— Детка, я могу только имена тебе назвать. Полотен этих я никогда не видела. Не могу даже с уверенностью сказать существуют ли они.

— Если я правильно поняла, они должны пылиться где-то в вашем музее, а ты сомневаешься существуют ли они? — хмыкнула я. — Ну? Вермеер? — ткнула я в свой блокнот наугад.

— Ты и это знаешь? — удивилась она.

Так и хотелось воскликнуть: я же невеста Моцарта! Да, чёрт побери, знаю! Не знаю только плакать мне сейчас или смеяться.

— Просто угадала. По миллиону долларов наличными за Куккука не дают. Кто ещё?

— Дега, Мане… — загибала она пальцы.

«Рембрандт», — мысленно продолжила я. Но мама удивила:

— Караваджо. Всего пять.

— Не ещё один Вермеер? Не Рембрандт? — сверилась я ещё раз с записями. Странно, Караваджо в них не было.

Но мама уверенно покачала головой. И я согласилась: Караваджо и правда трудно с кем-нибудь спутать. Я разогнула мизинец, с которого она начала считать, назвав «Ван Эйк».

— И одну из них ты уже нашла. Осталось найти четыре.

— Детка, без инвентарного номера в наших запасниках ничего не найти, — не оценила она мой горькую иронию. — Там сотни, тысячи тысяч экспонатов. Можно жизнь потратить, ковыряясь в архивах, но так все полотна и не пересчитать, не то, что увидеть. Ведь многие из них конвертированы. То есть стоят завёрнутые в бумажный конверт, на котором только номер.

— А зная инвентарный номер, легче найти?

— Легче. Нужен только допуск и основание, чтобы затребовать тот или иной лот из архива.

— Но у господина Шахманова их нет? Этих номеров? Или тебе их дадут, если ты согласишься?

Она пожала плечами. Но мне уже и не нужен был её ответ.

И я даже не хотела больше ни в чём разбираться. У меня было мерзкое чувство, что меня всё же использовали. И как стало очевидным, не меня одну.

Нет, в глубине души я всегда это знала, что нужна Моцарту за чем-то ещё. Что не просто так он меня выбрал и сам попросил у отца. Что всё это сложная игра, полную версию которой видит только разработчик. Симфония, что исполняет оркестр под управлением опытного дирижёра. А я… я даже не первая скрипка.

Но я сложила головоломку.

Без его помощи и подсказок.

И теперь мне было тошно.

— Спасибо, мам! — подала я маме телефон, собирая свои вещи. — Звони. Надеюсь, это действительно важно.

Стало почему-то обидно, что одной мне это и надо. Что всем в принципе плевать на то, что интересно мне, на эту историю, на то, почему всё так случилось. Всё же обошлось и ладно. Вот если бы я сказала, что беременна — вот это да, это событие. Новость! Или целовалась с другим мужиком. Происшествие! Масло вон растаять не успеет — и то переживания. А какие-то картины, украденные сорок лет назад… да кому они нужны!

— Ох, она и сама уже звонит, — села мама, но, глядя на трезвонивший аппарат, словно боялась брать трубку.

Сашка? Заметила я краем глаза, уже выходя из кухни. Ясно. Опять поругалась с мужем? Или где-то шлюхается, а маму просит её прикрыть? Да, это куда важнее.

— Солнышко! — окликнула она меня. — Ты же, наверно, не знаешь.

— О чём? — резко обернулась я в коридоре. Наверное, слишком резко.

— Саша ушла от мужа, — едва слышно произнесла она.

— Да неужели?! — воскликнула я. — Мои поздравления!

И хлопнула дверью.

— Поговори со мной, — сказала я в трубку Бринну, выйдя на улицу.

Иван уже стоял у машины, но я качнула головой и пошла куда глаза глядят.

Всё было так просто. Просто как божий день.

Александр Вальд. Похищенная коллекция.

Сорок лет назад её, возможно, похитил отец Моцарта, а его мать — спрятала. В музее, где работала. Тогда, сорок лет назад моя мама первый раз и увидела Ван Эйка, засунутого, словно поспешно. И до сих пор он там стоит.

Затем двадцать лет назад на аукционе появилась «дама» из той коллекции. Но хер с ней, допустим, дама другая, но монета тоже всплыла и снова в нашем музее. История с матерью Бринна. Возможно именно монету она и искала. Но не нашла. Для отца Моцарта.

