Шаг, еще шаг на подгибающихся ногах. Леда до крови губы кусала, уговаривала себя, что все это только карнавал ряженых, что все это не всерьез, скоро придет Годар и Михей и сразу же всех прогонят. Мысли вертелись в голове, словно на карусели, вспомнился еще какой-то старый стишок из детской «страшилки», которой пугали друг друга в летнем школьном лагере:
А тут еще как на грех череп завертелся на клюке, теперь повернулся к девушке и светил прямо в лицо, гнусно ухмыляясь да подергивая нижней подвижной челюстью. Тут уж Леда вовсе не стерпела:
— Скалишься-то чего? Тут плакать надо, а не забавляться. Я вот ничего хорошего пока здесь не вижу. Как хоть звали-то при жизни тебя? A-а… все равно говорить не можешь, что с тебя взять, кочерыжка трухлявая.
И странное дело, будто сникла, опечалилась костяная голова, пролила свет под ноги девушке, а из разинутой пасти вылетело еле видное облачко, то ли паутинка седая, то ли вздох зримый тихим шепотом в воздухе проплыл:
— Саввой матушка нарекла…
Дальше Леда шла, уже ничего не видя от слез. И страх, вроде, куда-то исчез, подевался, а на его место пришла одна дремучая жалость ко всем этим неприкаянным душам, что никак не могли обрести покой по вине Одинокого Господина. А был ли он Сам спокоен и судьбе своей рад, вот ведь еще вопрос.
Так миновали погост, и дальше дорога пролегла мимо запруды с небольшой водяной мельницей. Медленно поворачивалось ее колесо, знать уже не для мукомолья, а только лишь нечисть всякую позабавить. Недаром шуршало и хихикало вокруг по кустам, а в воде будто плескались крупные рыбины. Леда уже не пугалась и не удивлялась даже, после всего увиденного и услышанного прежде, словно замерзла душа, оледенела враз и теперь только следила за низеньким кособоким провожатым. Долго ли, коротко ли водил девушку старичок, а к полуночи вывел и к самой деревне.
Зажигались по домишкам махонькие огоньки, со всех окрест собирались на пиры да игрища криксы-вараксы, овинники да амбарники, измаявшиеся пустые хоромы сторожить, домовые не при деле, тоскующие по теплу печному, жердяи и банницы с растрепанной мокрой волосней, сивобородый Припекало из дальнего селения заявился, щурил ласковые очи — хвастал Лешаку сколько он добрых баб с толку сбил, скольким молодицам задрал подолы на сеновале. Вертел Лешак корявой башкой, деревянными ладошами хлопал, шибко завидовал.
Кикимора с Диким Куром в свайку стали играть, да только вместо железного стержня кидали в кольцо сморщенную куриную лапку. Дико ржала запутавшаяся в овраге Кобылья голова, пожалели мормыши — выволокли на общий круг, устроили хоровод, потешаясь над взмыленной мордой.
В третий раз заухал филин в лесу, да так, что загудело по округе, аж волки в Согре отозвались. Остановился старый Леший возле маленькой избенки с провалившимся крыльцом:
— Сюда тебе, милая. Здесь Хозяина встретишь. А мне пора по делам.
— Спасибо, дедушка! А этого-то куда девать?
Вырвалась из рук Леды клюка с «черепушкой», да сама и воткнулась в землю и правда, чем не фонарь…
— И тебе спасибо, Савушка!
Поклонилась Леда и светильнику своему чудному, глянула после с досадой, как в ответ щелкнул череп искрошенными зубами, и вошла в избу. Только там было вовсе не так пестро и весело, как во дворах. Стены черные, полуразвалившаяся печурка в углу, утоптанный земляной пол, а во главе вытянутого узкого стола сидел человек. Да и человек ли…
Едва Леда порожек переступила и вымолвила приветственное слово, как завозилось что-то под печью, вылетели в горницу пыль, да труха, глиняные крошки, выкатился на середину лохматый клубок, развернулся мужичком с локоток. Он-то первым и начал беседу с девушкой: кто такова, зачем сюда пожаловала, по какой такой нужде-надобности. Затеплилась в светце лучинка, загремела широкая бочка в углу, сбрасывая обода, показалась из воды мокрая усатая голова с выпученными рыбьими глазами: «Бу-бу-бу…»
Леда не выдержала и прыснула со смеху, не все же реветь-то, а душа завсегда сама для улыбки повод найдет, ежели крепко на засов не закрыта.
