Леда, и правда, расшалилась как девчонка, вовсю забавлялась с пушистым котенышем и тот освоился быстро, вскоре уже шутя прикусывал ее розовые пальчики, за волосы пробовал хозяйку потрепать. А потом притомились оба, легли рядышком и Леда, улыбаясь, поглаживала густую мягкую шерстку мурлыки. Тот сейчас же заурчал довольно, нежился, подставлял толстенький животик для ласки. Ну, как тут не вспомнишь детские стихи:

— Наум, он же душечка просто! Спасибо тебе, ты настоящий друг, а не репкин хвостик!

— Распоясалась-то совсем, погоди ужо, вот вернется строгий муж…

— За мужа завалюся — никого не боюся…

— Погоди, погоди…

— Ай, да ты что же натворил-то разбойник! А, ну, кыш… Э-э-э… придется постелю менять…

— Дотискала зверька! Дорвалась до живого! Вам бабам только и доверься, замаете напрочь! Мужа так-то хватай, за всякие места… небось, тоже радехонек будет.

— Попрошу без советов! Многое вы понимаете — дух бестелесный! Наум, а чем Милаша кормить?

— Какого еще Милаша?

— Да вот этого, славного?

— Вот же кулема, Буяном бы назвала…

— Сам ты Буян, а это у нас Милашенька — малышок, только чего он такой тяжелый, Наум, а он, значит, еще вырастет? Ого! Да на нем же кататься можно будет…

Долго вот так болтали, смеялись, смолкая лишь, когда пришли чернавки перестелить постели, да раздобыли молочка для котика. Никто особо не удивлялся хозяйской «игрушке», хотя за котенка никто Милаша не принимал. Ну, да со временем узнают, когда с добрую рысь вымахает, а может, и поболее того.

А Годар после животинку одобрил, даже сам Наума возблагодарил за подарок. Мол, не будет «ладушка» скучать, если придется на пару дней уехать. Найдется заделье сказки рассказывать, речь будить в чудесном питомце. А там, глядишь, и сам Милаш станет вместо няньки будущим человечьим малышам. Все во благо… А уж как Радунюшка-то рада была новому знакомцу, даже не описать словами. Едва не затискала, повелела Михею из дерева вырезать игрушек — мышат, сама возилась с котиком, словно дитя, чем сердила суровую матушку.

— Летом замуж собралась, а на уме забавы одни. Перед зятюшкой стыдно… Придется, видать, еще тебя дома держать пару годков, поучить уму-разуму.

— Вовсе не ладное судишь, маменька! Я и так не могу лета дождаться, а если Михей меня до новой зимы к себе не возьмет, вовсе зачахну у вас.

— Ох, же ты как стала смела! Ничего, пожалуюсь дядьке, найдет на тебя управушку. — За меня Княгинюшка заступиться может…

— И той достанется, развели зверюг в доме, да еще каких ведь зверюг. Знаю, знаю, откуда ветер дует… Без Незримой Силушки тут не обошлось.

И так все жили хорошо и дружно в Гнездовье. Ради баловства препирались, а чаще долгими темными вечерами собирались в общих покоях, пряли кудель, мотали шерстяные клубки, шили приданое следующей невесте в змеиной родне. Сказы сказывали, да пели протяжные долгие песни.

Вместе с Радуней и Михеем навестила Леда под день Карачун и двор Теки. Едва сдержала изумленный возглас, узрев, как топорщится под клетчатой поневой живот у довольной женщины.

— Прибавку ждем по весне, уж недолго осталось. Благодарствуем за подарочки. Не угодно ли наших пирогов отведать. Устин вчерась гольца наловил богато. И тестице славно выпрело.

Леда скинула теплую шубку в избе, сидела на лавке близ жаркой печи, оделяя двух приемных девчушек Теки печатными пряниками с медовой начинкой. И на каждом-то маленький «дракончик» выбит. Такой же дракончик желтоглазый висел на шее Княгинюшки. Такой же на груди у любимого мужа был нарисован. Разглядела до мельчайшей черточки, расцеловала каждую крапинку…

— Годар, я вот думаю, если будет у нас сынок, позволишь Радмиром назвать?