И сейчас опять. Ищут эти шедевры. Дорогие. Бесценные. И теперь точно знают где искать и что. Шахманов: копии картин, большое вознаграждение. А моего отца ставят в условия, когда ему нужны деньги.

Моцарт. Особняк Мелецкой. Подстроенная афера с Главстройнадзором.

Чёртов Моцарт! Чёртов сраный Моцарт. Это же он ищет эти спрятанные отцом раритеты.

Мой отец, попавший в крупные неприятности, чтобы сосватал меня. Моя мама — чтобы достать то, что ему надо. И я — чтобы познакомить с Разумовским. С Шахмановым. Чтобы выйти на нужных людей, которые способны оценить Ван Эйка по достоинству. Ну и, возможно, чтобы уговорить маму.

Чёртов сраный Моцарт! Вот куда он рвался. Вот в какой закрытый круг.

И вот зачем ему нужна я.

— Что случилось? — встревоженный голос Антона, перекрикивал шум города вокруг.

— Моцарт рядом? Если да, то выйди куда-нибудь, пожалуйста, не хочу, чтобы он слышал.

— Нет, его нет. Он в палате, — Антон запнулся. — В больнице.

— У отца? Прости, что я так не вовремя.

— Неважно. Говори. Но сама знаешь…

— Да плевать! — выкрикнула я. — Пусть он прослушивает хоть все телефоны мира, мне плевать. Плевать, что да, ты ему сам расскажешь. Я знаю зачем ему нужна. Зачем вашему отцу была нужна твоя мама. Это связано с антиквариатом. С музеем. И меня Моцарт тоже просто хочет использовать, — всхлипнула я.

— Нет, это не так, Жень, — прозвучал голос Бринна уверенно. — Да, это связано. Но с тобой всё совсем не так. Я точно знаю.

— А как?! — остановилась я.

— Жень, мы вернёмся, и он сам тебе всё расскажет. Это точно не телефонный разговор.

— Господи, как же я устала от ваших тайн, секретов и нетелефонных разговоров! Всё же Марго была права: вы похожи куда больше, чем кажется. Вы все: ты, Моцарт, ваш отец…

— Жень! Жень! — ещё кричал он в трубку, но я отключилась.

Резко развернулась. И наткнулась на мужскую грудь.

— Ты чего? Дрожишь как зайчонок, — обнял меня Иван, и я глупо, по-детски громко расплакалась.

— Надоело всё, — всхлипнула я, пачкая слезами его идеальную белоснежную рубашку. — Не хочу больше ничего знать. Не хочу никого видеть. Никого. Ни Моцарта, ни родителей, ни подруг.

— Тогда поехали со мной.

— Куда? — отстранилась я.

— Я знаю, что тебе поможет, — мягко улыбнулся он. — Или кто.

— И кто же? — прищурилась я с недоверием.

— Не бойся. Тебе ничего не грозит. Просто познакомлю тебя со своей семьёй.

— С твоей… семьёй?!

— Тебе понравится, — уверенно кивнул он и повёл меня обратно к машине.

— А-а-а! Нет, нет, нет, уберите, а то я умру от умиления, — верещала я у загона с цыплятами, когда маленькие жёлтые комочки своими острыми клювиками щекотали ладошки, склёвывая корм.

— Пытка мимимишностью продолжалась третий час, — скривилась Диана, сестра Ивана и упёрла руки в бока.

Девчонка выглядела как типичный подросток. Густо нарисованные веснушки — последний тренд Тик-Тока, колечко в носу, подведённые красными тенями глаза, отчего те казались воспалёнными или заплаканными. Наушники в ушах. И два типа ответов на любые вопросы: саркастическое молчание или едкая шуточка. В общем, да, типичный желчный подросток, впереди у которого последний год в школе, ЕГЭ, выпускной.

И это тоже было трогательно, что у Ивана есть младшая сестра. А ещё милая, добрая, улыбчивая, просто восхитительнейшая мама. Крутой отчим, потерявший ногу в Афганистане, чего, глядя на него и не скажешь — он лишь едва заметно прихрамывал. Большой дом с садом, мамиными грядками и теплицей, папиными цыплятами и кроликами. Добрый лохматый пёс. С десяток хитрых кошек, гуляющих сами по себе. И ухоженный участок с кучей всяких приятных вещей, которые своими руками сделал отчим: гамак между двумя деревьями, куда я завалилась, навозившись с цыплятами, качели, на которых визжала Ди — Иван раскачивал её как космонавта на тренировке, мангал, где уже так вкусно пахло жарящееся мясо.