— Здравствуйте, очень вы интересные создания, искренне рада знакомству, только мне бы надо скорее на другой берег воротиться, меня друзья заждались, как бы сами к вам в гости не наведались.
Заскрипела под Хозяином скамья, таким же глухим и скрипучим показался девушки и его голос:
— Нам твоих друзей боятся нечего, это наша земля, у пришлых здесь силы нет, даже если они Крылаты.
Ахнула Леда, ощутив, как рванулся шнурок на шее, а маленький «дракончик» горячо впечатался в тело. Холодок пополз понизу избы, будто спутывая ноги невидимыми сетями, но сдаваться девушка не собиралась вовсе.
— Если вы ночью правите, так и мне не должны препятствий чинить, я же Лунная дочь, как бы вам матушку мою не прогневать.
Забулькал, запыхтел в бочке водяник, обратно нырнул, выпустив на край гибкий чешуйчатый плес. А мужичок с локоток сбегал по потолку на другую сторону горницы, достал с полатей какую-то бутыль, до половины оплетенную тонкой лозой, утвердил на стол и забормотал примирительно:
— За знакомство и выпить не худо! Садись ко столу, кто ты есть у нас, девка али баба уже?
— Я Змеева невеста, попрошу меня уважать и не обижать.
— Это можно…
Мужичок ловко откупорил бутыль, вынул пузатые глиняные стаканчики, всерьез приготовился разливать подозрительный напиток для угощенья. Леда головой покачала:
— Сначала бы разговор. Позволите нам завтра с утра живой и мертвой воды здесь набрать и уйти с миром?
Хозяин вытянул перед собой худые смуглые руки, свел вместе длинные высохшие пальцы. Леда смелости набралась, заглянула ему в лицо. С виду вроде бы и впрямь человек: высокий, тощий, волосы длинные, темные свесились по обе стороны лица нечесаными прядями. Глаза под широкими бровями ввалились, будто две черные ямины, а на дне их красноватые огонечки мерцают холодно. Жуткие глаза, равнодушные и пустые. Ничего не просят, ничего не дают. Скулы четко обозначены, заострившийся длинноватый нос, тонкие губы. Что и осталось-то в Нем от прежнего пылкого Вечора, разве что одна только память-тоска…
— Скучно мне, девица. Развей мою печаль, тогда и я подумаю, надо ли тебе помогать.
— А по мне так вам скучать некогда, вон какая кутерьма за порогом, кого только не встретишь, какое чудо-юдо. Однако же я-то вас чем развлеку, может, песню исполнить или сказку сказать?
— Это ты ладно придумала. Вот же тебе задача, расскажи-ка мне три побасенки, да с уговором: чтобы от первой я рассмеялся, от второй заплакал, а третья меня испугала. Справишься — отпущу поутру живой, дозволю к источникам заветным попасть. А вот ежели не-ет… пеняй на себя, я тебе не помощник.
— Ой! Развеселить, огорчить и напугать — вот так заданье на мою голову…
— А коли тебе голова тяжела, так можно и с плеч долой! — пробормотал услужливый мужичок, забираясь на стол с ногами, отхлебнул прямо из горлышка запотевшей бутыли и повалился навзничь, вот же пакость какая. Кажется, и Хозяину это дело не поглянулось, властно махнул рукой:
— А, ну, брысь отсюда, погань бродячая! Али не видишь, гостя у нас степенная, ей твои ужимки не по нутру! Разве будет она теперь твое зелье хлебать? Забирай свою рухлядь и проваливай в подпол, меня сейчас забавлять будут…
Из-под стола вылез облезлый черный котяра, бесшумно проследовал к Хозяину и взобрался к нему на колени. А ведь не прогнали его, легла на вздыбленную шерстку холодная рука, даже погладила. Не каменное, знать, все же сердце внутри, хоть давно уж не бьется.