— Радмир — радетель за мира, миру радость… хорошее имя. А, может, уже и меня порадуешь, не все же с сестрицей по углам шептаться.

— Я сомневаюсь немного, но Арлета сказала, кажется, да… Обождать маленько еще и яснее станет. Ой, ну что ты, что, меня сейчас так нельзя хватать… А вдруг уже правда все…

— Ладушка ты моя, конечно, все правда, давно знаю, ждал пока сама откроешься мне. Чувствую его… Крохотное зернышко совсем, а сердечко уже стучит… Сильное, храброе сердечко… Наше с тобой, но и само по себе чуток. Пусть он мудрее нас станет, больше увидит, больше сделает.

— А ты научишь его летать, Годар?

— Я расскажу ему — Кто Он, а летать он выучится сам, как настанет время. Не тревожься, Любимая, всему свой срок. В каждом из нас от рождения дремлют великие силы нашего рода. В каждом из нас спрятан труд всех поколений. Мы лишь ступеньки… через нас люди дальше пойдут, все выше и выше к небу. А чтобы достать до Луны, порой даже летать не надобно.

— Если Луна сама пожелает к тебе спуститься. Прямо в горячие руки. Тому, кто искал и ждал.

— Радость моя, нежная, светлая, отрада жизни моей. Светишь мне в самой темной ночи, избавила от тяжелых пут, и продлишь меня в детях. Знать, так пожелали Боги.

— Так пожелали мы, а Они нас услышали.

— Твоя правда, ладушка… Только пожелай с добром, и сбудется все по Их воле. Значит, будет у нас Радмир?

— Верю в это, Годар… Может, как раз дядюшка его возвернется из Нижнего мира, может, сам уже станет отцом к той поре.

И будет летом новый праздник в Гнездовье. Много их еще впереди, много солнечных дней и теплых лунных ночей.

Да хранят Светлые Боги эту родную, милую землю во веки веков!

Большой Кот дымчатого окраса развалился на ворсистом половике, жмурился от удовольствия, сказки сказывал детишкам:

— Ну, что разбаловались, мышатки мои? Али не чудна басенка? Слухайте тогда дальше… А третья девица молвит: «Ежели на мне женится Князь, рожу ему трех сыновей, у каждого по колено ноги в золоте, по локоть руки в серебре, во лбу красно солнышко, а на затылке светел месяц».

— После грустное станет, — заныла Аринушка, дергая «Пушистую няньку» за хвост. Беззлобно, но ощутимо.

— Как начнется, так и кончится все худое, надобно и про печаль слушать В жизни тоже, небось, не один лишь мед, — строго постановил Радмир.

Аринушка только вздохнула и поближе к Леде подсела:

— Я за маменькой соскучилась, отвезите меня домой.

Кулачками глазки натерла, вот-вот заплачет маленькая. Леда девочку на колени усадила, подула на пушистые волосики у лба.

— Погости у нас еще, заинька! Скоро мамочка тебе братишку добудет…

— Не хочу братишку, девочка куда уж лучше, я с ней буду в куклы играть, буду ее сама нянчить!

Губы надула, брови соболиные свела, точь — в течь Радуня по младости. Леда только вздохнула, растрогалась:

— Пряничка хочешь еще? Или тебе молочка принести, а, может, калачика? Леденец еще есть — конь золотой, да вредно часто грызть, зубки заболят…

— Не хочу сладкого коня, хочу к маменьке!

Большой дымчатый кот открыл голубые очи и картинно зевнул, хвастаясь острыми зубищами:

— Дайте мне сюда эту плакалку, я ее зараз съем!

Аринушка только носиком шмыгнула, вроде, не пужнулась ничуть:

— У меня тятенька — Медведь, он всех за меня побьет. Я у него самая любимица. Вот нажалоблюсь на тебя, будешь знать.

Милаш заурчал, захихикал, катаясь по половикам, забормотал в длинные усищи: